Серафима и ее рыцарь (1/1)

И падали два башмачка со стуком на пол,И воск слезами с ночника на платье капал.И все терялось в нежной мгле, седой и белой.Свеча горела на столе, свеча горела.(Борис Пастернак)Если бы Серафиму Владимировну спросили, любит ли она Голубкова, она ответила бы: ?Конечно! Сережа?— единственный человек на свете!? Его она ждала, обвиняя себя, что это из-за нее он уехал в Париж, где непременно пропадет. Хотелось обнять его и никуда больше одного не отпускать?— если только он вернется… И тогда они наконец смогут забыть обо всем, что довелось пережить за эти месяцы безумного бега неизвестно куда, к кому и зачем… Ну не может же судьба быть такой жестокой и несправедливой!Мужа Серафима почти не вспоминала и считала себя свободной от каких-либо обязательств перед ним. Все хорошее, сколь бы мало его ни было, перечеркнуло его отречение?— или даже это случилось еще раньше, когда Серафима ночью в пустой холодной квартире с ужасом прислушивалась к выстрелам на улице, когда бежала проходными дворами домой, удачно обменяв купленный перед самой революцией модный теплый жакет на три фунта муки, а за спиной слышала топот догоняющих ее ног?— чекисты устроили облаву на ?спекулянтов и мешочников?. Видит Бог, тогда она мечтала, чтобы муж скорее приехал и забрал ее оттуда… Да просто чтобы был рядом, все-таки близкий человек?— чтобы можно было сказать: ?Мне страшно…?, всхлипнув, склонить голову на плечо, и чтобы ее обняли в ответ. Но Корзухин уехал и надолго пропал, а когда Серафима наконец встретилась с ним?— отказался от нее не моргнув глазом и тем самым почти обрек на смерть.Недавно Серафиму до глубины души поразила мысль, что если бы Роман Валерьянович Хлудов тогда не приказал ее арестовать, она преспокойно уехала бы с Корзухиным, и сейчас жила бы с ним в Париже, даже не подозревая, что муж совсем ее не любит, что ему верить нельзя… Так что даже хорошо, что сама судьба ее развела с ним. Тетушка Лиза, наверное, назвала бы это Божьим Промыслом. Она вообще любила рассуждать на подобные темы, причем у нее выходило, что Божий Промысел имеет самое прямое отношение и к сломавшейся рессоре в коляске, и к порезанному пальцу. Да ведь и жизнь тетушке выпала спокойная, она умерла еще летом четырнадцатого года и не знала, как скоро закружит любимую племянницу водоворот грозных и страшных событий.Романа Валерьяновича Серафима уже давно не боялась, а жалела. Она поняла, что его душа не выдержала крови и смертей, которые он видел и которые причинял сам?— и бессмысленности всех принесенных жертв. Он убивал?— и теперь был от этого болен. Заглянув на мгновение в призрачный ад его видений, она ужаснулась и не смогла оставить его там…Однако сейчас она была не в состоянии сама себе до конца объяснить произошедшее между ними.Умывшись, Серафима сидела на кровати в одной сорочке, не торопясь одеваться. Натянула на левую ногу чулок и, уронив руки на колени, задумалась. Ей никак не удавалось вернуть ясность в мыслях и покой в душе?— пусть этот покой был печальным и холодным, как замерзшая гладь озера, однако он был привычен и понятен. А сегодня лед оказался разбит, и она не могла обрести твердую опору под ногами.Сережа… Вчера утром она плакала, потому что ей стало ясно, что Сергей Павлович не вернется. Сегодня… нет, Серафима по-прежнему готова была все отдать, лишь бы он был жив?— но возникло что-то еще, чему она сама не знала названия.Она поймала себя на том, что не может отрешиться от воспоминаний о минувшей ночи, напротив, ей хочется снова думать об этом, перебирать в памяти подробности. Как она, стоя в дверях, обнимала Романа Валерьяновича, как, забрав у него шинель и повесив на вешалку, зажгла свечу?— включать свет под потолком не хотелось, а маленькая лампа была давно сломана?— и принялась расстегивать платье. Когда платье упало на пол к ее ногам, за ним последовал и корсет, который Серафима носила по давней привычке. Вынула шпильки и встряхнула головой?— отросшие за год волосы рассыпались по плечам. Присев на край кровати, она сняла туфли и чулки?— и все это время Хлудов не сводил с нее лихорадочно блестящих глаз, однако не сделал к ней ни шагу. Тогда она, мелко переступая босыми ногами по ковру, подошла к нему сама.Обняла, прижалась и уткнулась лицом в грудь?— без туфель на каблуках она едва доставала ему до подбородка. И почувствовала по каменной твердости мышц, что он весь напряжен и дрожит, но хочет это скрыть. Взяв ее за плечи, он немного отстранился, пристально посмотрел ей в глаза. Как будто хотел спросить, не пожалеет ли она завтра об этом. Серафима не отвела взгляда, а, встав на цыпочки, потянулась к нему и, расстегнув верхнюю пуговицу его кителя, обвила руками шею. Он обнял ее, неловко погладил по спине через тонкий батист сорочки?— она чувствовала, какие горячие у него руки. Потом поцеловал долгим, глубоким и жадным поцелуем?— так жаждущий припадает к роднику. После этого будто очнулся и, сняв китель и рубашку, бросил их на кресло. Ремень с железной пряжкой мягко стукнулся о деревянный подлокотник и соскользнул на пол.Серафима чувствовала себя так, будто зашла в холодную воду?— и надо либо плыть, либо скорее бежать обратно на берег и закутаться в теплое полотенце. Но берега, как и полотенца, не было, да и бежать было поздно. Она откинула покрывало и легла, прикрыв глаза и глядя на Хлудова сквозь ресницы, невольно отмечая, что он худощав, но мускулист и широкоплеч. На груди, поросшей темными волосами, сверкнул в колеблющемся пламени свечи серебряный крест. Его лицо сейчас казалось совсем молодым, несмотря на прорезавшую лоб глубокую морщину, несмотря на то, что голова почти седая?— да он ведь и правда еще молод, Роман Валерьянович. А губы у него даже красивые, и подбородок немного выступает вперед?— Серафима когда-то читала брошюру по физиогномике, где утверждалось, что это признак волевого человека.—?Свеча… —?почти беззвучно прошептала она.Он кивнул, потушив свечу, и в наступившей темноте Серафима с замирающим сердцем подвинулась к стене, чтобы он мог лечь рядом.Она с легким страхом ждала, что последует дальше. Желая согреть, успокоить и защитить от мучающих его призраков и толком не зная, как это сделать, она приготовилась к тому, чтобы с терпением и лаской позволить ему то, что делал муж. Не то чтобы она была уверена, что это поможет?— одно только знала, что нельзя оставлять его одного. Но совершенно неожиданно его прикосновение наполнило ее трепетом, пронзило невероятным, ни на что не похожим, никогда раньше не испытанным ощущением. Она вскрикнула и обняла его крепче, прижала к себе, желая раствориться в этом новом чувстве без остатка. Он что-то шептал, зарывшись лицом в ее волосы и целуя шею и грудь. Она не понимала, что он говорит, потому что горела и таяла, как тает воск на огне, это было почти мучительно сладко. И почему-то совсем не стыдно… С ее губ сорвался стон, а глаза наполнились слезами?— и время замерло, мир исчез, или исчезла она сама, превратившись в чистое пламя, став маленькой живой искрой в бесконечном потоке. Потом, медленно приходя в себя, она слышала, как стучит его сердце?— совсем рядом с ее собственным. Кровать была узкой, но это не причиняло неудобства, наоборот, ей хотелось быть к нему как можно ближе?— а ведь с мужем Серафима всегда сразу же отодвигалась. Она повернулась на бок, обнимая его одной рукой, и, ощутив под пальцами грубый рубец на животе, шепотом спросила:—?Что это?—?Где? А, это… это от пули, с Чонгарской гати…—?Это от раны? —?ахнула Серафима. —?А не больно?—?Нет,?— его голос был нежен и насмешлив.—?Боже мой! И здесь… —?она нашла еще два шрама?— на груди и на левом плече. —?И здесь…—?Как решето… —?он усмехнулся.На глаза Серафимы вновь навернулись слезы, ей хотелось сказать ему что-то нежное, но в горле встал комок, и она только осторожно коснулась губами шрама на груди и прижалась головой к его плечу. А вскоре поняла, что устала и хочет спать, закрыла глаза, продолжая гладить его. И сама не заметила, как сладко заснула. Почему-то ей приснились слоны, виденные в детстве в Зоологическом саду?— туда маленькую Симу водили мама с папой, когда еще были живы?— и во сне она улыбалась.* * *Серафима очнулась от своих мыслей и словно увидела себя со стороны?— сидит дама на кровати в одном чулке, непричесанная, и неизвестно чему улыбается.—?Что же это я… размечталась… Надо одеваться. Ох, и чулки-то расползаются, даже штопать уже бесполезно…Она торопливо начала собираться и вскоре, полностью одетая, с уложенными в прическу волосами, стояла у зеркала, озабоченно поправляя воротничок блузки?— на шее обнаружилось красное пятнышко весьма компрометирующего вида. А губы улыбались помимо воли, и глаза блестели так, что хотелось спрятать этот блеск под вуалью.?Не к добру это веселье…??— мелькнула в голове непрошенная и странно отчетливая, как будто пришедшая откуда-то извне, мысль, и сразу как будто окатило ледяной водой.—?Что это, мне тоже, что ли, мерещится? —?пробормотала она и потерла виски пальцами. Потом подумала?— и достала из чемодана маленький флакончик парижских духов, где оставалось совсем немного, несколько капель. Поднесла к носу, вдохнула пряный аромат и чуть тронула пробкой за ушами. Но ее приподнятое настроение уже пропало, сменившись тоской и неясным чувством, словно она в чем-то виновата.И в эту минуту она вдруг будто воочию увидела перед собой Голубкова таким, какой он был во время их долгого пути из Петербурга до Крыма?— застенчивый, немного неловкий, в пальто и шляпе, в очках… Весь его облик был настолько интеллигентно-петербургский, до нелепости неподходящий к окружающей обстановке, к вагону, битком набитому красноармейцами и матросами, деревенскими мужиками и бабами, а то и вовсе личностями разбойного вида… Как трогательно-влюбленно он смотрел на нее, как благоговейно пожимал руку… А сейчас его глаза из-под очков выражали упрек?— совсем как в том притоне, куда ее привел грек, ее незадачливый, несостоявшийся клиент… Взгляд Сергея Павловича был строг, словно изобличал Серафиму в тайной безнравственности.Воспоминание о греке заставило сердце сжаться от стыда. Когда раздался стук в дверь, и Серафима бросила на себя последний взгляд в зеркало, то увидела бледное лицо с погасшими глазами. Открыла дверь, и ей бросилось в глаза, что Хлудов как будто тоже чем-то обеспокоен. Она с тревогой взглянула на него, но не стала задавать вопросов?— по коридору как раз навстречу им шел бывший член Государственной Думы от партии кадетов (1), самарский адвокат Вахлаков со своей толстой, прокуренной табаком супругой. Они недавно поселились в гостинице и сразу привлекли всеобщее внимание своими скандалами.На первом этаже дожидался Тихий. Приподняв шляпу и любезно улыбаясь, он поцеловал Серафиме руку, а Хлудов, отодвинув стул для нее и усаживаясь рядом, кивнул, приглашая Тихого тоже присесть:—?Прошу.Им принесли кофе, лепешки и сыр, а также помидоры, огурцы и перец, крупно порезанные, посыпанные зеленью и щедро политые острым оливковым маслом. Все приступили к еде, но Серафима время от времени озадаченно поглядывала то на Хлудова, то на Тихого.Наконец Роман Валерьянович сказал:—?Итак, господин Тихий, благоволите сообщить Серафиме Владимировне то, о чем вы мне докладывали.Тихий изобразил на лице скорбную мину.—?К моему глубочайшему сожалению, мадам, я имею сведения, что генерал Чарнота и господин Голубков схвачены в Париже агентами ГПУ.В первую минуту Серафима не поверила своим ушам. ?Не к добру веселье-то, не к добру…??— снова мелькнуло в голове утреннее.—?Что?! —?она закрыла лицо руками. —?Нет, не может быть… Это неправда! Скажите, что это неправда!—?Полагаю, эти сведения нужно еще раз проверить,?— голос Хлудова был тверд и сух.—?Постойте! —?Серафима выпрямилась, потрясенно глядя на Тихого. —?Это ведь вы!.. Вы все-таки втянули Чарноту в свои дела? И Сережу тоже… Господи!Неизвестно, что произошло бы дальше?— возможно, она накинулась бы на Тихого?— но Хлудов крепко взял уже вставшую с места Серафиму за локоть и почти силой усадил обратно.—?Тише, Серафима Владимировна. Ведите себя спокойнее, кричать о таких вещах не нужно,?— сам он голоса не повышал, однако Серафима снова его послушалась. —?Итак, господин Тихий. Подробности?—?Всех подробностей не знаю, ваше превосходительство,?— Тихий, по-видимому, перетрусил и зачастил скороговоркой:?— Человек, вернувшийся из Парижа, сообщил мне, что они были арестованы месяц назад… Но я тут ни при чем, мадам, ни сном ни духом,?— добавил он, с преувеличенным сочувствием глядя на Серафиму и для убедительности даже смахнул слезу, которой не было и в помине.—?Что за человек? —?перебил Хлудов, устремив на Тихого тяжелый взгляд.—?Человек этот уже отбыл во Францию. Имени его я назвать не могу, поскольку государственная тайна… —?Тихий перешел на шепот. —?Осмелюсь напомнить, что вашему превосходительству я более не подчиняюсь, а Лига борьбы… да вы сами изволите понимать.—?Очень хорошо, господин Тихий, я вас не задерживаю. До свидания,?— Хлудов поднялся из-за стола и подал руку Серафиме:?— Пойдемте.Тихий ретировался, а Серафима и Хлудов вновь поднялись в ее номер.—?Он врет… —?Серафима сжала руки на груди.—?Мне тоже так показалось. Но что вы имели в виду? Куда Тихий втянул Чарноту?—?Я вам не рассказывала… Это было… да, дня за два, наверное, до того, как… вы меня нашли в ?Кафе де Пари?. Я была дома, стирала… Чарнота только что пришел с базара. И Тихий?— он говорил не прямо, а намеками… Говорил, что у меня будет все?— и ничего делать не надо, только расписку дать. Возможно, от меня потребуются некие услуги ?чисто делового характера?, как он сказал. И что если я не соглашусь, то рано или поздно дойду до… ?института проституции?. Так и выразился.—?Предложение сомнительное.—?Да просто гнусное и грязное!—?Пожалуй, без грязи бы не обошлось. Ну, а Чарноту он чем пытался привлечь?—?Он только сказал, что предложение распространяется и на генерала. После этого Чарнота спустил его с лестницы… А он кричал, что уполномочен какой-то Лигой борьбы…—?Понятно. Видите ли, Чарнота вынужден был уйти из армии, потому что Тихий донес главнокомандующему о том… происшествии в контрразведке. Показал все с наиболее выгодной для себя стороны. Правда, ему тоже предложили уйти.—?Я все это знаю,?— Серафима нетерпеливо махнула рукой. —?Вы, кажется, забыли, что происшествие в контрразведке напрямую касалось меня.—?Нет, я ничего не забыл, Серафима Владимировна. Итак, если Тихий приходил к вам, как вы говорите, незадолго до их отъезда в Париж… то могу вам сказать с уверенностью, что генерал его предложение не принял. У них почти не было денег, но было какое-то знакомство на пароходе. И у меня они взяли немного денег на дорогу…—?Да, вы говорили, я помню… И медальон.—?Именно.—?Ну, а Сережа тем более не мог на такое пойти! —?воскликнула Серафима.—?Согласен. Однако история весьма странная. Поэтому попробую что-либо выяснить сам. Генерал Кутепов и полковник Самохвалов скоро отплывают в Болгарию, но пока они здесь (2)…—?Послушайте, Роман Валерьянович,?— перебила его Серафима. —?Я должна ехать в Россию, я должна найти Сережу… Вы недавно сказали, что я могу спокойно возвращаться… Дайте мне денег взаймы, я вам потом пришлю!—?Нет, денег я вам на это не дам.—?Но почему? Клянусь, я верну…—?Мне денег не жаль. Но вы глупостей наделаете. Куда вы собрались? Где будете искать Голубкова?—?Я… я пойду в ЧК, к начальству! В тюрьму… Я дойду…—?Даже не сомневаюсь, что дойдете. Но ничего не выйдет, только неприятности себе обеспечите.—?Но какие?.. Вы же сами говорили…—?Говорил, что в Россию вы вернуться можете. Но с ГПУ вам связываться не стоит. Все контрразведки одинаковы. А если ваш визит в ГПУ будет в таком же роде, как ваше появление в моей ставке… то я ни за что поручиться не могу.—?Да как вы… —?задохнулась Серафима.—?Извините. Но вы действительно часто ведете себя неразумно. Поэтому денег я вам не дам.Серафима открыла было рот, чтобы возмутиться, но тут ее поразила страшная догадка.—?Послушайте… Вы сказали, что все контрразведки одинаковы… Вы имеете в виду… Сережу расстреляли? Вы думаете, его расстреляли? Да? Да?!—?Этого я не сказал. Все-таки сейчас не война.—?Боже мой…—?А вот у Григория Лукьяновича, если он действительно в руках большевиков, перспективы куда мрачнее. Однако, Серафима Владимировна, прошу вас успокоиться. Пока ничего определенного не известно.—?Вам легко говорить! —?вспыхнула она и тут же, взглянув на его застывшее лицо, осеклась. —?Простите…—?Да, мне легко,?— согласился он. При этом щека его несколько раз дернулась.—?Простите меня… Я… —?Серафима уже раскаивалась, что вспылила.—?Понимаю. И все же постарайтесь взять себя в руки. Надо ждать.—?Сколько же можно ждать?! Все бессмысленно, Сережа погиб… или в тюрьме… Зачем я отпустила его?—?Он взрослый человек, Серафима Владимировна, взрослый мужчина. Что значит?— отпустили, не отпустили? А? Успокойтесь.—?Только бы не расстреляли… —?она взглянула на Хлудова умоляюще, словно все зависело от него.—?Я вам сказал, надо подождать. Да, о деньгах. Вам нужно купить новые чулки. Вот пять лир (3)?— не знаю, сколько они стоят, но надеюсь, этого хватит,?— он положил купюру на тумбочку.Серафима вспыхнула.—?Что?! Как вы… —?она умолкла, вспомнив, что уже который месяц питается за его счет. Однако этот жест показался обидным и унизительным. —?То есть, вы мне не хотите одолжить денег на поездку в Россию, а на чулки…—?Может быть, вам еще какие-нибудь мелочи нужны? Я этого не учел, прошу извинить.—?Но это… неприлично, в конце концов. И… —?она покраснела до ушей и отвела глаза,?— раньше вы так не делали…—?Потому что раньше не видел. Что? Вы обиделись?Серафима до боли закусила губу.—?Я понимаю… теперь… —?заговорила она с усилием, стараясь не расплакаться,?— когда вы видели… И думаете, что можно… Позволяете себе мной руководить?— в Россию не пускаете. Силой удерживаете… И указываете, что мне купить…Он выпрямился, глядя на нее со странным выражением в глазах. Потом наклонился и поцеловал руку.—?Серафима Владимировна, я всегда относился и по-прежнему отношусь к вам с величайшим уважением. И я обещал позаботиться о вас. Однако сейчас ехать в Россию я вам не позволю, у вас истерика.—?Да вы сами…—?Благодарю вас. Я ненормальный. Но и ваше состояние нормальным назвать трудно. Прошу меня извинить.Он повернулся, чтобы уйти. Она схватила его за рукав.—?Подождите… Я не хотела, то есть… я не то хотела сказать. Простите меня…—?Да, да… Надо набраться терпения, все выяснится. Приложу все усилия. И сообщу вам. Честь имею. С этими словами он вышел и закрыл за собой дверь. А она всхлипнула, потом взяла оставленную Хлудовым купюру и убрала в тумбочку. ?Пусть лежит тут. Не буду я чулки покупать! И как только заметил? Ну да, он же генерал?— на плацу солдаты стоят, а он все замечает, у кого пуговица оторвана, у кого сапоги не начищены…? Она усмехнулась сквозь слезы, потом снова зарыдала.—?Господи… Это я виновата, что с ними беда… Если бы я тогда не пошла в это кафе, если бы я их дождалась дома… Отговорила бы ехать. Это я во всем виновата. И вчера… что это такое было? Какая же я глупая! И порочная, к тому же… Как все запуталось…Немного успокоившись, Серафима умылась и долго терла глаза полотенцем. Никуда она не пойдет, заштопает чулки уже в который раз?— а что делать? Переоделась в халат, уселась на кровати, поджав ноги, и принялась за работу.?Он прав, надо взять себя в руки. И я почему-то не верю Тихому… Но где же тогда Сережа? И Гришу как жалко… Неужели все-таки их в Россию увезли? Боже, хоть бы что-то узнать наверняка…? Она некоторое время шила молча, потом с досадой отложила иголку с ниткой, встала и открыла чемодан.—?Нет, это невозможно!Чулки эти она покупала уже здесь, в Константинополе, оставалась еще пара более или менее приличных, но вообще-то действительно нужны были новые.—?Все-таки придется купить. Глупо изображать оскорбленную невинность. Он обещал заботиться обо мне… Сереже обещал,?— Серафима покосилась на кровать и очень смутилась, потому что по телу, как напоминание, тут же прошла легкая дрожь, и сразу бросило в жар. —?Нет, он не виноват, конечно, это я сама… потому что порочная… Вот бежала я, бежала, и прибежала… Как тогда Чарнота сказал?.. К Роману Хлудову под крыло. ?Его превосходительство зовет ее своей и даже покровительство оказывает ей…? (4)Вспомнив эти куплеты из старинного водевиля, услышанные когда-то в театре, Серафима расхохоталась.—?Господи, да у меня действительно истерика, прав Роман Валерьянович… И разговариваю сама с собой, как он. Ах, Роман Валерьянович… Что же это со мной делается?Она чувствовала, что сейчас снова заплачет. Что же это за злая судьба у нее: и Сереже она принесла несчастье, и Чарноте, который спас ее из контрразведки, тоже. И у Хлудова, который и без того нездоров, повисла на шее бесполезным грузом… а он ее капризы терпит. Серафима руками сжала голову до боли. Потом решительно встала, оделась и постучалась в номер Хлудова, намереваясь попросить прощения. Никто ей не открыл, за дверью была тишина.—?Ушел куда-то… —?она растерянно пожала плечами, после чего вновь зашла к себе, взяла из тумбочки деньги и отправилась в лавку на Пере (5), которую держала пожилая француженка мадам Бижу. Именно у нее они с Люськой как-то покупали и чулки, и мыло, и разные необходимые дамские мелочи. Серафима после этого еще несколько раз заходила в лавку, узнать у хозяйки, не нужны ли ей помощницы, но та качала головой?— нет, мадам, увы.Она купила три пары самых лучших фильдеперсовых чулок телесного цвета, а на оставшиеся деньги?— миндальное мыло. Мадам Бижу была очень любезна и, многозначительно подмигивая, предлагала ей еще взглянуть на недавно поступившие в продажу панталоны, расшитые кружевом. Серафима покраснела и отказалась?— и опять спросила насчет работы. ?Non, Madame? (6),?— с сожалением ответила хозяйка.Возвращаясь в гостиницу, она заметила за столиком в кофейне на первом этаже пару, которую раньше не видела: черноусый и черноволосый с проседью казачий есаул и женщина, видимо, его жена. Они просто сидели рядом, но было в них что-то, сразу приковывающее взгляд?— и даже не потому, что женщина была необычайно хороша собой. Серафима почему-то подумала, что этих двоих связывает крепкая и долгая любовь. Проходя мимо, она услышала обрывок их разговора.—?Зараз в Африку (7), Ксюша, а опосля?— что Бог даст…—?Где же эта Африка, Гриша? —?испуганно спросила красавица-казачка.—?А черт его знает. Далеко.У лестницы Серафима еще раз оглянулась. ?Господи! Пусть у них все будет хорошо!??— пожелала она мысленно.