can't (1/1)
На интервью Эшер выглядит непривычно смущенным и слегка не в своей тарелке, скованно жестикулирует и много улыбается куда-то в пол, а Джек думает, что будь у него такая же обаятельная улыбка, он бы тоже не особенно старался лезть вперёд во всех этих бесконечных поп-квизах. Зачем, если все уже обожают тебя за одну эту смущенную голливудскую лыбу с двумя ровными ямочками на щеках? Нет необходимости привлекать к себе внимание пантомимой и неуклюжими шутками.Но по другую сторону этого ринга, опять же, есть Зак. Высокий красавчик-супергерой с добрыми глупыми глазами: вот уж кому точно нет нужды делать вообще хоть что-то, чтобы влюбить в себя зрителя, съемочную площадку и вообще весь мир. Генри Кавилл, Джейми Дорнан, Хавьер Барднем – его гребаный типаж, и никто из этих серьезных маскулинных ?настоящих мужиков? не испытывает необходимости устраивать клоунаду от рассвета до заката, как это делает Зак, им и без того хватает внимания.Джек, наверное, именно за это Зака и обожает.Последние интервью перед премьерой проходят суетливо: ?Сядь сюда?, ?Поправьте ему микрофон?, ?Секундочку, меняем свет?, ?Не могли бы вы чуть-чуть отодвинуться друг от друга??, ?У нас фуршет, угощайтесь?, ?Это выйдет уже после показа?, ?Джек, подвинься левее, вы с Заком слишком близко?, ?Припудри его, Кортни, начинаем через минуту?, ?Боже, ну тут и духота?, ?...итак, какую суперспособность вы бы хотели больше всего??.В перерывах Зак позволяет Джеку потрогать бицепсы под легкой тканью рубашки и шуточно душит его, как Гомер Барта, за ?Закки-Руки-Спагетти?; подкладывает Джеку в темные кудри виноградины из фуршетных закусок, позорно продувает им с Эшем в Гран Туризмо, долго и нелепо танцует под Пинк.Джек чувствует себя одновременно счастливым и идиотски-ранимым, словно это безосновательное счастье вот-вот лопнет, как гребаный я-люблю-Дерри шарик, и с головы до ног обрызгает его густой липкой кровью: со стороны он будет смотреться смешно и нелепо, как кинговская Керри на выпускном, а внутри, наверное, впервые в жизни по-настоящему захочет сдохнуть.– Ты чего сегодня такой тихий, Джеки? – Зак, подходя, бурундучьи хрустит палкой шпината, щурится от яркого солнца ЛА, выглядит, как всегда, безупречно-супергеройски.Суета последнего предпремьерного вопросника не стихает даже после его завершения: милая визажистка Кортни о чем-то шепчется с Эшем, ведущий расслабленно собирает со стола ненужные больше карточки с темами для разговора, мама перешучивается с Сандбергом, а операторы, подручные и журналисты цепляют с блюд кругляшки киви и ананасов.Джек тоже успевает урвать немного халявных фруктов и теперь задумчиво перекатывает во рту острую косточку абрикоса; пялится в окно на жаркий мартовский Лос-Анджелес и правда немного грустит.
– Разве тихий? – смотреть на Зака почему-то сложно, в горле понемногу собирается ком. Джек кашляет, встряхивая связки, чтобы голос больше не звучал так кретински-несчастно, хмыкает и лезет в карман за телефоном. – Это просто ты слишком громкий, не слышишь других.– Ага, да, ах вот как? – телефон в секунду перемещается сперва в руку Закари, а оттуда, игнорируя возмущенный окрик, ловко ныряет к нему задний карман. – А все. Все. Кто-то плохо себя ведет.– Отдай, – Джек раздражен, но улыбка, кажется, вот-вот вылезет сама и против воли. Сложно злиться на Зака, который стоит прямо перед ним: большой, глупый и веселый, действительно как собака.Джек, блядь, обожает собак.– А то что? Пожалуешься маме? Твоя чудесная мама будет на моей стороне, маленький пакостник, ты в курсе?– Ну чувак, – рука требовательно вытягивается вперед и Джек мрачно вскидывает брови вверх. – Не смешно.– У, да ты правда серьезный сегодня. Лучше с таким не связываться. Я слышал, твоего гонорара за ?Оно два? хватит, чтобы нанять сразу бригаду киллеров. Так и быть, держи.Слегка нагретый мобильник падает обратно в протянутую ладонь, Зак комично щурит один глаз, с выражением придирчивой горничной всматриваясь в хмурое лицо напротив, и Джек, кажется, сперва замечает удивлённый подлет его бровей, а уже потом чувствует, как позорно увлажнились собственные глаза.– Ты чего? – Зак выглядит растерянным; делает шаг ближе, аккуратно сжимает чужое плечо. – Расстроился? Я что-то не то сказал?
– Я... – голос слышится совсем уж жалким, и Джек прерывается, чтобы не сделать хуже. Ему кажется, что на них сейчас смотрит вся съемочная группа, хотя на деле ничего не поменялось.– Ну? Джеки? – Закари звучит требовательно и непривычно-ласково одновременно, и Джек чувствует, что это, блядь, последний выскочивший из дамбы опорный кирпичик: сейчас, ага, никуда не уходите, прямо сейчас его прорвет. Включайте камеры.– Просто... – приходится со злой поспешностью стереть каплю со щеки, потом ещё одну. Джек бесится на себя, чувствует себя тупицей, но все-таки продолжает мямлить: – Это последнее интервью... Потом премьера... И все, мы больше вместе не работаем. Я буду... Типа... Скучать по вам, чуваки...– Малыш, – уголки губ Зака сочувственно скатываются вниз, он удивлен и словно бы даже на вид становится старше. Вздыхает. Трет переносицу. – Иди сюда.Притягивает Джека к себе за шею, так, что нос тыкается в теплую ткань рубашки.– Мы с тобой увидимся еще сто раз. Еще ?Шазам Два?, или ты думаешь, я тут шутки с тобой шучу? Ты мне родной, понял?
– Родной... – Джек порывисто обхватывает Зака руками и прижимается ближе, ловя момент. – Как вырезанный аппендицит.
– А?– Как вырезанный аппендицит...– Ну нет. Скорее... как желчный пузырь. Или мочевой камень. Да, да, как мочевой камень. Это точно про тебя.Джек чувствует, что слезами мочит Заку белую рубашку и думает, что она пахнет каким-то крутым мужским одеколоном, что Зак тёплый, как грелка, что уж теперь-то все точно смотрят, а еще что шутка про мочевой камень так себе, но все равно смешно.И что они обязаны, обязаны, о б я з а н ы увидеться еще.