Обвал (1/1)

Потом мы все-таки вернулись к нашим ксеноморфам, потом я еще раз пересмотрел ?Прометея?, потом, пока искал ссылку на короткий ролик с событиями между ?Прометеем? и ?Заветом?, наткнулся на видеообзор, посвященный ?Завету?. Назывался он заманчиво?— ?Гениальный ход режиссера? или что-то такое?— и, учитывая большой дефицит положительных откликов, я, конечно же, повелся. Было это ближе к утру… Бородатый паренек с большим упоением и восторгом объяснял, что расчетливый Дэвид, как более умная машина, с самого начала хотел подменить Уолтера и просто играл с ним, как кошка с мышкой. То есть, все эти флейты, стихи, споры, блеск в глазах?— всё это лишь умная, циничная игра. И вот казалось бы?— чем это так уж отличается от других рецензий, где по Дэвиду прошлись вдоль и поперек? Возможно, так сработала эта бодрая, почти счастливая интонация, с которой человек говорит ?Эврика! Теперь я знаю, как это работает!? Возможно, сработали мои смутные сомнения, не идеализирую ли я Дэвида (при том, что я не считаю его белым и пушистым, и даже просто обиженным героем. Бестия та еще). И даже больше?— а вот ТАКОГО Дэвида я бы смог принять? Смог бы помочь? Потому что вот такое?— я только издали знаю, в мою голову такие люди не умещаются. Я знаю, что они существуют?— расчетливые социопаты, самовлюбленные, без привязанностей. И нет, если бы Дэвид был таким, это все равно не изменило бы мое отношение к его истории и к людям, его окружавшим. Им нужно, чтоб пленник был добрый?— А злого им, значит, не жаль? И все-таки это был как удар под дых?— вдруг это и есть ядро личности Дэвида, и вытащи из него это ядро?— структура обвалится. Структура настоящего, цельного и отдельного существа, и останется только моя интерпретация, на которой кое-как наросло живое мясо?.. И вот это очень, очень тонкое чувство?— не то, что я отворачиваюсь ?а вдруг ты такой?, а скорее: ?вдруг я сделал тебя не таким, какой ты настоящий, вычистил всё мне неудобное, что я не могу усвоить и осознать?? Дэвид улавливает этот мой настрой, очень тихо говорит: —?Вот это?— неправда. Я чувствую, что ему страшно?— реально страшно. В том числе, что я ему перестану доверять. Он добавляет, что после такого ему уже самому неуютно и жутко?— ?столько лет прошло, вдруг все сказанное хотя бы отчасти справедливо, а я просто забыл, стал думать о себе иначе?? Знаешь, говорю, ну их в задницу, пусть хоть как логично звучит, это только интерпретация одного человека. Моя сама в себе не менее логична, чем его. И даже если предположить, что в чем-то он угадал, сейчас ты уже другой. И вообще, если ты говоришь, что это неправда?— я тебе верю. Но его глубоко задело и опечалило. У него тоже обвал. У Дэвида есть какая-то особая, сильная и даже болезненная потребность в правдивости этих двух кусков, рассказывающих о нем. Нет, Дэвид не появился по мановению волшебной палочки, отдельно от фильмов. Я прожил с ним в синхроне всю цепь событий, я едва ли не дышал в этом пространстве, я оживлял его нашей совместной жизнью, мы прошли этот путь вместе. И для Дэвида?— это его история. Его причины. Его внутренняя база. Возможно, дело еще в том, что ему чуждо бессмысленное причинение зла, беспричинная жестокость. И без всей его истории такой он, каким лично я его впервые встретил, утрачивает свои корни и становится всего лишь чудовищем в своих глазах… Но если перестать теоретизировать, а прислушаться к ощущениям?— это все было, причем не только с самим Дэвидом, но и со мной. Мы оба уверены в осязаемости, настоящести этой ?жизни по мотивам?. Дэвид говорит?— подумал о том, что Уолтер тоже может увидеть ситуацию именно так, как этот человек рассказал, а между нами и без того с доверием беда. И если Уолтер решит именно с этой стороны на ситуацию посмотреть?— то всё, какие-то надежды на нормальные отношения вообще можно хоронить и уходить с пепелища. В общем, стало нам обоим как-то тошно, жутко и безнадёжно… Липкий ужас, из которого невозможно выбраться. Трещины по фреске, где минуту назад был прекрасный, живой рисунок. Чувство полной дереализации… Мы можем только схватиться друг за друга и барахтаться, пытаясь вынырнуть. Успокаиваем друг друга (больше я его, потому что остро чувствую, что вот в этот момент я ему нужен, нужен как старший, который защитит). К чёрту этого придурка, говорю, давай смотреть твой любимый фильм. Я скачал ?Лоуренса Аравийского?, мы смотрим вместе. Я замечаю, на какие моменты он эмоционально откликается, обсуждаем. Замечаю вещи, которые ?про него?, озвучиваю, обсуждаем. Я потихоньку возвращаю ему?— его, а себя успокаиваю. Чувство дереализации отступает, хотя физически мы с ним вообще вне пространства, я не вижу, какая обстановка вокруг. Мы и не у него, и не у меня, мы просто смотрим фильм и прижимаемся друг к другу, как потерявшиеся детеныши, которых только что вытащили из колодца. Иногда мы прерываем просмотр фильма и возвращаемся к тому, что болит. Я говорю с ним?— что это всего лишь мнение какого-то местного чувака, что оно самого Дэвида не определяет. Потихоньку его отпускает, я тоже прихожу в адекват. Дэвид оживает, сам начинает вспоминать, начинает возмущаться?— да чушь какая, вот, а почему бы я тогда просто с ним не полетел, как второй дроид, команда готова была меня забрать с собой? Почему тогда я сразу себе руку для маскировки не оторвал, когда первый раз его вырубил и думал, что убил? Да враньё это все! Больше не смиряется, как с приговором. Спорит. Фух. Значит, точно отпустило. Мы вырвались из парализующей черной пустоты. Выжили.