ПРОЛОГ (1/1)

Энтони Джеймс Ардли, молодой ученый-биолог из Чикаго, прибыл утренним рейсом в Нью-Йорк, чтобы решить очень важный насущный вопрос, касающийся его семьи и не давший ему спокойно спать прошлой ночью. Он хотел знать, почему его драгоценная супруга Молли, не сказав ни единого слова, вдруг исчезла из их чикагской квартиры, забрав с собой вещи и оставив дочь на попечение слишком занятого отца. Мужчина догадывался, что поездка не увенчается успехом, но не хотел признаваться себе в этом. Молли не была смиренной женщиной. Амбиции не позволяли ей довольствоваться положением жены-матери и ?лаборантки?. Она хотела, чтобы ее ценили не только как хранительницу домашнего очага, мать любимой дочери и помощницу в лаборатории. В свое время она пыталась заняться наукой, но способностей, необходимых для получения специального образования ей не хватило, отчего она, как дочь наследника шотландской аристократической семьи и просто публичного человека, занялась благотворительностью. Отношения с Тони сулили ей путь в науку, на который она с радостью вступила, отправившись в Африку в качестве супруги члена вирусологической экспедиции, когда тот еще учился на третьем курсе университета. В следующем году была организована экспедиция в Южную Америку. Молли с большей уверенностью участвовала в исследованиях, так как отправилась уже в качестве официального члена экспедиции, пусть и в должности лаборанта. Но ее мечтам о продолжении и развитии своей научной деятельности не суждено было сбыться. Тем летом была зачата ее дочь Уна Кейт, в связи с чем Энтони настоял на досрочном возвращении жены в США. Тогда он, вернувшись спустя месяц домой, в первый раз не застал там Молли. Поиски привели мужчину в дом тестя в Нью-Йорке. Супруга была в совершенно унылом расположении духа и наотрез отказалась видеться с мужем. Мистер Гранчестер любезно пригласил зятя остановиться в его доме и всячески ?способствовал? его примирению со своей дочерью.—?Вся в мать,?— говорил он. —?Она невероятно честолюбива и амбициозна, капризна и ревнива. Я не прошу у тебя прощения за ее характер, ты сам знал, на что идешь, женившись на ней.—?Я знал. Но я не думал, что беременность будет настолько печальной новостью для нее. Я думал, что, раз мы любим друг друга, она будет рада ребенку.—?По-моему, ее огорчило то, что ты отослал ее домой.—?Нет, она расстроилась сразу, как узнала. Ей нравилась свободная жизнь. Как ни крути, а я давал ей возможность делать, что она хочет, и она дни проводила в лаборатории. То, что я отослал ее, было жестом заботы, я не мог подвергать опасности нашего ребенка, жизнь в экспедиции совершенно не подходит для беременной женщины, которая до этого только раз жила в полевых условиях. Отъезд стал просто еще одним поводом обидеться.—?Тебе придется решить эту проблему, иначе ее настроение повредит ее здоровью и здоровью ребенка. Я уже думаю, что лучше бы было тебе оставить ее подле себя.—?Я тепличный ребенок, воспитанный довольно авторитарной матерью, мне всего двадцать один год, я еще не совсем умею находить правильное решение в трудных ситуациях.—?Снимаешь с себя ответственность?—?Пытаюсь хоть немного оправдаться в том, что переборщил с заботой, обидев жену своим безразличием к ее мнению.—?Рада, что ты это признаешь… —?послышался голос Молли от входа в гостиную. Энтони вскочил с дивана, на котором сидел, и, быстро сократив расстояние между ними, заключил жену в крепкие объятия.—?Прости меня… —?тихо проговорил он, уткнувшись носом в ее растрепанные короткие волосы. Как бы там ни было, они горячо любили друг друга в те годы. Но у Энтони в привычку вошло винить себя в поведении жены. Каждый раз, когда она сбегала в Нью-Йорк, он приезжал в дом тестя и терпеливо ждал, часто оправдываясь под дверью ее комнаты, пока она, снизойдя, не открывала, наконец, дверь, и их примирение не заставляло чувства вспыхнуть с новой силой. Но самая тяжелая их размолвка произошла, когда Уне Кейт было пять лет. К этому возрасту девочка стала довольно самостоятельной, перестала капризничать и мешать матери заниматься своими делами. Молли будто бы целенаправленно воспитывала дочь таким образом, чтобы та доставляла ей как можно меньше хлопот. В пять лет ребенок умел даже самостоятельно подогреть себе молоко, не говоря уже о том, чтобы одеться, выйти к завтраку и дойти до детского сада в полном одиночестве. В это время Молли снова почувствовала ту свободу, которой не было в ее жизни с того дня в пампасах Южной Америки, когда она поняла, что жизнь круто поворачивается, и не в пользу ее карьеры. Молли с упоением углубилась в чтение научной литературы и работу в лаборатории. Но судьба вновь сыграла с ней шутку, решив одарить вторым ребенком. Энтони уже был готов к взрыву негодования, поэтому не стал настаивать на том, чтобы супруга береглась и больше времени уделяла своему здоровью, сократив время работы в лаборатории. И напрасно. Не прошло и месяца, как Молли, которая приступила к своим занятиям с еще большим рвением, слегла с переутомлением и попала в больницу, где врачи констатировали неутешительный диагноз. Второму ребенку Молли не суждено было появиться на свет. Энтони не сдержался и, по возвращении жены из больницы домой, в очередной перепалке обвинил ее в том, что она своим небрежным отношением погубила новую жизнь, что она не достойна заниматься исследованиями, касающимися жизни, если не смогла сохранить своего ребенка. Всего-то нужно было?— больше отдыхать, не доводя себя своими занятиями до потери аппетита, кругов под глазами и проблем с артериальным давлением. С этого момента Энтони будто подменили. Он вообще перестал обращать внимание на занятия своей жены. Дома вел себя, как обычно, был ласков и доброжелателен, но больше не говорил с женой об исследованиях и не вел с ней совместной работы. Молли прибилась к другой лаборатории, изучающей жизнедеятельность паразитических червей. Но там не нашла себе достойного применения и была вынуждена признать, что маленький ребенок мог бы утешить ее. Впервые за шесть лет материнства в ней проснулся материнский инстинкт. Она попыталась сблизиться с дочерью, но та стала уже настолько самостоятельной, что чаще выбирала общество отца или вообще уходила на улицу играть с многочисленными соседскими мальчишками, каждый раз принося домой ссадины, которые сама же и обрабатывала, изредка позволяя отцу сделать это за нее. Энтони был сдержан, спокоен и расслаблен. Он прислушивался к каждому слову, сказанному Молли, заботился о ней, обращал внимание на ее самочувствие, настроение, поддерживал в минуты уныния. Казалось бы, он смирился и принял ее такой, какая она есть. Он любил эту женщину всем сердцем, какой бы она ни была. В конце концов, когда он получил докторскую степень и собственную лабораторию, то позволил жене присоединиться к своим исследованиям. Молли делала успехи, и снова легко влилась в научную среду. Коллеги стали обращать больше внимания на ее мнение, а вскоре ей посулили место на факультете естественных наук Чикагского Университета. Конечно же, она с радостью согласилась, тем более, что для поступления ей нужно было сдать только гуманитарные предметы, с которыми у нее проблем не было. Учеба шла с переменным успехом, и работу в лаборатории пришлось оставить, но Молли очень старалась, чем заставляла преподавателей смотреть сквозь пальцы на проблемы с математикой и химией. Но, в конце концов, женщина поняла, что никогда не сможет достичь того уровня, на который рассчитывала, и бросила занятия в университете. И вот, Молли снова исчезла. Уна сказала, что мама молча собрала чемоданы, поцеловала ее и ушла, ничего не ответив на расспросы. Энтони наскоро собрал дочь, отвез ее в дом своих родителей, и отправился ближайшим рейсом в Нью-Йорк, чтобы снова, как уже много раз до этого, искать ее в доме тестя.