4. (1/1)

Матарет хотел умереть.Хотя, пожалуй, это было слишком сильным выражением. Матарет уже ничего не хотел. Он продолжал существовать по инерции, просто потому, что смерти все еще инстинктивно боялся и не знал способа, как покончить с собой безболезненно и наверняка.

Со дня своего выхода из подвала Роду он больше не видел. Сначала Матарет беспокоился, что бывший товарищ станет его разыскивать, но страхи его оказались напрасны. То ли Рода при высоком титуле не обладал никакой реальной властью, то ли решил не мстить Матарету за плевок в лицо, здраво рассудив, что бродяжничество само по себе станет для обидчика достаточным наказанием.

А Матарету и вправду некуда было идти. Яцек исчез, к Азе или господину Бенедикту за помощью он обращаться не решился. Ночевал он в парках, в подвалах домов или еще каких укромных местах. При его росте ему не составляло труда найти уголок для ночлега под скамейкой или за колонной лестничного пролета.

Иногда его гоняли - подходил к Матарету внушительного вида полицейский и строго говорил:- Здесь ночевать нельзя!Молодой луножитель не спорил, а просто переходил в другой скверик или подвал. Так было проще. Арестовывать его никто и не пытался.

Днем Матарет садился в местах скопления народа и просил милостыню. После попытки переворота нищих на улицах было не так уж мало. Ему подавали вполне достаточно, тем более, что он просил именно еду, и, набрав запас на пару дней, опять скрывался от людских глаз, где только мог. Вначале Матарет испытывал стыд и неловкость, занимаясь попрошайничеством, но эти чувства быстро атрофировались. Ему стало все равно. Он не испытывал тоски даже, когда на ночной небосвод выплывал бледный диск покровительницы поэтов и влюбленных - его далекой родины. Умом он помнил, что родился там, что был одним из видных участников Братства истины, но сердцу было все равно. Скажи ему кто, что Марк Победоносец потерпел поражение и что Теплые пруды уничтожены шернами, он бы, наверное, даже не заплакал. Иногда ему снились сны, в которых он говорил с Яцеком, снова спорил с Родой, обсуждал с Еретом его военную кампанию, просил прощения у Марка за то, что они без спросу воспользовались его космическим кораблем. Иногда ему виделся тот странный Яцеков знакомый - смуглый темноволосый человек в легкой белой одежде. Нианатилока глядел на маленького луножителя осуждающим печальным все знающим взглядом - и Матарет дико смущался, потому что мудрец видел насквозь все его тайные мысли, все пороки и слабости.Но это были только сны. Наяву он не испытывал ничего. Осталось лишь отчаяние, отупляющее чувства, но не мысли. И Матарет каждый день, вспоминая происшедшее с ним, приходил к печальному выводу, что его друг Рода никогда не был ни другом ему, ни мудрецом, что все научные выкладки Роды вытекали из его обычной жадности и желания урвать лучший кусок на халяву (единственное, что еще удивляло Матарета - что к нему, лунному интеллигенту, воспитанному на ученых книгах, так быстро цеплялись простонародные словечки). Рода был уверен, что где-то существует изобилие и рай, и его, Роду, в этом раю обделили, ему недодали и норовят недодать, и что этого благополучия достичь легко, достаточно лишь обмануть обманщиков. Что ж, Рода добился чего хотел, правда не так, как изначально задумывал.Думал Матарет и о том, что Грабец, якобы мечтавший о торжестве человеческой мысли и всеобщем благополучии, был таким же эгоистом, как и парламент Соединенных Штатов Европы, что на самом же деле он всего лишь хотел переделать мир под себя и желал власти ради власти, а не ради идеи. Сейчас все идеологи были в его глазах всего лишь мерзкими лицемерами, которые, в отличие от правительства действующего, прикрывали свое стремление занять место этого самого правительства красивыми словами. Некуда было деться от этих мыслителей с вечным двигателем пониже спины только обычным людям, мечтавшим просто быть счастливыми, жить и работать без серьезных потрясений. После этих мыслей Матарет на секунду ужасался сам себе - выходит, он оправдывал сытое тупое животное существование, на которое были обречены люди после наступившей научно-технической котрреволюции? А потом ему опять становилось все равно.Поэтому, когда однажды Матарет услышал показавшийся знакомым голос, расспрашивающий о чем-то прохожих, он вначале даже головы не повернул в тут сторону. Какая теперь разница...Но голос, молодой, сильный, запоминающийся, звучал все ближе, Матарет даже расслышал отдельные слова. Потом разобрал ответ одного из прохожих:- Да, такой забавный карлик. Он часто здесь сидит. Недели две я его тут вижу, не каждый день, но случается.Матарет поднял голову. Над ним склонился смуглый, темноволосый человек с проницательным взглядом черных глаз. Матарет не сразу узнал Нианатилоку, так как восточный мудрец был одет в обычную цивильную одежду (хотя буддист мог абсолютно спокойно появиться в набедренной повязке на великосветском приеме или в смокинге на нудистском пляже, в этот раз он решил не привлекать внимание общественности к своей персоне). Но из-за плеча Яцекова друга появилась еще одна фигура. Матарет ахнул. Этого белокурого гиганта он видел в то утро, утро начала восстания против шернов. Именно этот юный великан поднимался тогда по ступеням собора.- Победоносец, - прошептал Матарет, называя Марка словом из священных книг, в которые не верил. Ему вдруг стало дурно, голова закружилось, сердце застучало - впервые за долгие недели.Марк наклонился, подхватил пошатнувшегося луножителя на руки легко, как ребенка.- Ну, ну, дружище... Все будет хорошо теперь.Матарет еще нашел в себе силы покачать головой.- Нет, - возразил он, - ничего хорошего уже не будет...И потерял сознание.Прошла неделя со дня обнаружения Матарета. Вся четверка в течение этого времени жила в одной из варшавских гостиниц (в бывший дом Яцека соваться было опасно). Яцек благоразумно носу не показывал из номера. Своих бывших товарищей ученых он разыскивать не пытался - узнал только, что они без особого сопротивления согласились с новым распоряжением правительства СШЕ о роспуске Совета. Единственным человеком, пытавшимся оспорить это решение, был лорд Тедуин. Старик, стоявший одной ногой в могиле иразуверившийся как в справедливости, так и в прогрессе, до последнего готов был защищать то и другое. Газеты скупо сообщили, что Тедуин не вынес потрясений и скончался от сердечного приступа.Роду тоже решили предоставить выбранной им судьбе. Яцек и прессу в номер заказывать перестал - почти везде говорилось об Азе. Он просматривал эти сообщения все-таки с деланным равнодушием, а Марк, поинтересовавшись первым, больше не читал их вообще с равнодушием настоящим, и это ранило Яцека. Все еще ранило...

Матарет сильно рахворался и несколько дней пролежал в лихорадке, но теперь был практически здоров. На повестке дня встал вопрос, что делать дальше.- Нианатилока, - заговорил однажды Яцек, когда все были в сборе за обеденным столом. - Я не знаю, что мне делать теперь. Я был согласен уйти к твоим единоверцам в Гималаи, в леса Суматры или Цейлона. Но теперь я не знаю. Ты говорил, что там я смогу постичь все глубины духа. Но я смотрю, что случилось с людьми, и меня охватывает все большая тоска. Я уже ни вот что не верю. Была такая старая истина - в монастырь не уходят, а приходят. Еще месяц назад я подумывал о бегстве, а сейчас не могу, хоть это и бессмысленно. Умом я понимаю, что разумнее всего именно там укрыться от опасности... хотя моисоотечественники вряд ли помнят меня в лицо... и вообще вряд ли помнят, что это за наука такая - физика, - закончил он с горьким смешком.

Мудрец глядел на молодого ученого своим обычным, проницательным и в то же время чуть отстраненным взглядом.- Ничего, время терпит. Когда ты обретешь знание, ты сам все поймешь.

- Но, может быть, кто-то из моих друзей согласен? - Яцек обернулся к остальным. - Марк, возможно, тебе это будет полезнее всего - пожить отшельником вдали от цивилизации?Странное выражение появилось на лице Победоносца.- Отшельником? После всего, что...- Ты хочешь вернуться на Луну и продолжить борьбу? - попытался догадаться Яцек. Марк отшатнулся, в глазах у него вспыхнул ужас, смешанный с отчаянием и злостью - на себя. Яцек осекся. Молодой ученый сновапечально подумал, что даже для несгибаемой натуры его друга всего пережитого оказалось чересчур. Марк сломался. После гибелиоказавшегося верным до конца Нузара и самоубийства Ихазели, Марк не переставал винить себя в их смерти. Особенно горько оплакивал он Ихазель - за то, что не разобрался, не поддержал почти религиозный порыв ее души, самоуверенно растоптал преклонение и обожание, рассчитывая - и то потом - на чувства равных и отношения равных, когда быть этих чувств уже не могло.Но самое главное все же было в том, что он не оправдал образ, который она придумала себе, потому, видимо, и потянулась к другой, темной силе. Он простил ей и освобождение шерна, и попытку заколоть его у позорного столба - в душе гнездилась догадка, что Ихазель, возможно, не столько мстила, сколькохотела ему быстрой смерти и избавления от дальнейших мучений.Однажды, еще в полете с Луны на Землю, Марк, перелистывая дневники Яна Корецкого, сказал Яцеку с изумлением:- Знаешь, а ведь они тоже приходят ко мне...- Кто приходит? - не понял Яцек.- Мертвые... Крохабенна проходит и молчит, а я помню его слова: ты отнял у нас надежду и должен обратить ее в явь. Ерет. Если бы я остался за морем, он был бы жив. Нузар, и глядит так изумленно: ну как же? Как же ты не выдернул этот столб, не раскидал их всех? Ихазель... - Марк тоскливо замолчал, затем заговорил снова. - Даже Авия видел. Понимаешь, когда он в последний раз прилетел в подвал, где меня приковали перед судом, поиздеваться напоследок - то поднесет ко мне свои электрические ладони, то уберет (Яцек представил себе эту сцену и внутренне содрогнулся) - я готов был его убить. А теперь мне его жаль... Один раз даже Элем появлялся, он-то вроде живой, но кто знает... Он смотрит и будто говорит - лучше бы я навсегда остался Братом в ожидании, вечно надеющимся на чудо.Яцек без лишних слов отобрал у Марка дневники несчастного космического Робинзона и запер их в сейф, хоть и понимал, что это не поможет.Марк немного воспрял духом после спасения Матарета. Он был счастлив, что может оказать услугу хоть одной живой душе - охотно просиживал у постели маленького луножителя, приносил ему жаропонижающие, болтал о том, о сем, выслушивал рассказы о детстве Матарета, о егоучастии в жизни Братства истины, о злоключениях двух путешественников на Земле. Матарет неоднократно брался извиняться за угон корабля, но Марк нисколько не винил его в этом.- Я сам виноват, братец, был слишком беспечен, - говорил он. - И не скажешь, что было бы лучше, видно, судьба такая у всего живого - сеять вокруг бардак и несчастья.

Яцек радовался, что друг его оживает и становится похож на себя прежнего, счастливого, полного задора и энергии. Но стоило вспомнить лишний раз Луну - и оказалось, что ничего для Марка не прошло даром - ни отчуждение лунных жителей, ни судилище, ни то, как его, связанного и безоружного, волокли по мостовой или забрасывали камнями у позорного столба. Да и разве могло такое быстро забыться?Тут заговорил Матарет:- Может, и не имею я права давать советы, а только не возвращайся на Луну, Победоносец. Худое это место для тебя. К тому же, даже если ты прибудешь еще с какой страшной машиной и истребишь всех шернов, они не будут ценить это. Мои соплеменники должны сами одержать победу, не оглядываясь на помощь от могучей прародины. Только тогда она пойдет впрок.Он помолчал и добавил:- По-хорошему, надо бы мне вернуться и бороться, а у меня нет ни сил, ничего. Вот такой я. Трус. Подлец.

- Просто ты тоже слишком много пережил, - великодушно сказал Яцек. - Оставайся здесь, Земля большая...- Но не моя. Где я теперь буду дома? Счастливый Старый человек, ему хоть было, по чему тосковать.- Я понимаю, - сказал Марк. - Раньше, еще до угона корабля, я строил планы - взорвать горное кольцо лунного Южного полюса динамитом, подрыть каналы от водоемов, еще что-то. Понятно, технику в маленьком корабле не перевезешь, но ее можно было бы собрать на месте, главное - работники, инженеры... А сейчас и сам я не смогу туда лететь, не выдержу. Это Христос мог сказать Петру: "Я иду в Рим, чтобы меня там опять распяли", а я точно не дотягиваю доХриста... и по воде ходить не умею.

Ироничная улыбка слегка тронула губы Нианатилоки, будто мудрец удивлялся, что спасенный буддистом молодой католик сохраняет остатки веры в своего Христа.- И ученых тех, и инженеров нет, - продолжил Марк. - И зачем освобождать народ лунный, если он повторяет нашу историю? Спасем одних, погибнут другие. И если они станут такими же, как мы теперь, добровольно закроют от себя путь к звездам... ведь Луна умирает!Матарет кивнул:- Земля цветущая планета, здесь можно держаться за счет ресурсов и без науки. Но все же я не понимаю, как люди сделали то, что сделали.- А будто они сделали что-то новое! - воскликнул Победоносец. - Да всегда наука и продвижение вперед были уделом кучки энтузиастов, на которых остальные смотрели как на придурков, которым больше всех надо. За семьсот лет мы не запустили в космос ни один корабль! От науки ждали только одного - побольше еды, побольше удобств, чтобы есть послаще, развлекаться почаще, отыметь всех девок, а дурную болезнь вовремя вылечить. И все. Ничего нового не случилось.- И я об этом думал, - прервал его Яцек. - Нианатилока говорит, что ничего не имеет смысла, что все равно мир придет к торжеству бессмертного духа. Но я... У меня отняли надежду на этот дух. Если бы я мог убедиться, что будущее у человечества есть...Марк хмыкнул:- Ну, это мы все сможем проверить, когда станем бессмертными духами. Сиди на облачке или в котле, да наблюдай.Нианатилока внезапно нарушил молчание:- Можно и не на облачке.

Яцек поднял брови.- Серато, - сказал он, называя музыканта его прежним именем. - Ты читаешь мои мысли?- Нет, я же говорил тебе. Только когда они обращены ко мне. Но я примерно знаю, о чем ты думаешь.- Да, эта идея посещает меня уже давно. Понимаете, друзья, вы можете посмеяться... короче, слушайте. Моя машина может работать от солнечных батарей и набрать столько энергии, что скорость ее увеличится запредельно. Это позволить спрессовать время. Иногда я даже думаю о том, чтобы удалиться в межзвездные глубины... но батареи все-таки работают от солнца. На корабле будет проходить минута, а на Земле - годы и столетия. Так можно будет, пролетая мимо Земли, смотреть, как изменилась жизнь на ней, не смотрят ли в небо огромные радиотелескопы, не поднимаются ли межпланетные аппараты. Ведь выход в космос - это, наверное, самый естественный шаг для развития науки. Не вечно же изучать свою планету, не вечно оставаться в колыбели. Хотя это просто мечта...- Это моя мечта! - вокликнул Матарет. - Я всегда хотел знать как можно больше.- Но обратной дороги не будет, - охладил его пыл Яцек. - Чтобы вернуться во времени, нужно лететь быстрее света, а на не способен ни мой корабль, ни какой-либо другой. Может случиться и так, что для путешественников будущего мы станем дикарями из музея.- Мне все равно. Если я увижу счастливое и мудрое будущее человечества, мне и умереть не жалко будет.- И мне, - сказал Марк. - А если разум человеческий мертв навсегда, то умереть даже желательно.- Только Нианатилока, наверное, против такого решения, - усмехнулся Яцек. Мудрец покачал головой.- Знаете ли вы, как уберегают дитя от огня? Можно долго рассказывать, что огонь опасен, и уводить ребенка, а можно дать ему слегка обжечься. Знание, разлитое в космосе, вечно. Ему все равно, придете ли вы к нему сейчас, или несколько столетий спустя. А я полечу с вами, если вы примете такое решение. Я тоже могу ждать, если вам так угодно обжечься.В бесконечной дали космоса, где Солнце кажется просто яркой звездой, несется в пустоте кометный рой. Черны и бессветны вдали от сияющего блеска звезды эти камни. Но вот мимо них с небывалой быстротой, круша тела комет и создавая метеоритные потоки,проносится неизвестное небесное тело. Оно устремляется к Солнцу, к планетам, долгие годы странствующим по совим орбитам. И вот все больше и ярче родное светило, вот позади остаются величавые газовые гиганты. Здесь корабль замедляет ход. Мимо проплывает таинственный красный Марс. Приближается голубой шар, который медленно вращается, словно красуясь необъятными океанами, блеском снегов, легкой пеной облаков. И неразлучной спутницей следует за ним маленькая древняя планета, подставляющая мертвую безвоздушную сторону старшей сестре.На корабле летят четверо. В полете они беседуют о разном, перечитывают вслух хорошие книги, вспоминают забавные случаи, иногда мечтают вслух. Но когда корабль из мертвых глубин космоса приближается к Солнцу и сбрасывает скорость, люди замолкают. У каждого на душе слишком тяжелые думы, чтобы делиться им даже с попутчиками, да впрочем, все давно сказано и пересказано.

Когда Земля приближается и превращается из яркой точки в бледный полусерп на черном занавесе космоса, один из путешественников, высокий светловолосый человек, не выдерживает. Он подходит к иллюминатору и смотрит на родную планету, будто на таком расстоянии можно различить детали или увидеть взмывающий в небеса космический корабль.Кораблей нет. Вокруг Земли не несутся даже беспилотные спутники. Сияют на ночной стороне планеты города, но то светятся огни реклам, вывесок увеселительных заведений - хорошо горят они, ярко, темная половина Земли кажется покрытой крохотными звездочками. Но нет среди них ни космодромов, ни обсерваторий.

Тогда молодой путешественник обращает свой взгляд к маленькой серебряной планете. Он мысленно молится хотя бы об одном корабле - ведь с Луны проще подняться в космос, - и с губ его слетает: "Пусть шерны... пусть даже шерны... я согласен, чтобы это были шерны!" Но над поверхностью маленькой планеты никогда не поднимется ни одного корабля. Древняя умирающая цивилизация, погрязшая в лени и национальной спеси, не видит в этом смысла, а прилепившаяся под боком ветвь человечества тратит слишком много ресурсов на оборону и ей больше не до чего.Тогда путешественник отходит от иллюминатора и встречает взгляд человека вдвое меньше себя ростом, который все это время сидел, глядя в пол, и внешне ни на что не надеялся. И оба отводят глаза, понимая, что ничего утешительного друг другу сказать не могут.

Третий же их товарищ тоже с деланным равнодушием просиживает за приборами, пытаясь поймать хоть один сигнал радиотелескопа. Но слышит только обрывки развлекательных песенок или юмористических постановок.И вот Земля остается позади, и корабль вновь набирает скорость, соперничая с любимым первенцем Солнца - лучом световым. Тяжелое молчание повисает в каюте. Тогда последний путешественник, смуглый темноволосый человек, вынимает скрипку. Он играет, и льющаяся мелодия будто будто снимает с души тяжелый груз. Музыка прекрасна, и кажется, что она, вопреки все физическим законам, может вырваться за пределы летательного аппарата и понестись сквозь пустоту космоса к иным мирам, где мыслящие существа не похоронили ни знание, ни душу живую.

Когда скрипка смолкает, людям становится легче. Они снова разговаривают друг с другом, шутят, даже строят какие-то планы. Но спустя несколько дней по корабельному времени и несколько веков - по земному, машина снова будет пролетать мимо добровольно покинутой родины. И путешественники снова будут слушать космос. Ибо надежда на разум человеческий и его несгибаемый дух - последнее, что у них еще остается.

Пожелаем же им удачи.