VII (1/1)

В последовавшие дни, а потом недели меня начали посещать серьезные подозрения, что ты умеешь читать мысли. Иначе как объяснить тот факт, что стоило лишь какому-то опасению или неприятному соображению забраться душу, ты одним движением развеивал все мои сомнения?Не зная, как теперь определить наши отношения, как заявить на тебя свои права, чтобы при этом не спугнуть или, что хуже, не наткнуться на насмешливый взгляд, вопрошающий, какое право я имею на что-то претендовать, я сильно дергался передближайшей репетицией, размышляя, как теперь себя вести перед коллегами. Но ты вошел, поздоровался со всеми, и после сделал нечто совершенно невероятное: в два шага приблизился ко мне, прижался всем телом и быстро поцеловал в губы, промурлыкав "привет". Вот так просто, под недоуменными взглядами всех наших согруппников, заявив и расставив по местам, кто тут кому принадлежит, и кто здесь с кем. А я так и стоял ошарашенный и не верил своему счастью. Пока думал, с какой стороны к тебе подойти, ты сам все решил и сделал, как посчитал нужным.Стоило дернуться, услышав, как ты ласково с кем-то говоришь по телефону, ты сразу же, без каких либо вопросов с моей стороны, рассказывал, кто звонил. И всегда говорил, где ты и с кем ты, куда идешь, и что будешь там делать, не дожидаясь, пока меня начнут душить ревность и подозрения. И я был несказанно благодарен тебе за это, потому что с самого начала болезненное чувство, что ты уйдешь, что тебя отнимут, не давало покоя. Я смотрел на тебя, такого головокружительно красивого, на твои плавные движения, слушая то тихий приятный голос, то заразительный, но такой же тихий смех, и не мог понять, как живут окружающие тебя люди, живут и не хотят тебя при этом все поголовно. Это просто какая-то массовая слепота, которая не дай бог пройдет, и тогда кто-то другой, кто-то лучший и более тебе подходящий уведет мое сокровище.Сам прекрасно понимая, что это комплексы и чувство неполноценности, ранее мною никогда не ощущаемые, я ничего не мог с собой поделать, и бесконечно ревновал. А ты только то и делал, что своими делами, словами и просто теплыми взглядами сводил на нет все мои страхи.В голове долго не укладывалось, как мой кроткий и тихий ангел мог такое вытворять в постели, откуда на полном серьезе не хотелось сутками вылезать."Давай, Хироки, покажи мне, как ты делал, когда мечтал обо мне… Покажи, как ты себя ласкаешь… Порадуй меня…" — горячий шепот, дразнящие развратные прикосновения, и я срываюсь в пропасть, забыв стыд, да и вообще себя забыв, делаю все, что ты захочешь и попросишь.И в то же время – опущенные глаза, искренняя сосредоточенность на работе и неподдельная детская радость от какого-то самого простого предложения сходить в кино, например. Наивные взмахи ресниц, глаза полные доверия при какой-то сказанной глупости, и после – нахмуренный носик и надувшиеся губы: "Хирооо, ну я же не ребенок… Чего ты издеваешься? А я поверил…" И меня прорывает от нежности, я душу тебя в объятиях, покрываю поцелуями, а ты смеешься, все еще немного дуешься и сопишь, что я тебя раздавлю.Меня затягивало, как в сладкий сироп, и в какой-то момент я окончательно перестал сопротивляться, отдавая тебе свое сердце и свою душу.Не знаю, когда начал говорить тебе о своей любви, этот момент как-то не отложился в памяти, возможно, потому, что мысленно я повторял это с той первой ночи с тобой. Говорил я это часто, и все казалось мало. Ты никогда не отвечал, что тоже любишь меня, лишь улыбался, твои глаза сияли мне, и нежно обнимал за шею обеими руками. А мне так хотелось взять твое лицо в ладони, посмотреть в глубину удивительных глаз, обрамленную пушистыми ресницами, и спросить: "А ты? Любишь меня?" Но страх услышать в ответ "нет", "ты мне тоже нравишься", что еще хуже, или вообще ничего, всегда останавливал меня от этого шага. Я робко надеялся, что когда-то ты скажешь мне эти слова, и вообще, не так-то это важно. Хотя душа отказывалась верить доводам разума и лишь вторила: "Очень важно, для тебя это всего важней". Ну да что поделаешь? Насильно слова не вытянешь. Оставалось только ждать и всячески доказывать тебе, показывать, насколько сильна и бесконечна моя любовь.Более полгода наших отношений пролетело на одном дыхании.Ты уже давно перебрался жить ко мне, притащил в дом кучу ненужного хлама. Сражаться было бесполезно, я только возводил очи горе, наблюдая очередную дребедень вроде фарфоровых статуэток или ароматических свечек на всех полках и столиках и выслушивая, что "от этого уютно". Твои дурные привычки просто поражали воображение. О манере хватать без разбора полотенца, то мое, то просто какое попало, и потом кругом их разбрасывать я вообще еще не слышал. О привычке оставлять немытую посуду в раковине, это в лучшем случае – в худшем, где придется, слышал, но представить не мог, как это – жить с этим постоянно. Спать с тобой оказалось также совершенно нереально – ты прижимался, залазил на меня, всю ночь душил в объятиях, и даже поразительно, как я ни разу не проснулся на полу или не умер от перегрева.И при всем этом я легче отказался бы от воздуха и воды, чем от такой жизни, и даже на день не пожелал бы вернуть все, как было до тебя. Иногда, глядя как ты засыпаешь у меня на плече, я задумывался, как раньше жил без этих теплых рук вокруг моей шеи утром, без горячего кофе, приготовленного тобой, без едва уловимого запаха парфюма, наполнявшего квартиру, без ворчания, чтобы я не курил в спальне, и приходил к выводу, что просто я не жил до тебя, что моя жизнь началась с тобой, и с тобой она окончится. Но от этих мыслей не было страшно, ужасней было думать, что жизнь могла так и не начаться, не встреть я тебя, или если бы что-то изначально не заладилось, как это часто бывает в человеческих отношениях.— Вставай, соня…В ответ только недовольное мычание, натягиваешь одеяло на голову.— Ю, дел невпроворот, а ты валяешься…— Еще ровно две с половиной минуты и я встану, — глухое ворчание из недр постели.— Две минуты и тридцать три секунды, — искренне веселюсь.— Не все такие бодрые, как ты, я вот, между прочим, не выспался, — голос уже капризный, вставать тебе явно неохота.— А нечего было вчера до ночи ко мне приставать, — запрыгиваю на постель, со смехом пытаясь вытащить тебя из-под одеяла. Ты вовсю упираешься и моей радости отнюдь не разделяешь.— А нечего было меня соблазнять! И вообще, раз такие разговоры, больше не пристану! – упрямо поджимаешь губы, активно сражаясь за отнимаемое у тебя одеяло.— Ах, не пристанешь… — "разозлившись", окончательно сдергиваю одеяло, начинаю щекотать теплое спросонья тело, а ты хохочешь, брыкаешься и требуешь "прикрыть срам".Наконец, устав от этого поединка, тяжело дыша, прислоняюсь своим лбом к твоему.— Я люблю тебя, Ю… — не открываю глаз, легко скольжу губами по твоим прикрытым векам, и чувствую, что ты улыбаешься и прижимаешься ко мне. – Завтрак на столе. Я буду после девяти, не раньше.Нехотя отпускаю и привожу в порядок растрепанную одежду. Сегодня мне предстоит загородная поездка, родители попросили кое с чем помочь, потому уже с порога бросив "до вечера", спешу по делам…На обратном пути, когда въезжаю в черту города, мне неожиданно везет.Буквально за секунду в зеркале заднего вида замечаю, как странно дергается едущий позади автомобиль, проскакивает мысль, что он потерял управление, и дальше – темнота.Прихожу в себя уже в больнице. Молоденькая медсестра улыбается и сообщает, что ничего страшного не произошло, в меня врезалась машина, и я немного повредил руку. Какие-то непродолжительные анализы, врачи устанавливают, что сотрясения мозга нет, и по итогу я отделываюсь вывихом руки и царапиной на виске. Машину можно забрать завтра с какой-то там, черт ее знает какой, стоянки.Также мне сообщают, что пока меня в отключке везли на скорой, у меня звонил телефон, и какой-то санитар дал звонившему инструкции меня забрать, и скоро за мной приедут. Потрясающая наглость, думаю про себя, мало ли кто мог звонить, но посмотрев в телефоне, что последний вызов от тебя, решаю не поднимать бучу, учитывая, что сам позвонил бы тебе.В ожидании устало опускаюсь в холе на стул и прикрываю глаза. Голова немного кружится, видно, последствия удара все же дают о себе знать, да и рука ноет. Поморщившись, открываю глаза и вздрагиваю от неожиданности.— Ю… — и не могу больше ничего сказать, потому что никогда таким тебя не видел.Всегда такой стильный и элегантный, сейчас ты стоишь передо мной и имеешь очень несуразный вид в общественном месте в своей домашней одежде, явно выскочил на улицу в чем был, с растрепанными волосами и совершенно без украшений, что представить вообще невозможно. Твое лицо, как застывшая бледная маска, губы плотно сжаты, и глаза, с неестественно расширенными зрачками, влажно блестят.— Юичи, ты что?.. — встаю, притягиваю к себе за локти. – Что такое, хороший мой?..А ты лишь слабо вырываешься из моих рук, бессильно опускаешься на тот стул, с которого я сам только что встал, и под моим ошеломленным взглядом вытаскиваешь из кармана пачку сигарет, пытаясь прикурить, но дрожащие пальцы не слушаются.— Ю, тут же нельзя, — наконец прихожу в себя, вырывая у тебя сигарету и сажусь на корточки напротив, а ты заворожено смотришь на свою руку, в которой только что эта самая сигарета была. – Ты за меня испугался, что ли?Прикрываешь глаза, медленно киваешь.— Что тебе сказали? – беру твои ладони в свои руки, понимаю, какие ледяные у тебя пальцы, ласково целую.Молчишь, а я уже начинаю за тебя бояться.— Маленький, тебе не сказали, что все хорошо? Что я легко отделался?Не открываешь глаза, отрицательно мотаешь головой.— Вот уже ж… — матерю последними словами того, кто вообще посмел прикасаться к моему телефону, обнимаю тебя и успокаивающе глажу по спине, но ты никак не реагируешь, так и сидишь, застыв в одной позе.Непонятно, кто кого теперь должен доставить домой. Вызываю такси и под руку тащу тебя на воздух.Всю дорогу в машине ты прижимаешься к моему боку, пряча лицо у меня на шее – я чувствую, как прерывисто ты дышишь – ина все ласковые увещевания ничего не отвечаешь. Но, доехав до дома, вижу, что тебе уже лучше – не такой бледный, да и не настолько заторможенный.Зайдя в квартиру, помогаю тебе раздеться и предлагаю выпить чаю. Ты все равно молчишь, но утвердительно киваешь. Опускаешься в кресло, откидываешься на спинку, а я зажигаю торшер. Какой же ты красивый… Опущенные ресницы отбрасывают длинные тени на высокие скулы, пухлые губы приоткрыты, и очень хочется поцеловать, нежно и тягуче, чтобы дыхание перехватило… Одергиваю себя, не в том ты сейчас состоянии. Хорошо хоть успокоился немного, трястись перестал.Зажигать свет лень — торшер в зале дает и так достаточно света. Я подхожу к шкафчику и начинаю искать чай, думая о том, что денек получился на редкость длинным и неприятным, когда чувствую холодные пальцы на своей талии, а на шее – твое дрожащее дыхание. От неожиданности замираю – удивительно, как тебе удается так тихо перемещаться…Ты даже не шепчешь, это похоже на какой-то надрывный сип:— Не смей так больше делать! Ты слышишь меня?! Никогда так не делай!!.Хочу обернуться, но ты крепко обхватываешь меня за пояс руками, а лицом утыкаешься в плечо, и я с ужасом понимаю, что ты плачешь.— Я ведь люблю тебя… Я же так тебя люблю… А ты… Такое вытворяешь…Тебя трясет от рыданий, а я смотрю в одну точку, не в силах пошевелиться, боясь спугнуть такие долгожданные слова, и механически поглаживаю обнимающие меня руки.От самого горла горячим потоком проходит непонятная волна, замирающая только где-то в животе, и растапливающая по пути острые царапающие льдинки, мешавшие так долго насладиться счастьем. Ощущение такое, как будто я скинул с плеч непосильную ношу, тянувшую меня к земле так долго, и теперь мне непривычно легко и хорошо.И сейчас, слушая твое отрывистое признание о том, как сильно, как бесконечно сильно ты меня любишь, о том, что ты любил меня всю жизнь, еще задолго до того, как вообще узнал о моем существовании, я понимаю, каким был дураком. Как я мог сомневаться?— Я просто позвонил… спросить… когда ты… будешь… А мне говорят… — судорожный всхлип, тебе не удается совладать с собой. — А потом… Я пока ехал… Я думал, что тебя… уже… что тебя уже, может… Возможно… может, уже нет…И после этих слов отпускаешь меня, отступаешь на шаг назад и, закрыв лицо руками, плачешь в голос, вздрагивая от сильных всхлипываний, и так горько, так по-детски, что у меня заходится сердце. Обнимаю тебя, зарываюсь носом в каштановые прядки, а ты все не можешь успокоиться, пытаешься что-то сказать, но кроме отрывистых "люблю" я ничего не могу разобрать.Так долго ждать этих слов, так мечтать их услышать… И вот теперь, когда мое самое заветное желание исполнилось, хочется только одного – найти и убить того идиота, который так тебя напугал, ответив на звонок, тем самым доведя до такого состояния.…Ты сидишь на краешке постели, а я стою напротив тебя на коленях и глажу твои щеки, шею, плечи. Ты наконец успокоился, и только немного опухшее от слез лицо напоминает о том, что мне не показалось, не приснилось… Ты действительно плакал и говорил, что любишь меня. Не смотришь в глаза, изучаешь свои руки, лежащие на коленях, и я не могу удержаться – беру твою кисть, целую тонкое запястье и дальше покрываю поцелуями раскрытую ладонь и каждый палец. Я сейчас так хочу тебя, что ломит в висках и перехватывает дыхание, руки подрагивают, и почему-то очень-очень страшно, как будто все в первый раз.Словно читаешь мои мысли, откидываешься назад. Твои глаза закрыты, а губы шепчут:— Люби меня…И тут же все сдерживаемые чувства вырываются наружу. Я плохо соображаю, что делаю, срывая одежду с тебя, с себя, сдавливаю в объятиях, целуя, прикусывая кожу, и до хрипоты то шепчу, то кричу, как я люблю тебя. Как безумно неконтролируемо я люблю, боготворю тебя.Клянусь, Ю, я клянусь тебе, и себе, что никогда и ни за что тебя не оставлю, не брошу. Я всегда буду рядом, буду беречь и любить тебя.