((that's the end)) (1/1)

Одиннадцать холодных времён. День камня холодного огня. Непонятная Питри тоска набрасывается на него нескончаемым приливом, выедая его сердце. Так надо, иначе быть не могло, и Питри всё понимает, ведь он уже давно не кроха с нераскрывшимися крыльями, но будь он хоть трижды взрослым и всепонимающим, он всё равно ничего не может с собой поделать. Питри задыхается от слёз, прячась в пещере на самой границе с Таинственной Далью, куда крылья принесли его сами, и даже не пытается успокоиться. Ему всё равно, что скажут другие. Ему всё равно, что говорят сейчас, и что будет, когда мама найдёт его, устроив выговор, каких он ещё не видывал, а потом его вернут в гнездо, или даже отведут на Совет старших, и все будут опять смеяться и показывать пальцем, и может даже собственные друзья откажутся разговаривать с ним… Питри всё равно. Ему никогда раньше не было всё равно настолько, ведь какое может быть дело до какого-то непонятного ?потом?, когда ?сейчас? сама жизнь кусает сильнее, чем мог бы укусить острозуб? Столько лет разлуки, и вот к Питри вернулся тот, кто всё раннее детство был ему другом и защитником… Да, теперь у Питри есть настоящие друзья, и он больше не безответный крохотный детёныш, у которого могут безнаказанно отобрать вкусность или игрушку, если тот хоть на мгновение останется без защиты, и всё же Питри рад был видеть Птерано. Так рад, что от счастья он будто перестал замечать очевидные вещи… И тем больнее было столкнуться с реальностью. Совет старших объявил свой приговор, и Питри сбежал, улетел в слезах, едва завершилось до мимолётности короткое прощание с отправляющимся в изгнание дядей, и даже Сэра с её едкими комментариями, даже собственные братья и сёстры, которым только повод дай, не посмели сказать ему и слова. Кажется, мама печально смотрела ему вслед, и он совершенно точно слышал грустный голос Даки, этого бесконечно доброго и всепрощающего существа, но собственная боль, от которой хотелось попросту упасть на землю и свернуться комком, разрывала сердце на куски, и всё, что мог Питри?— это улететь как можно дальше. Исчезнуть, спрятаться, забиться в угол, и там уже плакать, как маленький беспомощный детёныш, которого бросил один из родителей. —?Питри,?— вдруг зовёт его голос, который тому не суждено было услышать ещё пять холодных времён, и поначалу Питри даже не понял, что слышит это взаправду. Но голос был совершенно реален. —?Ты плачешь из-за меня? —?спросил голос тихо, нерешительно, почти что жалобно. —?Я не стою твоих слёз… Ещё толком не соображающий Питри повернул голову в сторону источника звука, к темному углублению пещеры, и прямо на его глазах ?источник? вышел из темноты, сделав всего шаг навстречу… Появился, как всегда, эффектно. Питри задался бы вопросом, взаправду ли это происходит, откуда здесь он, почему невысказанное желание Питри сбывается так легко… Но не в этот раз. Питри бросился к едва показавшейся из тени фигуре, вцепившись в Птерано так, как он цеплялся за края скалы, когда его, тогда ещё не умеющего летать, утягивал в бездну острозуб. —?Не уходи! —?в любой другой раз Питри замолчал бы, стыдясь того, как жалко звучит его голос, но не сейчас. Сейчас ему всё равно. Ему всё равно, что Птерано здесь делает, почему он ещё не ушёл, что будет, если их найдут, и даже если это всё видение, Питри нет до этого никакого дела. —?Я должен, Питри,?— отвечает Птерано неожиданно тихим и слабым голосом. —?Я совершил ужасный поступок, и должен за него ответить. —?Но ты ни в чём не виноват! Злые летуны подговорить тебя… —?Это я подговорил их, Питри. Это был я, и никто иной… Они лишь следовали за мной, называя?— пусть и не без коварного умысла?— своим лидером. Пойми, Питри, я совершил ужасный поступок… Каждый должен отвечать за свои поступки сполна. —?Даки говорить, она не злится,?— добавил Питри, отстранённо замечая крайнюю степень безнадёжности в своём голосе. Он хочет, чтобы дядя остался в Долине. Он не хочет расставаться, и он боится представить, на что готов пойти, лишь бы очередная разлука не состоялась… Нет, мысль о том, чтобы пожертвовать Даки, не пришла бы ему даже в самом страшном сне, но как же Питри был благодарен плывунье за её неспособность злиться и держать обиду… Впервые в своей короткой жизни вместо непонимания к её всепрощению он испытывал благодарность. —?Только мистер Трёхрог… Если бы… Если бы не он, другие не прогнать тебя… —?Неправда, Питри,?— только и может ответить Птерано. —?Правда,?— всхлипывает Питри, уже и не думая о том, какое жалкое он сейчас представляет из себя зрелище. —?А если ты улетишь, я полечу за тобой! —?Не подставляй меня так,?— дрожащим голосом отвечает дядя, и пытается улыбнуться. Получается плохо. —?Если ты улетишь следом, мне припишут твоё похищение, и тогда скорее Великий сияющий круг сойдёт на землю, чем мне позволят увидеть вас снова. Никаких больше сказок для моих любимых племянников, никаких совместных полётов, и до конца дней своих не услышать мне доброго слова от своей дорогой сестры… Непонимание просочилось сквозь запредельную боль от неотвратимого расставания, и Питри выбрался из-под успокаивающе гладящих его пальцев, выразительно взглянув на дядю. Питри никак не мог понять, серьёзно он говорит всё это или всё же шутит. Птерано не может говорить это серьёзно, ведь вся Долина злится на него, и мама особенно, а она не подпустит его к детёнышам даже на милю, даже когда срок изгнания закончится и все они уже подрастут… Может, совместные полёты у них ещё и будут, а вот сказки и доброе слово от мамы… Этого не будет никогда. И Птерано это понимает тоже… Или это затмившая все мысли боль заставляет Питри додумывать слёзы в уголках дядиных глаз? Взрослые ведь не плачут, разве только от гордости за своих детей… —?Я должен уйти, Питри. Таково решение Совета, и такова моя судьба… В конце концов, каждый должен нести ответственность за свои действия. —?Но если ты уйти,?— Питри в панике хватался за спасительную соломинку,?— кто защищать меня… —?Ты уже взрослый, Питри,?— Птерано отстранился, снова попытавшись улыбнуться. В этот раз получилось даже хуже, чем в предыдущий. —?Разве такой взрослый и смелый летун может страшиться каких-то опасностей? Скажи это кто-то другой, Питри сразу бы узнал насмешку. Очень злую, болезненную, жестокую насмешку… Но Птерано был серьёзен. Никто, даже мама, прежде не смотрел на него с такой гордостью. Питри всего лишь детёныш, пусть и далеко не кроха, он до сих пор не летает в строю, он легко впадает в панику, верит всему, а теперь, к тому же, плачет, даже не пытаясь спрятать своих слёз… Да он порой не может понять, почему Даки и остальные не стыдятся называть его своим другом, и всё же… Всё же Птерано смотрит на него с такой надеждой и гордостью, будто Питри лучший из летунов. —?Прощай, Питри,?— наконец, говорит дядя. Он аккуратно отрывает от себя Питри, держа его кончиками когтей, и пересаживает на ближайший каменный выступ, сглатывая образовавшийся в горле ком. —?Будь молодцом и не расстраивай маму. Птерано отворачивается, тихо, но быстро и неотвратимо направляясь к выходу из пещеры. ?Вот и всё,?— раздаётся в голове Питри отчаянный, срывающийся голос. —?Ты снова оставляешь меня одного, как тогда! Почему ты уходишь, почему?!? —?Почему ты просто не остаться здесь?! —?вдруг выкрикивает Питри с внезапной злостью. Он и сам не понял, как обида сменилась яростью, но Питри слишком больно от почти совершившегося расставания, чтобы о чём-то раздумывать. Птерано останавливается, обернувшись. Он уже почти у выхода из пещеры, но, хотя свет едва падает на него, Питри достаточно растерянности в его позе и дрожи в его слабом голосе. —?Питри, меня изгнали… Я должен уйти. Так будет лучше для всех. —?Но почему?! Так решили взрослые. Взрослые знают лучше. Будь это любой другой случай, Питри замолчал бы, оставив взрослые дела взрослым, но в этот раз молчать он попросту не может. Взрослые отбирают у Питри того, кто не дал ему умереть ещё в детстве, того, кто не позволял другим детёнышам обижать Питри в своём присутствии даже в шутку, того, кто всегда его понимал и был близок так же, как мама, и всё из-за чего? Из-за плохого поступка, который закончился хорошо, и никто даже не пострадал! Мама говорит, что Питри просто ещё маленький и ничего не понимает. Может, она и права, но Питри от этой её правоты ни разу не легче. —?Такое не объяснить словами, и… —?Птерано заговорил, изо всех сил пытаясь держать себя в крыльях. Он выглядел так, будто хочет просто исчезнуть, но не может двинуться с места. —?И я не хочу становиться прежним, как… Как когда те двое ещё были на моей стороне… Я не хочу, чтобы ты запомнил меня… т-таким, Питри. Позволь мне остаться положительным героем хотя бы для тебя. Птерано содрогнулся, склонив голову,?— совсем как Питри, когда мама его ругает,?— и Питри вдруг показалось, что он и вправду увидел копию себя. Такой же слабый и жалкий, даром что взрослый. Теперь, когда, наконец, спала маска сильного и уверенного взрослого, какую любой взрослый носит при детёнышах, Питри видит, что скрывалось за ней с самого начала… Но Питри вовсе не чувствует разочарования. Только тёплый прилив эмпатии. Питри подлетел ближе, снова садясь дяде на плечо, утешающе касаясь своей крохотной лапкой его лица, совсем как пару часов назад, у ?разоблачённого? камня холодного огня, когда Питри впервые довелось побыть голосом разума. —?Но ты всегда остаться для меня героем… Питри даже не понял, что такого он сказал, но через пару мгновений его уже обнимали, прижимая к себе самыми кончиками когтей. Он ничего не успел понять, но сразу же почувствовал обнимающие его холодные пальцы и стиснутый клюв рядом с ним. Питри видел его краем глаза?— Птерано старательно сжимал клюв, не открывая глаз, но от Питри не укрылось то, как подрагивают его веки. Питри протянул свои маленькие крылья, пытаясь обнять Птерано так, как его самого обнимает Даки, когда Питри боится или грустит. Птерано мелко задрожал, всё ещё пытаясь казаться большим и сильным взрослым, и Питри сделал вид, что ничего не заметил, когда тёплая капля разбилась о его крыло. —?Сейчас же отойди от моего сына! Птерано замер от шока, а Питри и вовсе едва не потерял сознание от ужаса, услышав голос матери. Они оба повернулись в её сторону, и Птерано тут же выполнил её приказ, пересаживая Питри обратно, на каменный выступ, успевая украдкой стереть слёзы. Маму лучше не злить, она страшна в гневе, и Питри, хотя и был послушным, знал это не понаслышке… Но ведь мама строгая, а не злая. Почему же она так жестока к своему родному брату? —?Мама? —?только и смог произнести Питри почти беззвучным от шока голосом, но она его не услышала. Вместо этого она быстро приблизилась к Птерано, упираясь одним крылом в бок, а другим показывая на него пальцем. Во всей её позе и, особенно, в её глазах, было столько злобы и агрессии, что Питри в ужасе зажал клюв крыльями. —?Что ты здесь делаешь?! —?почти что прошипела она, указывая на брата пальцем, но тот не ответил ей. На дядином лице растерянности и шока было столько же, сколько на мамином злобы и агрессии. —?Я думала, ты всё понял,?— продолжила она, понизив голос почти до шёпота. —?Мне большого труда стоило добиться для тебя такого мягкого наказания, а ты… Так меня подводишь. От страха Питри даже не сразу понял смысл её слов. Мягкое наказание?— это действительно дело крыльев мамы, или это одна из тех вещей, которые она говорит в ?воспитательных? целях? —?Клянусь, дорогая сестра, я как раз собирался уходить… —?То, что я хочу сказать тебе, не для детских ушей, но неужели после всего, что ты сделал, ты ещё смеешь говорить с Питри? В глазах Птерано отразился ужас, с которым можно было смотреть разве что на раскрывающего пасть острозуба, который приближается к тебе, запутавшемуся в лианах или увязающему в песках. Питри готов был поклясться, что на месте мамы он бы, столкнувшись с этим взглядом, бросился наутёк, испугавшись неведомой стоящей за ним опасности, но мама даже не шелохнулась. —?Ты же не пытался снять с себя вину? Рассказать Питри… другую историю? Теперь во всей позе Птерано отражалась запредельная степень шока. Питри перехватил взгляд широко раскрытых дядиных глаз, и прочитал там такую знакомую панику, парализующий ужас, который, как Питри думал пару мгновений назад, знаком только ему одному. —?…почему тебя изгнали в первый раз,?— зачем-то продолжила мама. —?Вернее, почему у тебя хватило ума сбежать самому, пока тебя не разорвали на части оставшиеся в основном стаде… —?Сбежать самому? —?отрешённо повторил Питри, не ожидая услышать ответа. —?Питри,?— сурово окликнула его мама. Теперь Питри видел и её взгляд тоже?— никакой жестокости там и в помине не было. Куда больше это было похоже на страх за своего ребёнка. —?Это взрослый разговор. —?Но Питри всё знать! —?в отчаянии возразил он, не подумав. —?Ведь вы, взрослые, сами рассказать нам, когда злые летуны похитить Даки и… Оба взгляда обратились на него, и Питри запоздало зажал клюв крыльями, догадавшись, что он только что совершил ужасную ошибку. Но было уже поздно. —?Что ты знаешь, Питри? —?странным, пропитанным паникой, и всё же мягким и ласковым голосом спросил Птерано, падая на колени в бесполезной попытке хоть как-то поравняться с племянником ростом, чтобы заглянуть ему, стоящему на невысокой каменной возвышенности, прямо в глаза. —?Скажи мне, пожалуйста. Питри едва ли понимал, что происходит, но происходящее пугало его больше, чем сотня рассказанных на ночь страшилок. Он почувствовал, как в горле снова образуется ком, а крылья опускаются от бессильного отчаяния. Питри взглянул на маму с надеждой, но та ответила ему пустым взглядом, с которым можно разве что говорить ?вот и всё?. Лучше бы она назвала его бестолочью или даже ударила,?— мама, в отличии от сестры и братьев, никогда так не делала, но даже это было бы лучше полной безнадёжности в её взгляде. —?Т-ты слишком верить в себя,?— начал Питри. Его голос дрожал, глаза едва видели от наворачивающихся слёз, а земля уходила из-под ног. —?Ты увести часть стада, а там ловушка острозубов, и… Никто не выжить. Когда Питри всё же сумел взять себя в крылья, он увидел только пару молчаливых взрослых. Один сидел напротив него,?— сжавшись в комок, как маленький детёныш, молча, закрывшись крыльями,?— а вторая стояла чуть поодаль, мрачнее тучи, с таким видом, будто теперь точно наступило это самое страшное ?вот и всё?. —?Пойдём, Питри,?— тихо сказала мама. Если при появлении в пещере её голос можно было сравнить с диким и неудержимым небесным огнём, то теперь он куда больше походил на уголёк?— такой же остывший, блеклый… И Питри раскрыл свои едва слушающиеся крылья, устремляясь вслед за матерью. —?Это была не моя вина, Питри. Питри будто пришёл в себя, а Скайлар остановилась, услышав голос брата. Не просто остановилась. Она замерла. Но ведь Питри и без того знал, что это не вина Птерано. Дядя ни в чём не виноват, Питри это сразу понял, и никто за всю жизнь не смог бы доказать ему обратное, и Питри сказал бы это, подтвердил бы слова Птерано… Если бы не новое мамино ?пойдём, Питри?, которое вышло на этот раз неожиданно торопливым и тихим, будто мама хотела оградить Питри от чего-то. —?Это не моя вина,?— вдруг повторил Птерано, и Питри с мамой медленно обернулись, услышав этот тон. В его голосе не было горечи и боли, которые почти только что слышал Питри, не было и ужаса, который слышала Скайлар… Там было только пустое и неуместное самодовольство. Уверенность, переходящая все границы. Нечто, что могло бы получиться от смеси хвастовства с чистой радостью. Питри почувствовал, как его замешательство переходит в смутное беспокойство, когда он увидел сокрушённый взгляд мамы. —?Вне всяких сомнений, дорогие мои. Дело в том, что другим стоило быть осмотрительнее. Уверен, я мог бы вернуться в прошлое и исправить сие недоразумение, но, увы, не в силах живущего под Великим сияющим кругом вернуться в прошлое своими силами… Возможно, камень холодного огня, не откажи мне сей дар небес в частице своей благословенной силы, мог бы помочь мне в столь непростом деле, но… Полагаю, я был неубедителен в своём обращении к нему, сколь бы чистосердечны не были мои слова… Какая досада! —?Но ты ведь видеть, что камень холодного огня не волшебный… —?попытался возразить сбитый с толку Питри. —?И мои друзья это видеть, и даже те злые летуны… —?Очевидно,?— продолжил Птерано так, будто не слышал ни слова из сказанного племянником,?— мне стоило внимательнее выбирать подручных. Я был так неосмотрителен, и к чему это привело? Предательство! —?Птерано всплеснул крыльями, будто он пытался изобразить досаду, но переигрывал раз в десять. —?Такая неприятность… Если бы не их предательство, если бы только не оно!.. Птерано принял согбенную позу и с самым трагичным выражением, какое Питри когда-либо видел, закрылся крыльями. Впрочем, одно ?прекрати? от не терпящей драм Скайлар, и он будто забыл и о трагедии, и о предательстве. —?Ты не понимаешь, моя дорогая сестра,?— обратился к ней Птерано, удивительным образом смешивая в голосе преувеличенное отчаяние с восторгом. Питри точно знал, что такие эмоции не могут быть вместе, и во всём этом есть что-то отвратительно неправильное. —?Этот камень мог бы помочь мне вернуть свою законную власть, и… —?С каких это пор она стала законной?! —?не выдержала Скайлар. —?Ты не понимаешь… —?трагично ответил ей брат. —?Ты никогда не понимала… Питри вздрогнул, когда Скайлар сжала кулаки, оскалившись, и взглянув на своего брата с чистейшей ненавистью. Питри всего лишь детёныш, он столько всего не знает о мире, столько всего не понимает… Но этого он не понимает особенно. Как так вышло, что его добрый и заботливый дядя, который столько раз защищал его, сам превращается во что-то жуткое? Почему его лёгкая полуулыбка с каждой фразой всё больше походит на оскал? Отчего тот, рядом с кем он не боялся даже острозуба, сам наводит страх? Нет, не так, как это делают острозубы… Скорее так, как это сделала бы неведомая сила, от которой даже не знаешь, чего ждать. —?Сестра моя, ты такая приземлённая… —?продолжает Птерано, правда теперь уже тоном осознавшего всё в этой жизни. —?Такая же как все они… И тебе тоже не хватает видения, вне всяких сомнений… —?Не мог бы ты выражаться яснее? —?всё больше злится Скайлар. —?Может, хотя бы объяснишь, что такое ?видение?? И она даже не вздрагивает, когда Птерано подходит ближе, резко хватает её за плечи, и, смотря ей прямо в глаза, отвечает монотонным, приглушённым почти до шёпота голосом: —?Я обрету силу камня и верну летунам наши исконные права, и тогда я смогу сотворить рай, где все мы будем жить в гармонии, в мире, не знающем страданий и притеснений… —?Но мы и так жить в раю… —?робко возразил Питри, вспоминая недавний разговор у ?разоблачённого? камня холодного огня. Птерано медленно перевёл взгляд на Питри, и под этим пристальным маниакальным взглядом тот сразу же пожалел, что вообще открыл клюв. —?Дядя, что с тобой? —?услышал Питри свой же голос сквозь подступающую панику. —?Они не понимают, Питри,?— снова проигнорировал чужой вопрос Птерано, привычно беря племянника на крылья. Краем глаза Питри видит маму. Она стоит на расстоянии пары взрослых шагов, сжав кулаки и чуть согнув крылья в локтях, а в её горящих максимально приближенной к ненависти решимостью глазах читается ?только дай мне повод?. —?Никто не понимает… Но ты не такой, как остальные! Пойдём со мной, Питри… Питри насторожился бы, но в его захлёбывающимся ужасом сознании больше не было места столь осознанным процессам. Птерано зовёт Питри с собой, но разве не он почти только что отговаривал Питри лететь следом? —?Пойдём со мной, и мы будем править вместе! Мы встанем во главе всех летунов и поднимемся на самую вершину мира!.. —?Даже выше Великого сияющего круга? —?рассеянно спросил детёныш. —?Конечно же, мой дорогой племянник,?— последовал ответ. Голос мягок и убедителен, а в глазах?— ни тени сомнения, такая уверенность, что от неё хочется спрятаться. Бежать… Бежать так же, как Питри бежал от разбивающего ему сердце решения Совета. —?Так что же, дитя,?— снова эта убедительная интонация, будто всё уже давно решено,?— могу я полагаться на твою помощь, или все слова твои были ложью? Хватит ли тебе смелости пойти навстречу столь любимым тобою приключениям, погоне за справедливым миром, где наш вид не знает притеснений, или же ты предпочтёшь существование столь жалкое и недостойное? Питри сказал бы ?да?. Он бы уверенно последовал за Птерано, хоть в Загадочную Даль, хоть за её пределы, о которых этим днём на Совете старших говорили быстрые бегуны с радужными лицами,?— Великий сияющий круг свидетель, Питри ответил бы ?да?, не задумываясь… Обязательно ответил бы, если бы только не дядин немигающий взгляд, в котором нет ничего, кроме одной единственной идеи, такой важной, что ради неё можно переступить через труп собственной матери или отправить друга на смерть. Идеи, которая, как знал даже Питри, бессмысленна и далека от реальности. —?Оставь моего сына в покое,?— услышал, наконец, онемевший от осознания происходящего Питри мамин уставший голос, а затем он почувствовал, как мама хватает его когтями и берёт на крылья, чтобы унести подальше от этой пещеры. Питри прижимается к маме, пытаясь свернуться комком, лишь бы спрятаться от того, кого он всю свою жизнь считал другом, самым понимающим созданием, и даже своим личным героем. Мама остановилась у самого выхода из пещеры и вдруг заговорила, не оборачиваясь: —?Я вернусь через пару минут, и если увижу, что ты ещё здесь… Позову мистера Трёхрога. Он будет рад сделать твоё наказание по-настоящему суровым. Всё ещё потрясённый Питри сильнее прижался к маме, прячась за её крылом. Она возобновила шаг, и никто из них двоих так и не услышал ответа. Через пару мгновений они уже стояли под светлым небом, среди высоких деревьев и всеобщего благоденствия, а позади оставалась тёмная пещера, которая ещё долгие годы будет внушать Питри почти суеверный ужас.