Глава LII. Торжество Гименея (2/2)

– А как мы это объясним?– Давайте украсим королевскую ложу скульптурной группой – например, ?Людовик XIII в образе Марса на Сузском перевале?? В преддверии войны очень уместно напомнить о победах и подвигах его величества. Большая статуя займет все пространство ложи, кроме двух кресел.– Превосходная идея, племянница!

Следующая проблема возникла с пьесой.– Дядюшка, ну что это такое? Вы полагаете, что смерть героини и уход героя в монастырь – это подходящий репертуар для праздника тройной помолвки?– Ну хорошо, пусть герой умирает, а героиня уходит в монастырь.– Это, конечно,кардинально меняет дело…

– Так нам продолжать или нет? – донесся со сцены голос коленопреклоненного героя, к горлу которого прижимал кинжал злодей в испанском дублете. С первого ряда на кардинала глядела встревоженная пятерка поэтов.– А что делать? – всплеснул руками кардинал. – Завтра – встреча блудного сына, то есть Гастона, а послезавтра – праздник! Где вы предлагаете взять пьесув четырех действиях, и когда ее учить ирепетировать? Что за придирки?

– Это не придирки, – Комбалетта закусила удила. – В конце концов, зачем вам раньше времени пугать Пюилорана кровавыми намеками? Пусть женится безмятежно.– В самом деле. Но где мы возьмем новую пьесу накануне? Где?– Ваше высокопреосвященство! – злодей, по совместительству режиссер труппы, умоляюще протянул руки. – Мы можем сыграть под суфлера. Если будет подавать мсье Буаробер – он и реплики подскажет, и выражение лица, и жесты – все сразу.– Да где же я возьму вам реплики? – застонал Монсеньер. – На три часа действия?– Может быть, маленькую пьеску? – посмотрел умоляющими глазами Кольте, тихонько подкравшийся к креслу Монсеньера. – Что-нибудь легкое, о любви?– Например, двое кавалеров любят одну даму, – продолжал Ротру. – А она не может определиться, кого ей выбрать. Они спорят, дерутся на дуэли…– Дуэли запрещены эдиктом!

– Ну хорошо – они сражаются с чудовищем.– С каким чудовищем?– А с морским – которое осталось с ?Битвы при Лепанто?,в прошлом году ставили. Хорошее чудовище, только хвост чуть-чуть подлатать.– Ну допустим. Но все равно действия как-то мало.– А если добавить танцев? Музыки? Песенок?– Танцев? – кардинал встопорщил усы, словно ему предложили исполнить сарабанду в спальне королевы.– Танцев, – твердо сказала племянница. – Король сам пишет музыку и ставит балеты – вряд ли он имеет что-то против.

– Делайте что хотите – я умываю руки… – Арман закрыл лицо – на повязках опять выступила кровь.– О Франсуа, душа любить тебя спешит, но дон Хозе меня погибелью страшит! – пела героиня в золотом платье, порхая по сцене под звуки скрипок.– Любовь моя, Европа, желаю я служить и прочный мир навеки к ногам твоим сложить! – бил себя в грудь бравый усач в голубом колете с лилиями.– Пока я жив, то буду войну я прославлять и мир своим кинжалом везде уничтожать! – тянул из-за пояса огромный нож злодей в коротком черном плаще.Чудовище появлялось из грота, плевалось огнем, разевая громадную редкозубую пасть, било хвостом по сцене, сражаясь с доблестным Франсуа и наконец проваливалось в яму ко всеобщему ликованию. Король соизволил рассмеяться, когда дон Хозе Кастильский скрылся в пасти чудовища, тонко вереща и теряя башмаки с дрыгающихся ног. Один башмак попал в суфлерскую будку и вылетел обратно, метко запущенный Буароберомв задницу почти сожранному дону. Король, покачивая перьями на шляпе, вытирал слезы.Королева тоже соизволила улыбнуться, когда счастливые Франсуа и Европа поднялись вверх на качелях, увитых цветами, под нежные звуки скрипок и флейт.Кардинал сиял. Красные пятна горели на его скулах, когда вышедшие на поклон актеры указали на его ложу, а Кольте, Ротру, Летуаль, Корнель и повисший на суфлерской будке Буаробер закричали: ?Автора! Автора!?Он встал, поклонился, не скрывая бегущих по щекам слез, и кланялся, пока я не дернул его за подол, повинуясь гневному взгляду Мари-Мадлен, кинутому из партера.Передышка закончилась.

Опять придворные. Рядом с королем уже воздвигся Гастон Орлеанский – здоровенный, почти с Монсеньера ростом. То, как он крутил мощными плечами, глядел поверх голов, легко обнажая в улыбке превосходные зубы, его колоннообразная шея в воротнике из малинского гипюра – дышало таким здоровьем, такой физической полноценностью – что я начал понимать короля, в четвертый раз простившего брата-мятежника. Гастон внушал уверенность каждому, кто оказывался с ним рядом – что такой красивый, сильный, складный, веселый, обходительный человек – гарант счастья и благополучия.

И каждому предстояло стать обманутым и преданным.Людовик был совершенно смят этим Минотавром – чудовищем, которое не пряталось стыдливо в лабиринте, а свободно и радостно пожирало людей в полной уверенности в своемна это праве.Это беспечное дитя солнца делалоМонсеньера как никогда похожим навасилиска, а Людовика – на печальную летучую мышь.Пюилоран улыбался и утирал с узкого высокого лба испарину – шляпу он давно снял и прижимал к груди, круговыми движениями сотни раз отвечая на приветствия и произнося любезные слова. Они хорошо смотрелись вместе – высокий тонкий Пюилоран с короткими светлыми кудрями – и мадемуазель Мари де Поншато – высокая, светловолосая, как Сюзанна дю Плесси в молодости, широкоплечая девушка. Ее сестра Маргарита, доставшаяся Бернару Ла Валетту, была так же белокура, но гораздо меньше ростом – как раз под стать невысокому и толстому жениху, очень похожему на нашего Луи.Третья пара помолвленных – мадемуазель Франсуаза дю Плесси-Шевре и граф де Гиш – держались несколько в тени, хотя невеста со своими темными локонами, огненными глазами и фамильным носиком с горбинкой ничуть не уступала в красоте своим кузинам, а стройный жених в изумрудно-зеленом камзоле и с маленькими усиками выглядел браво и очень нежно на нее смотрел.Все три нареченные в платьях из одинаковой белой парчи, но с разной отделкой. У Мари разрезы на рукавах отделаны красным шармезом, у Маргариты – розовым, у Франсуазы – изумрудно-зеленым. Такой же оттенок и на широкой кружевной кайме воротников и манжет венецианской работы.На корсаже – цветы из жемчужин, с сердцевинками из корундов трех цветов.Я держался строго за плечом Монсеньера и очень устал приличийради изображать из себя зрячего, но глухонемого: поклонившись кардиналу, кланялись и мне, но – за немногими исключениями – молча, ожидая молчания и от меня.Сен-Симон, новоиспеченный пэр, меня поприветствовал, грустно ухмыльнувшись, Альфонс-Луи, кардинал Лионский, благословил, Мазаринирегулярно подходил и заговорщицки шептал что-нибудь смешное, и, конечно, я был очень рад увидеть Антуанетту Шарпантье.– Люсьен, вот это вертоград! Я даже и помыслить не могла, что когда-нибудь окажусь с таком обществе! – она выглядела потрясенной, стискивала похудевшие руки, то и дело провожая глазами кого-то из принцев крови. – Королева так прекрасна, а столько драгоценностей, наверное, не видывал даже Гарун-аль-Рашид…– А кто это? Из ла-рошельских Д’Ашидов?

– Дядюшка, это из арабских сказок, – пояснила Коринна, сосредоточенно высматривая кого-то в толпе. – Бабушка рассказывала, – ответила она на незаданный вопрос.Она выглядела удивительно самоуверенно – платье из палевой тафты очень ей шло, простой покрой, без разрезов на рукавах – как и у Антуанетты – подчеркивал стройную фигурку, на шее блистали золотистые жемчуга, а маленькое декольте украшал воротник с прорезными бутонами – сделанный собственноручно.Пока Монсеньер быстро обсуждал с братом лионских иезуитов, к нам подошел граф де Турвиль в сером шелке и двое провинциальныхдворян. Граф представил их Антуанетте иКоринне.

– Виконт Ле Мьеж и барон дю Верней.– Мадам Шарпантье.– Мадемуазель Лоран.– Пюилоран? Родственница жениха? – низко поклонившись, переспросил виконт Ле Мьеж.– Лоран. Племянница мсье Лорана, – улыбнулась Коринна, кивая на меня.– Лорана? – поклоны стали еще ниже, виконт с бароном воззрились на меня в совершенном упоении и отошли, не поворачиваясь спиной.

– Какой у вас прелестный воротничок, – улыбнулась девица из свиты невесты дю Плесси. – Я никогда такого не видела, – поддержали ее подруги.–Это фламандская работа?– Это я сама сделала! – прогудела Коринна.– Потрясающе! А я только гладью вышивать умею, – пригорюнилась ее собеседница.– Я тоже – мы с сестрой уже второй года вышиваем орарь в церковь Святой Агаты и никак не доберемся до середины...Стоя между Монсеньером и Коринной я ненадолго выключился из разговора, позволяя себе немного отдохнуть. Рядом оказался Мазарини, молча улыбаясь и поверх головы Коринны пристально изучая королеву Анну. Та опять впала в мраморность, никак не реагируя на кипящую вокруг нее суету – ни на мужа, что-то выговаривающего Сен-Симону, ни на мадемуазель Отфор – рослую, прекрасную лицом блондинку с горделивой осанкой и действительно впечатляющим декольте – даже в черном платье с простым белым воротником без отделки она выглядела Авророй – богиней утренней зари. Ни на Луизу де Лафайет – тоненькую как ниточка девочку в голубом атласе с отделкой из невесомого, как она сама, шифона, с аграфами из голубоватых жемчужин. Ее блестящие темные локоны казались шире плеч, трогательно выглядывающих из шифонового облака.Анна Австрийская глядела на всех и ни на кого, ее прекрасные голубые глазаоставались равнодушными, а вот Мазарини изучал ее со скрытым, но сильным интересом, чередуя взгляды в сторону королевы с улыбками, направленными на девочек,разглядывающих розы на воротнике Коринны.– Да забирайте, мадемуазель Селестина! Вот вообще не жалко. Я сделаю себе другой, не волнуйтесь, – она резко, коротко дернула за край и сняла воротник с шеи.– Благодарю вас, мадемуазель Коринна! – счастливо запищала Селестина, прижимая воротник к корсажу, украшенному тяжелой брошью с изумрудом в оправе из мелких бриллиантов. – А как же вы?– Мне все равно пора домой, – Коринна грустно указала на Рошфора, маячившего у запасного выхода из театральной залы. – Это за мной.Рошфор дошел до меня, тихо прошептал на ухо: ?Хочешь отлить??, отчего я почувствовал, что хочу, и очень.– Пост принял, – подмигнул граф.– Через четверть часа прошу в кабинет.

В восемь вечера Монсеньер подписывает брачные контракты племянниц, потом фейерверк – и официальная часть праздника закончится.– Идем, – незаметно коснувшись руки Монсеньера, занятого разговором со всеми тремя невестами, я пошел к выходу вместе с Коринной.Оказавшись в коридоре, соединявшем театр с черным входом, я попросил ее подождать, пока я заскочу в уборную.На выходе меня ждет сюрприз.– Бутон-чик! – стоящий перед Коринной Буаробер с дикими глазами растопыренными пальцами хватает ее за грудь.– Ах ты!!! – Буаробер летит на пол, сбитый ударом Жюссака. Он охраняет черный ход – не повезло поэту.– Паскуда! – бью его по выставленным рукам чем попало – хвостом морского чудовища.– Я не буду больше! А-а-а! – вопит Буаробер, разбрасывая вокруг себя чешую из гофрированной бумаги.– Давно пора тебя удавить, – рычит Жюссак и хватается за шпагу, но на его руке виснет Коринна.– Благодарю, я уже отмщена, – басит она, глядя в лицо Жюссаку, который, в свою очередь, смотрит на остатки ниток на ее платье, торчащие из обтачки выреза.– Это не он, – уловив направление взгляда, объясняет она, продолжая тянуть его за руку.– А кто? – усы Жюссака взъерошиваются.– Это виконтесса Селестина де Мертей, – невозмутимо говорит моя племянница, – я подарила ей воротник.– Это не я, – решает не в добрый час напомнить о себе поэт, прикрываясь хвостовым плавником, впрочем, уже разбитым в труху, и тут же получает пинок в колено.– Я вам крайне благодарна, – напоминает о себе Коринна, выворачиваясь из-под руки Жюссака и торопясь к выходу, где ее должны ждать мать и Жан-Батист с Марией. Будет что рассказать.Жюссак вновь сливается со стеной, занимая пост, Буаробер уползает, а я выхожу на улицу, но направляюсь в сторону от родных, отстраняя их взмахом руки.– Скажи-ка мне, милая…– Что, дядюшка? – поднимает она на меня большие безмятежные глаза.– Ты сговорилась с Буаробером?– Да, дядюшка, – она спокойна как Аттила под седлом.Так. Жюссак недавно лишился своей многолетней пассии – жены торговца бумагой с улицы Святого Причастия. Ее искусала бешеная собака, и муж ее был безутешен – Жюссак обеспечил ему контракт с Теофрастом Ренодо, издателем газеты, и бумагу на весь тираж – тысячу двести экземпляров еженедельно да еще приложение с частными объявлениями – поставлял издателю господин Трентиньян.– Почему он согласился?– Я видела, как он лапал лакея – того светленького, который всегда так красиво причесан.– Ясно, – говорю я и веду ее к карете. Торопливо перецеловавшись с родней, стучу кучеру и бегом бегу назад.По дороге к кабинету я слышу обрывки разговоров, они сливаются в осиный рой, который обосновывается у меня в ушах и гудит на разные лады.– Война на носу, а он своих племянниц пристраивает…– А что ему – твоих пристраивать? Ты хоть бы дочерей кому-нибудь сплавил – и то хорошо.– Его высокопреосвященство ни в чем себе не отказывает. Ведь за герцога Эпернона племянницу выдает!– Он пока еще не герцог Эпернон, а герцог Ла Валетт. Когда старик Эпернон отойдет в мир иной – Бог весть.– А сколько ему?

– Восемьдесят. Он же губернатор Бордо, и после нового налога в экю на бочку – подавил восстание. А советник Брие обвинил его в том, что он сам и подстрекал виноделов к мятежу. Так старик Эпернон встретил Брие на прогулке – и лично застрелил всех лошадей советника и разбил тростью его карету!– А самого Брие?– Не тронул. Все-таки восемьдесят лет, что вы хотите!– Его сыновьям не скоро придется делить наследство.– Да, человек старой закалки…– При Валуа других не делали… Не то что нынешние – вырядятся в кружева и по балам скачут! А тогда не миньоны были, а звери!– Ну не скажите, любимец его высокопреосвященства очень силен, а о его мастерстве наездника ходят легенды…– А до чего красив!– Сейчас не об этом, графиня. Говорят, он перепрыгнул через мост Менял на своем караковом Купидоне.– Не Менял, а Новый.– Ну вы уж, граф, говорите да не заговаривайтесь. Как это можно Пон-Нёф перепрыгнуть? Или у него крылья?– А может, и крылья. Люди всякое говорят. Луденские бесы-тоне случайно появились, и кому они служат – лучше не повторять.– Совершенно разделяю ваше последнее утверждение. Это все выдумки простонародья.– Так простонародье и есть. Этот Люсьен Лоран – сын его кормилицы, подумать только! А мы ему кланяемся, этому мужику.– Я не кланяюсь.– Кланяетесь – я сама сегодня видела. У него благородное лицо, говорят, он бастард принца Вандома.– От герцогини де Шеврёз.– Герцогиня де Шеврёз была кормилицей кардинала Ришелье? Ну, маркиз, вы совсем уже того.– Его высокопреосвященство в любой момент может возвести своего фаворита в дворянство. Вам будет легче кланяться?– Может, я с большим удовольствием поклонюсь ему, чем этому ничтожному Пюилорану, который в одночасье стал герцогом и пэром…Вот и Рошфор! Встаю на его место.Монсеньер внимает его величеству, а рядом королева – неужели – говорит что-то Мазарини. По-испански. Он отвечает ей, тоже певучим кастильским говором, отчего король мерит его уничтожающим взглядом, а Отфор, наоборот, смотрит как на героя.Джулио втягивает голову в плечи, обтянутые лиловой сутаной, но заканчивает фразу и дожидается в ответ еле заметного кивка Анны Австрийской.