Глава 1, в которой появляются не все-все-все, а только некоторые (1/1)
В первый понедельник апреля 1919 года всё население села Малиновка, где никогда не рождался автор ?Романа о Розе?, где вообще никогда не рождался никто значительнее Грицька Голопупенка, который ныне именовал себя Пан Атаман Грициан Таврический… так вот, всё население Малиновки было взбудоражено, а местами даже шокировано неожиданным явлением. Заслышав шум, смекалистые жители хватали тяжёлые сельскохозяйственные орудия и устремлялись в центр села, напутствуемые комментарием деда Щукаря:- Опять власть меняется! Надо сказать, что политическое сознание малиновцев было гибким и меняло вектор в зависимости от того, под каким флагом врывались в село тачанки. За последнюю неделю трижды отмечался красный флаг, четырежды – белый, 12 раз чёрный и пять раз зеленый. Убедившись, что зеленый флаг нигде не реет и чалму надевать не надо, дед Щукарь закурил ?козью ножку?, иронично созерцая причину суматохи. Молодой человек... Попробуем набросать его портрет: представьте себе Дон Кихота в восемнадцать лет, Дон Кихота без лат и набедренников, в поношенном больничном халате, давно утратившем свой первоначальный цвет и приобретшем оттенок средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое лицо, выдающиесяскулы – признак хитрости, припухшие глаза – признак недельного запоя. Чрезмерно развитые челюстные мышцы безошибочно выдавали в нём гасконца. На боку молодого человека болталась внушительных размеров шпага на длинной портупее, которая ерошила бы гриву его коня, если бы у него был конь. Но коня у него не было. Двигался он шаркающей кавалерийской походкой, неуверенно щупал голову и бормотал:- Странно… вот тут помню, вот тут не помню, вот тут опять помню… В это же время, с другого конца села, следуя строго наперерез первому незнакомцу, появился второй. Волосы он имел рыжие, тако же и усы, выправку – бравую, где-то даже армейскую, слегка подпорченную легкой хромотой. С первым неизвестным его роднило то, что и его персону облекал халат, некогда белый. К оригинальным чертам пришельца можно было отнести стойкий аромат канализации, от которого местное население, привыкшее к куда более экзотическим амбре, чем запахи конюшни и свинарника, испуганно зажимало носы. Изумление вызывала также кипа засаленных бумажек, которые вновь прибывший перебирал в руках, задумчиво бормоча себе под нос с гнусавым антантовским выговором:- Здесь читать… здесь не читать… здесь рыбу заворачивали… Деда Щукаря разбирало любопытство. Он бросил свою ?козью ножку?, сплюнул, почесал тощее пузо под засаленной косовороткой и решился приступить к расследованию. Приблизившись ко второму незнакомцу на расстояние, минимально опасное для собственного носа, он преградил путь ароматному вторженцу, ткнув в него грязным пальцем с прокуренным до желтизны ногтем.- А скажи-ка мне, мил человек, куда это ты путь держишь и почему смрад распространяешь, аки портянка, три года не стиранная?
Странная персона, однако же, не отреагировала на Щукаря никак… В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Малиновку вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный. Беспризорный был долговяз, худ, нагл и уже не молод.- Дядь, а дядь! Дай десять копеек, - канючил он. Пешеход остановился, иронически посмотрел на ?мальчика? и воскликнул:– Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат? Молодой человек солгал: у него не было ни денег, ни квартиры, где они могли бы лежать, ни ключа, которым можно было бы эту квартиру отпереть. У него не было даже пальто. В город молодой человек вошел в зеленом, узком, в талию, костюме. Его могучая шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета. Носков под штиблетами не было. В руке молодой человек держал астролябию. Беспризорный отстал, осознав беспочвенность своих претензий. Или по каким-то другим, только ему ведомым причинам. Он вынул из кармана обтёрханного, кургузого пиджачка здоровенную,изогнутую трубку и сунул себе под нос, бормоча:- Носков нет, а миллион есть. Это нормально. Простой советский миллионер. Акцент у ?мальчика? тоже был ощутимый. Из трубки повеяло крепчайшим самосадом.Этот запах вызвал у деда Щукаря сладкие грёзы. Его ?козья ножка? осталась в прошлом, а потому тянуло прикурить на дармовщинку.- Мил человек, табачку бы… - начал Щукарь. Но беспризорный не обратил на него ни малейшего внимания. Он обернулся с иронической ухмылкой на чумазом лице и произнёс неподражаемо хриплым, низким голосом:- Ватсон, ну и как ваш исключительно важный пациент? Рассеянный доктор, успевший проследовать встречным курсом аж до Трындычихиного свинарника, встрепенулся, как боевой конь, стукнул себя ладонью по лбу, роняя свои бумажки, и возопил:- Но, чёрт возьми, КАК?
- Элементарно, дорогой друг, элементарно! Вы провоняли своим криптонитом всю округу. Доктор в изнеможении рухнул на лафет от гаубицы, забытый под плетнем у Трындычихи удалым отрядом Нестора Махно аккурат в прошлую пятницу.
- Ах, Холмс, вы подумайте! Только мои труды начали давать результаты и приносить плоды, как все рухнуло! Вчера в 23.00 мой образец № 1 проявил сверхъестественную способность к исчезновению. И с тех пор я его не видел!- Друг мой, вы поторопились с выводами! – успокаивающе помахивая трубкой, усмехнулся его визави. – Судя по следам больничных тапок 42-го размера прямо у вас под ногами, ваш пациент не так давно проходил по этой улице. Смотрите, носки вдавлены глубже, чем пятки, значит, прохожий был молод. Вашему подопытному никак не больше восемнадцати? Ваш пациент кавалерист, у него шаркающая походка. Что, впрочем, может говорить также о неумеренном употреблении алкогольных напитков. Ну, а эти следы оканчиваются глубокими бороздами. И наконец, вон там, у забора, посреди коровьей лепешки, остался очень отчетливый отпечаток больничного штампа с аббревиатурой и номером вашего госпиталя. Не все потеряно, мой дорогой Ватсон, не все потеряно!- О, Холмс! Вы возвращаете меня к жизни! Давайте же найдем его, немедленно, сию же минуту!- Судя по всему, ваш пациент проследовал туда, - Холмс указал в направлении, противоположном тому, откуда явился сам. Доктор подхватился было с лафета, готовый следовать указаниям своего друга, как вдруг в конце улицы загрохотало, и в небеса взметнулся характерный гриб потревоженной пыли и мусора. В облаке угадывались и более материальные объекты: поросячьи хвосты, части тел и внутренности, свинарка Агафья, и пастух Сидор - почему-то со спущенными штанами.- Иии!.. Бабоньки! То ж Семенов свинарник рванул! Спасайся, кто может!!! – пронеслось по селу, после чего ко всему привыкшие местные жители словно растворились в зачумленном воздухе, оставив Холмса, Ватсона и Щукаря, словно три тополя на Плющихе, стоять посреди всего этого безобразия. Щукарь тоже хотел бы раствориться, но притяжение самосада из трубки интервента было сильнее.- Табачку ба… - пробормотал он, уже не надеясь, что его услышат. Из дыма, пыли и чада, поднятого взрывом, вырвался в ясную небесную лазурь силуэт молодого человека в больничном халате. Он летел вертикально вверх, воздев над головой сжатый левый кулак, и на щиколотках его гордо реяли штрипки кальсон. Под халатом, но поверх кальсон почему-то видны были ярко-красные трусы.- На-а-аши пришли! – дурным голосом завопил кто-то из ближайшего оврага.- Ну, вот, доктор, и ваш пациент №1. Жив и здоров, как видите. Парит наш орёл! Только почему у него бельё поверх кальсон? Доктор пробормотал:- Не знаю. Это какой-то побочный эффект криптонитовой терапии.
И тут же принялся торопливо черкать в своих бумажках, подобранных из пыли под ногами. Одну из бумажек Холмс вынул из проворных рук деда Щукаря, уже протягивавшего ему листок с просительной миной:- Табачку бы, мистер! – и добавил после краткого раздумья. – Силь ву пле! Сообразительность Щукаря делала ему честь. Недаром его выбрали сельским старостой. Ибо дед безошибочно понял, что в Малиновку впервые вошли части Антанты.