Год спустя. (1/1)
Легкий, прохладный ветерок гулял по окутанным вечером улицам Рима, знаменуя собой переход от особо жаркого лета к умеренной, теплой осени. На монолитном балконе в гуляющей сумеречной тюли замирала темная, утонченная фигура. Казалось, вглядывавшаяся в даль личность чего-то выжидала высматривала, но в этих сумерках была так естественна, будто сама сейчас представляла собой часть одной темной, полной тайн жизни.Внизу раздавались голоса - то последние семьи знатных господ покидали обитель семьи Борджиа. Стоявший у парадного входа молодой человек, волосы которого даже в ночи казались чернее черного, всегда привлекал к себе внимание. Вот и сейчас, среди толпы, за ним пристально наблюдала пара глаз, что вскоре медленно скрылась в толщах занавесок.После шумного приема выдалась особо тихая ночь. Все были измотаны, валились с ног и спали особенно крепко. Все, кроме одного. Луна, что была немым свидетелем, словно кричала, выдавая серебряный оттенок волос нарушителя ночного покоя в поместье.Перемещаясь по коридору достаточно бесшумно, светловолосая личность остановилась у резных дверей и, надавив на ручку, осторожно приоткрыла ее, уверенно вступая внутрь уже знакомых покоев.- Я ждал тебя... - голос, ставший до боли знакомым нарушителю спокойствия сей обители, звучал как всегда спокойно и флегматично, словно бы ничего не имея против ночных посещений, а сам его обладатель, вновь откладывая раскрытую примерно на середине книгу, поднял выразительный полуприкрытый взор на незваного гостя, чью личность распознал в тот же миг. - ... Джоан.
Чезаре Борджиа, молодой тиран и кардинал итальянской столицы Рима, поднялся с излюбленного своей эгоцентричностью подобия трона, стоя приветствуя младшего брата.- Тебе не было нужды скрываться от глаз прислуги в собственном доме. Разве что если... мои подозрения верны, - слух черноволосого уловил звук трения остро заточенного металла о ткань одежд младшего Борджиа, что вызвало неопределенной эмоции вздох, сорвавшийся с его бледных уст. - Вот как. Значит... ты все-таки пришел убить меня, мой несмышленый братец?Нахмурившись фамильярности и спокойствию в голосе своего неизменного старшего брата, юноша с внутренней гордостью и раздражением подметил, что он-то Джоан Борджиа, младший наследник своей фамилии, изменился. И сейчас он не дрогнет. Обнажив в руке небольшой кинжал за ненадобностью более скрывать свои помыслы, младший сын семейства, не стесняясь, продемонстрировал его идеально отполированную до блеска зеркальную поверхность. Очевидно, его еще не использовали.- Ты знал?.. Впрочем это и не важно. Да, - твердо ответил серьезно настроенный юноша. - Твоя кровь омоет все убийства, что ты совершил... Одной царапины будет достаточно.Дерзкие, потемневшие глаза, устремились прямо в родственные глаза Чезаре - ни голос, ни взгляд, ни рука больше не дрожали, как раньше. Лицо юноши, обрамленное белокурыми прядями по-прежнему было сосредоточено. Слишком спокойная и даже насмешливая реакция для человека перед его смертью настораживала.- Засада?Отрицательный жест черноволосой головы Чезаре разлохматил его мягчайшие шелковистые пряди, заставляя длинную челку ниспадать на полуприкрытые веками пронзительные неумолимостью своего самоуверенного взора глаза.- Ни в коем случае. Это дело касается лишь нас двоих. Сыновей фамилии Борджиа. Двух братьев, не поделивших взгляды на мир, - решительная поступь римского кардинала направилась прямиком к юному Джоану, не медля ни секунды, словно бы старший брат не страшился яда, коим был пропитан сверкающий в полумраке клинок, вовсе. - Но знаешь, коли мне суждено погибнуть здесь и сейчас от руки моего младшего родственника, то я осмелюсь попросить тебя исполнить мою последнюю волю. Имеет ли столь жалкий в твоих глазах человек, о мой доблестный Джоан, право на сие желание?Остановившись в полуметре от белокурого парня, вблизи его угрожающе выставленного вперед клинка, Чезаре вновь устремил столь притягательный своей глубиной и таинственностью взор в горящие решительностью братские глаза.Ощущая нутром, казалось бы, беспричинную и ничем необоснованную опасность, Джоан принял более удобную позу, уже обеими руками вцепившись в холодное оружие, будто под неимоверной тяжестью то норовило опуститься.- Не подходи ближе. Не подходи, слышишь?.. - заметив собственный севший голос, который можно подумать, выдавал панику, на год повзрослевший юноша смолк, продолжив только через время. - Ты не заслуживаешь прощения... Желание? А ты слышал предсмертные крики людей, что убивал? Хоть один крик помнишь?..Заглянув сквозь смольные пряди, в глаза старшего брата, юный Борджиа с ужасом понял, что отвел взгляд. Быстро исправив ошибку, теперь он заметил более серьезный просчет - угрожающе низко опущенное оружие. Вновь исправившись, белокурый нервно сглотнул. Неужели все повторяется?..- Но знай милость Господа Бога... Я дарую тебе право на последнее желание... - как можно тверже, холоднее и устрашающе произнес младший сын. - Но это Божья воля, не моя... Я бы вскрыл твое горло прямо сейчас!..Вновь вздрогнув, вероятно от нервов, или от чего-то еще, молодой Борджиа отступил на всякий случай назад.Старший брат семейства лишь чему-то сдержанно усмехнулся, все это время со внутренним довольством наблюдая за тем, сколь противоречивы намерения младшего. Он чувствовал нутром ту борьбу во все еще изящном юном теле, ощущая неподдельный триумф в час своей возможной кончины.- Господь всегда был на моей стороне, - мимоходом протянул черноволосый претендент на трон Римского Папы, неумолимо самоуверенно шагнув навстречу обнаженному клинку. - Но и ты, Джоан, потаенно проявлял ко мне лояльность.
Лезвие оружия было небрежно отодвинуто в сторону властной рукой, оставаясь лишь в хватке одной ладони младшего сына фамилии. Пока тот с неимоверным ужасом, разрывающим четкий такт сердца, осознал, что так опрометчиво быстро оказался в объятьях старшего брата, дурманящий голос Чезаре зазвучал возле самого уха светловолосого, вынуждая его содрогнуться от до болезненных позывов внизу живота знакомых ощущений.- Моя судьба в твоих руках, мой маленький братишка. Но прежде, чем в последний раз закрыть глаза на этом свете, я хочу воззвать к воспоминаниям годовой давности, что горечью крепкого вина засели в моем сердце. Ты помнишь, Джоан, ту бурную ночь, что провели вместе столь пылко? Разумеется помнишь... Ты был таким юным и неопытным, но проявлял неистовую страсть, желал меня каждой клеточкой своего фарфорового тела. Иллюзии твоих протяжных стонов до сих пор пробуждают меня среди ночи, приторной сладостью своего естества не давая снова заснуть. И знаешь, Джоан... - сколько бы младший Борджиа не пытался спрятать свой растерянный взгляд от молодого кардинала, его попытки были тщетными, когда тот, обхватив пальцами островатый юношеский подбородок, повернул к себе зарумяненное лицо, чуть было не коснувшись уст своего убийцы теплыми, слегка приоткрытыми губами. - Я хочу с новой силой ощутить твою близость. Я жажду повторения истории, мой брат. Твои глаза, запястья, губы, тело... все это должно стать моим на эту ночь.Помнил ли второй наследник семьи Борджиа? Конечно помнил. И ни на день, ни на ночь не забывал. Та ночь, что была год назад не растворилась в его памяти ни на мгновение.
Невольно заглядывая в глубь темных озер полуприкрытого взора своего старшего родственника и главного наследника своей династии, серьезное и жаждущее мести лицо младшего брата таяло миг за мигом, возвращаясь к своим детским и светлым чертам, полным вопрошающей надежды взглядам. Далекое словно бы оживало, чудилось, будто само время остановилось и повернулось вспять уже не только зрительными миражами, но и явственным чувствами во всем теле, когда Джоан, в забытьи выронив отравленный дражайшими, лучшими во всем Риме, ядами кинжал, обхватил лицо брата в свои изнеженные высоким происхождением, тонкие, словно шелк, ладони, с неутолимым голодом целуя родной плоти и крови уста. Немедленно проникая в поддающегося такой неожиданной, но в то же ожидаемой страсти черноволосого Борджиа губы, белокурый целовал их и целовал так пламенно, так трепетно и ненасытно, как одержимый, опоенный жадностью чистых душ. С неимоверным отчаянием в мелких слезинках на ресницах осознавая, что всего этого его греховной душе мало, так ничтожно мало, что сколько бы тот ни пытался, прервать этот процесс он не мог и не хотел ни единой частью себя.- Чезаре...Шли дни, недели, месяца. Отравленный кинжал так и оставался лежать нетронутым на все том же роскошном ковре, подле той же украшенной в витиеватой резьбе кровати. Второй сын своей семьи и фамилии каждый раз с замиранием сердца и дыхания смотрел на этот, еще ни разу не окропленный темно-алой кровью, зеркально чистый кусок металла. Сколько раз он пытался подойти? Он не считал и не собирался думать над тем, сколько времени он силится осуществить то, что должен... Но сейчас. Теперь он точно знал. Изящные пальцы потянулись к золотой вязи рукояти хладного клинка, в уверенном и полном решимости жесте вогнав его в ножны.