Глава 12. Уверенность (1/1)

Длинные ноги подо мной напряглись, а мышцы затвердели, пока я увлечённо продолжала целовать его горячую шею. Жизненно важная вена пульсировала так сильно, словно Генри снова был в истерике, и я украдкой взглянула на него, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке, что он всё ещё здесь: глаза закрыты, ресницы и губы вздрагивают при каждом прерывистом вдохе, лоб смят морщинками крайнего замешательства, однако руки по-прежнему у меня на бёдрах, целомудренно лежат поверх коротких шорт. Закрыв глаза, я застыла всего в паре миллиметров от его губ, обмениваясь дыханием и теплом, и принялась осторожно расстёгивать пуговицы на мешковатой рубашке, которую он уже успел испачкать краской. Открывая его, разоблачая перед собой, как будто он уже не выложил мне всю душу на обозрение, я хотела забраться к нему как можно ближе, прижаться теснее и снова и снова испытывать тот спектр красок, что разворачивался в минуты нашей близости. Как-будто это могло что-то исправить, я нежностью хотела отвлечь его, отвлечь себя от очередного неминуемого приступа, возможность которого моё сердце с болью принимало, но усиленно старалось замаскировать. Я испытывала какой-то странный прилив уверенности, что мы можем с этим справиться, только понятия не имела, почему это делаю.Что, если появится Роман? Этот вопрос стал висеть немой тенью над каждым движением Генри, которое я подсознательно анализировала, сводя себя с ума. Рано или поздно мне предстоит застать момент переключения, но как быть к этому готовой? Как вести себя с Романом, зная, что это мой любимый Генри? Ведь даже сейчас, разоблачённый собственным телом под моим нетерпеливым ёрзаньем, которое Генри явно нравилось, он на глазах становился всё более нерешительным и рассеянным, очевидно, переживая о том же самом. Пуговицы выскальзывали из петелек одна за другой, и я даже не стала расстёгивать их все, нетерпеливо запуская ладони к груди, ключицам и плечам, заставляя ткань обнажать его красивую кожу. Для меня, для моих рук, губ… Генри запрокинул голову и с шипением втянул воздух через зубы, мягко хватая меня за запястья и отстраняя.—?Ну, пожалуйста… ничего не бойся… —?взмолилась я, совершенно не контролируя свои желания рядом с ним. Генри лишь помотал головой и виновато взглянул на меня. Его дыхание участилось, а глаза забегали в поисках хоть какого-нибудь ориентира.—?Нельзя, чтобы он снова воспользовался тобой, это разрывает меня на части. Я… я чувствую, как снова накатывает головокружение, я теряюсь, Лисси, теряюсь…—?Тише, тише… я поняла. Всё хорошо, успокойся… —?не без опаски я поспешила спрыгнуть с его колен и повела Генри к кровати. Мы ни черта не спали нормально прошлой ночью, оба пережив стресс, в какой-то степени привычный для Генри и совершенно новый для меня, и сейчас, после таскания тяжёлых холстов, мы выбились из сил. —?Ложись, нужно попробовать поспать.Разморенный чаем, Генри устало взобрался на постель, а я осмелилась прилечь рядом, не желая отпускать его, оставлять одного, чего бы мне это ни стоило. Я решила быть рядом во что бы то ни стало, к тому же сама давно едва держалась на ногах, ощущая резкий упадок сил в тени полудня. Уютно устроившись на широкой постели в полупустой комнате, где остались лишь художественные инструменты, первый новый набросок, художник и модель, мы провалились в крепкий сон практически моментально, друг друга убаюкивая глубоким дыханием.Сквозь густую толщу сна вязкую, как горячая карамель, я чувствую волнами накатывающее удовольствие. Где-то на границе сна и яви тело податливо извивается в медленном танце. Слишком приятно, чтобы задумываться о подлинности происходящего. Ни одной мысли, только ощущения?— я слишком сонная, чтобы соображать. Щекотно и мокро, приятно до одури, кровь носится по венам, меня бросает в жар. Приоткрываю глаза и смутно вижу своды крыши в знакомой комнате, и тут же задыхаюсь от удовольствия?— меня неминуемо, настойчиво затягивает в воронку, в какой-то вопиюще бесстыжий водоворот, сосредоточенный меж безвольно разведённых ног. Я не могу их сомкнуть и замечаю руки. Вздрагиваю от испуга где-то совсем на задворках сознания в анестезии сна. Губы плотно прижаты к губам и скрывают за собой медленные, жадные движения языка. Я совершенно безвольна, а он делает, что хочет, удерживая мои ноги раскрытыми. Чувствую, как неосознанно пользуюсь моментом и свожу колени, внутренней стороной бёдер чувствуя гладкие щёки и методично подвижную челюсть. Он снова нажимает, и я смутно пытаюсь рассмотреть своего ночного инкуба, так бесцеремонно вторгшегося в сон. Перед глазами всё двоится и плывёт в пелене сна, пока мой взгляд не встречается с его: угрожающе тяжёлый, гипнотический и сладкий как грех, он прикован к моему стальным вожделением и настойчивым немым приказом?— ?Сейчас же.? Его кожа вокруг губ блестит от влаги, я истекаю сном в реальность, не понимаю ничего и только чувствую и содрогаюсь. Пытаюсь развернуть бёдра, и он тоже поворачивает голову, не отрываясь от своего занятия, щекотит меня чёлкой и ловит блики пудрового света скулами?— я буду помнить это ясно, как сейчас, и никакое пробуждение не сотрёт воспоминаний и деталей этого сна. Я не могу даже стонать и не хочу, чтобы не разбудить себя?— просто хватаю воздух ртом и томно выгибаюсь, когда сил на содрогания уже не остаётся…День не успел перейти в вечер, и солнце ещё озаряло помещение своими тёплыми лучами, поглаживая Генри по щеке, оставляя на скуле выразительный блик. Я заглянула под плед: мои шорты на месте, да и Генри одет?— ничто не напоминало о том, что мне снилось после его мягкого отказа из-за страха, что Роман вернётся… Подсознание видит правду и показало мне смутный образ, страстный и ненасытный, знакомый и новый одновременно, и Генри и Роман, но никто из них конкретно?— единственный человек о двух лицах с расщеплённой надвое душой, любимый мною так сильно, что я отказывалась видеть, только чувствовать.Длинные ресницы парня задрожали, а глаза открылись плавно и спокойно, он медленно сглотнул остатки сна и повернул ко мне голову.—?Хей…—?Хей,?— улыбнулась я, лёжа на боку. —?Отдохнул?—?Кажется, да,?— ответил Генри, глубоко вздохнул и потянулся, сладко, как кот. Он лёг на бок и придвинулся ко мне ближе, окинул взглядом мой прикрытый пледом силуэт и улыбнулся. —?Ты хорошо здесь смотришься. И ты не ушла.—?Больше ничто не заставит меня сбежать. Ну, кроме Оливии, конечно. Она наверняка скоро вернётся.Генри лишь вздохнул, играясь с прядью моих волос.—?Завтра мне нужно на очередной осмотр к доктору Прайсу…Я задумалась, что может осматривать доктор Прайс, если проблема Генри сугубо психическая. Через что ему приходится проходить, учитывая, что институт Годфри занимается био-разработками? Как бы то ни было, регулярные посещения врача могут осточертеть кому угодно?— это ведь лишнее напоминание о том, как тяжела болезнь, как она неизлечима.—?Мне бы хотелось быть рядом.—?Мне тоже. Не важно, что скажет Оливия. Поезжай со мной. —?Вдруг предложил Генри, кажется, совершенно необдуманно и спонтанно.—?Х-хорошо, конечно, я буду с тобой.Высокая башня института Годфри выбивалась из общего тона города, как будто возникла в старинном городке прямиком из чёрной дыры во временном пространстве. Высокой стеллой она маячила над городом?— заметить такое вычурное строение было сложно, но именно этому важному зданию я не придала особого значения, как если бы его и не было, пока я не узнала секрет Генри и Романа. Секрет Генри Годфри, старалась убеждать себя я, чтобы перестать потакать его болезни. Генри?— единственный сын Оливии, и сколько бы демонов ни терзали его душу, для меня он навсегда останется собой, даже если мне никогда не удастся облегчить это безумие, которым он живёт день ото дня. Коснувшись носком кроссовка белоснежной ступени этого на первый взгляд чистого места, я почувствовала, как преступаю некую черту, некий барьер доверия, разрешения на которое получено далеко не от всех участников. Мы делаем это исподтишка, но в открытую, и я не представляла, какими могут быть последствия, поэтому внутри тряслась как осиновый лист, отголоски дрожи передавая и Генри через наши сплетённые пальцы.Горький весельчак Норман стоял у входа необычайно угрюмый. Уголки глаз поникли, а возле рта очертились глубокие борозды тревожного удивления. Он явно ожидал встретить только Генри и никак не был готов в тому, что само моё присутствие подтверждало, что секрет раскрыт. Я взяла Генри под руку, словно инстинктивно прячась за его спину. Да как я смею, когда ему самому нужна защита! Мы поприветствовали друг друга, но напряжение так и повисло неприятным комком, хотя замешательство Нормана было направлено не столько на меня лично, сколько на сам факт моего визита в столь личную сторону жизни его пасынка.—?Генри, ты уверен в этом?—?Я уверен в Мелиссе,?— твёрдо ответил он, приобнимая меня за талию. —?Она видела не меньше этих стен.Норман внимательно посмотрел на меня, желая начать разговор, но затем лишь взглянул на часы и повёл нас в здание.Белые стены величественно вздымались вверх, как снаружи, так и изнутри, ослепляя стерильностью и минимализмом интерьеров?— практичность и конкретика. Я задумалась о том, какой, должно быть, большой процент жителей Хемлок Гроув задействован в работе этого огромного института, и неужели никто из них до сих пор не разоблачил недуг Генри; как мастерски его скрывали, выставляя напоказ… Белые стены, полы и коридоры молчали. Нередкие работники здания подобно призракам проплывали мимо нас, косо поглядывая из-за прижатых к груди бумаг. Мне стало тревожно от едва уловимого запаха препаратов и веществ, который не блокировали даже герметичные, современные двери, и снова оказалась в детстве, в панической истерике от очередного планового прививания. Теперь, когда я знала, что прививки?— не самое страшное, что может случиться с вами в детстве, былой опыт казался смешным. Мы поднялись в лифте не на последний этаж, но будто в самое небо. Он доставил нас на абсолютно такой же безупречно-белый этаж, и мы снова ступили в белое пространство. Генри выглядел в целом спокойным, он уверенно вёл меня за руку, с некоторой рутинной обречённостью шагая по зеркально-белым коридорам.Доктор Йохан Прайс, рослый азиат в безупречно-белом халате, встретил меня с тем же негодованием, что и Норман, только без сочувствия, а скорее с явным недоверием, скрытым, однако, под явно привычной ему маской иронии и сарказма.—?Приветствую, Генри! Ты сегодня с целой свитой,?— с пластилиновой улыбкой засиял Прайс, пожимая руку Генри, а затем, более многозначительно, и Норману. Видимо, не я одна впала в немилость, и эти доктора явно вместе никогда не выпивали. —?Мисс Уинфри, не ожидал увидеть вас здесь.Болван.—?Как же не ожидали, если вам уже известно моё имя?Его улыбочка чуть спала, и Прайс быстро нашёлся.—?Что ж, меня предупреждали, что вы любознательны, но я не ожидал, что…—?Прекрати, Йохан. Делай, что нужно,?— перебил его Норман, пока Генри угрюмо рассматривал свои ботинки, и все эти безупречные стены вокруг начинали звенеть.—?А когда произойдёт переключение, она готова к такому?..—?Именно поэтому я здесь. Мне важно, чтобы все стороны этой нелёгкой ситуации чувствовали себя нормально.—?Я с ним уже знакома,?— не выдержала я.—?Что ж, дорогая, видимо, недостаточно,?— процедил Прайс.—?Никакого переключения не будет. Он не появлялся уже несколько дней.—?Не появлялся, или ты не помнишь? —?скептически спросил Прайс, посвечивая фонариком в глаза Генри. Парень сжал кулаки, но ничего не ответил.Окон в процедурной не было, и мы остались наглухо заперты от мира в этом глянцевом коконе среди инструментов, аппаратов и лекарств, где мне совсем было не место, где мне были не так уж рады все, кроме Генри. Коснувшись головой койки, он занервничал, хотя старательно скрывал себя за упрямо поджатыми губами, за натянутыми жилами на шее, за лёгким тремором в пальцах. Он пожелал, чтобы я взяла его за руку, но доктор Прайс позволил приблизиться лишь после того, как, к моему большому шоку, пристегнул запястья и щиколотки Генри к койке.—?Что вы собираетесь с ним делать? —?воскликнула я в тихом ужасе.—?В самом деле, Йохан, это обязательно? —?встрял Норман.—?Послушай, Норман, всё, что происходит в этом помещении,?— строго конфиденциально, а я позволил вам двоим присутствовать только потому, что этого пожелал мой клиент, имеющий непосредственное отношение ко всему этому институту, и я ещё получу за это от его матери, ясно?Почему?—?Предоставь Оливию мне.—?Она вся твоя! —?иронично и двусмысленно воскликнул Йохан и принялся закреплять на голове Генри датчики, пока я подкатила круглый стул и села рядом с ним под пристальным и недовольным взглядом доктора. —?Отвечая на твой вопрос, Мелисса, я собираюсь протестировать очередную, дополненную версию препарата, эксклюзивно разработанного институтом Годфри. Вещество вводится субконъюнктивально,?— продолжил Прайс, закапывая голубоватую субстанцию в послушно распахнутые глаза Генри. Всего пара капель, и я поняла истинную причину его напряжения?— препарат, очевидно вызывал дикое жжение, впрочем, ничуть не удивившее Прайса?— он лишь вздохнул и утешительно похлопал Генри по плечу. —?Я знаю, мой мальчик, работаю над этим…Генри вряд ли его слышал. Он корчился от боли, сжимая зубы, кулаки и моё сердце. Глаза были закрыты так плотно, что веки побелели от напряжения. Мотая головой и вскрикивая, он пытался сбросить с себя это жжение, и я чувствовала его муки с надеждой, что они не напрасны. Именно поэтому он попросил меня прийти?— он тоже надеялся, что это не напрасно. Я растерянно гладила его пальцы, судорожно растирая суставы, чтобы отвлечь на себя и напомнить, что ни за что не отпущу его руку. Норман с Йоханом внимательно следили за показателями пульса и давления, а Генри постепенно смог открыть раскрасневшиеся глаза, сочащиеся слезами в ответ на раздражение. Он часто заморгал, не имея возможности даже встретиться со мной глазами, и Прайс тут же подошёл к монитору и приступил к следующей стадии, обыденно и методично нажимая на кнопки.—?Я простимулирую работу мозга на разных волнах, что сымитирует для него стресс или какое-либо иное потрясение, и, в случае успешного действия препарата, мозг Генри обретёт иммунитет к любым раздражителям, что являются катализатором его… переключений.—?Я в норме, Лисси,?— тихо заверил Генри, рассредоточено глядя в пространство. Я боялась встретиться с ним взглядом, потому что знала, что разревусь от жалости и, скорее всего, сделаю ему больно. Синтетический звук запуска какого-то механизма возвестил о том, что Генри продолжает испытание. Я с испугом стала озираться по сторонам, ища Нормана, оценивая поведение Йохана, чтобы убедиться, что Генри не придётся снова испытывать такую боль. Даже страшно было представить, через сколько таких экспериментов он уже прошёл. —?Всё остальное не так больно. Пожалуйста, не бойся. —?попросил мой уязвимый и бесконечно милый пациент.Прайс попросил тишины, и уже через пару минут взгляд Генри покрылся туманной вуалью, и он как-будто перестал видеть всё вокруг. В этом странном, трансовом состоянии, он был не во сне и не в реальности; рассеянно покачивал головой из стороны в сторону, периодически морщась от неприятных ощущений. Он будто спал и видел тревожный сон, ворочаясь в своих оковах и поджимая губы. Пару раз мне казалось, что он очнулся, но затем голова его снова перекатывалась на бок, видя уже совсем другие сны. Некоторые импульсы заставляли Генри резко дёргаться, а некоторые?— бессильно томиться от невидимого воздействия на его измученный мозг. Я уже хотела было попросить остановить этот эксперимент, наблюдателем и соучастником которого невольно стала, исходя из благих намерений, но уже осуждая себя за то, что позволяла Прайсу продолжать, как Генри внезапно перестал вертеться и нахмурился. Ровное дыхание Генри и мягкие щелчки устройства под управлением доктора Прайса были единственными звуками в помещении, где все замерли в оценивающем ожидании и надежде, что в этот раз усилия окажутся не напрасными. Выразительные, блестящие глаза медленно раскрылись, Генри расслабился и, наконец, сфокусировался на мне. Я с надеждой порадовалась его усталой улыбке и мягкому взгляду, позволяя чувствам и эмоциям захлестнуть меня?— я так сильно хотела, чтобы его просто оставили в покое! Чтобы прямо сейчас мы сидели у меня дома на крыльце и попивали чай или дедову заначку, хихикая и обсуждая праведного шерифа Сворна, Сиэтл и Питера с его аутентичным стилем. Никаких врачей, больниц и испытаний.—?Мелисса,?— мягко выдохнул пациент, невидимыми нитями оплетая меня желанием обнять его. Я наклонилась и уткнулась лицом в его шею, невольно срывая датчики, не имея возможности принять ответные объятия, и он с упоением глубоко вдохнул аромат моих волос, словно насыщаясь мною. Крепкие плечи едва заметно дрогнули, и я утонула в горячем дыхании. Прайс что-то проворчал из-за своего монитора, но я совсем его не слышала, желая лишь высвободить Генри и больше не проводить вообще никаких экспериментов, не проверять, не испытывать его психику и не мучить его прекрасные, глубокие глаза. Свежий, знакомый аромат заполнил мне лёгкие?— оторваться невозможно, я снова хотела крепко обняться, срастись с ним в единое целое и совершенно ни о чём не думать, душой и телом отдаваясь во власть его такой притягательной и уникальной для меня энергетики.—?Развяжи мне руки. —?Раздался вкрадчивый шёпот, сладкой, тягучей патокой вползая в меня через ухо, вибрируя в каждом нерве, заставляя кровь с остервенением нестись прямиком к паху. Чтобы развеять всякие сомнения и добить меня окончательно, на удивление нежный язык коснулся панически пульсирующей вены на шее. Я закрыла глаза и медленно отстранилась, неохотно, в замешательстве от противоречивых чувств. Прайс, очевидно, понял всё по моему лицу, и его вздох досады выразительно отразился от стен лёгким пространным эхо.Тёмный лес в испытующих глазах манил во тьму и пугал одновременно. Я боялась его и хотела. Я почти ненавидела его за неподвластность лекарству и одновременно скучала, так скучала по нему… Сквозь замешательство послышалось ворчание уже двух врачей, расстроенных неудачей, они вновь сцепились, как происходило, вероятно, уже не в первый раз.—?Я говорил, что это бесполезно,?— покачал головой Норман.—?Я твою работу, Норман, не критикую.—?Боюсь, однажды тебе просто не удастся его вернуть… Генри нужен покой, антидепрессанты и терапия, но весь мой труд идёт насмарку, потому что он получает совершенно противоположное?— наркотики, стресс и жгучие зелья.—?С претензиями по поводу наркотиков уж точно не ко мне. И ты снова драматизируешь и, судя по тому, что мальчик всё ещё болен, твои методы в равной степени бесполезны, а я, по крайней мере, стремлюсь проверять все возможные пути его излечения.—?Так, всё,?— опомнился Норман. Кажется, они позабыли, что мы?— немые свидетели их некорректной стычки. —?Давай не будем выносить сор из избы, это не профессионально.—?Согласен. Только вот я ничего не выношу?— вы ведь в моей…избе.—?В твоей, ну как же! —?засмеялся Роман, запрокидывая голову. Он извернулся, чтобы в поле зрения заполучить сразу обоих врачей. —?Лучше дай сигарет и больничную робу?— сто раз просил не оставлять меня в этом тряпье,?— ворчал теперь уже Роман, брезгливо осматривая себя. Затем он снова уставился в мои глаза так нагло и вызывающе, расслабившись на своём ложе, будто и вовсе не был прикован. В доказательство своей полной вседозволенности он пальцем подхватил шлёвку у меня на джинсах и потянул к себе, заставив вздрогнуть и судорожно отцепить его от себя.—?Придётся потерпеть, Роман,?— ответил Прайс. —?Скоро мы снова отправим тебя спать.—?Спать? Согласен, ведь со мной тут самая сладкая киска Хемлок Гроува,?— вызывающе произнёс Роман, заставляя меня, краснея, поджимать губы от злости, от воспоминаний, от этих слов, от него, от всего… —?Иди же ко мне. Попросим их выйти. Или пусть смотрят? Мне без разницы.—?Всё, Мелисса, нам пора,?— сказал Норман, и мне показалось, он покраснел и был смущён не меньше моего.—?Но…—?Доктору Прайсу нужно время, чтобы вернуть его,?— тихо ответил Норман, но Роман всё равно услышал.—?Не надо меня возвращать, я и так здесь… —?проговорил он совсем уже другим, злобным тоном, даже не глядя в нашу сторону.На автомате я вышла из лаборатории, и Норман усадил меня на мягкий белый диван у стены. В конце коридора был свет и наглухо закрытая дверь с кодовым замком?— надежд нет. Мужчина глубоко вздохнул и сжал пальцами переносицу, а мне на самом деле не очень-то хотелось, чтобы он начинал со мной какой-то разговор. Впечатления были такими сильными, а эмоции такими противоречивыми, что единственное, на что я сейчас была способна?— некоторое время просто сидеть и смотреть в стену.—?Я рад, что ты появилась в его жизни, Мелисса. Он пригласил тебя, потому что искренне верил, что на этот раз всё получится,?— признался Норман. —?Несмотря на боль, Генри исправно посещает Прайса и вместе с ним использует все способы преодолеть свою болезнь.—?Не могу на него злиться, на Романа… не могу его отрицать. Иногда мне кажется, что я проваливаюсь с ним вместе в эту иллюзию и вижу их братьями, а иногда?— я вижу их единым целым, разными проявлениями одной цельной личности, которую я очень, очень люблю.Норман снова тяжело вздохнул, и мне не понравилось это.—?Пойми, я на твоей стороне и тоже желаю Генри добра, но мне кажется, ты не до конца понимаешь, насколько серьёзно его заболевание. Генри не просто парень с переменами настроения. Его переключения болезненны и чисто практически могут быть опасны в первую очередь для тебя. И по динамике развития такого заболевания, я пока не могу определиться, на пользу ему идёт это общение или нет. Он в равной степени выздоравливает, так и погружается глубже в своё безумие… это парадоксально, тяжело для понимания, но тем не менее?— нужно быть очень осторожной, понимаешь?—?Понимаю.Нет. Я отдаюсь ему всякий раз, когда он хочет меня брать.Мы долго сидели молча, пока Норман милосердно дал мне время отдышаться, утрясти своё сознание, разложить по местам всё, что я успела почувствовать сегодня в той процедурной. Через довольно продолжительное время из-за двери послышался грохот рассыпанных на пол инструментов, и Норман тут же подскочил, рукой предостерегая мою попытку ринуться следом за ним.—?Побудь здесь,?— велел он и тут же скрылся за дверью, в просвете за которой я ничего не успела углядеть. Сердце колотилось как бешеное?— должно быть, Роман вырвался, он мог навредить Прайсу, он мог навредить себе, он мог выйти из себя, хотя уж больше?Когда дверь отворилась, и они вышли, а в процедурной за их спинами доктор Прайс старательно принялся подбирать инструменты и ставить стойку с капельницей на место, стало ясно, что Генри был крайне расстроен неудавшейся попыткой доказать нам, что он здоров. Генри вышел из кабинета и просто привалился к стене. Он выглядел истощённым и подавленным и даже не смотрел на меня, стыдливо скривив губы и опустив голову. Он слабо выставил руку на мою попытку приблизиться, но я оттолкнула препятствие и всё равно кинулась к нему на шею, встав на носочки и крепко-крепко к нему прижимаясь, и вскоре он сросся со мной в этом объятии, уткнувшись лицом в волосы, пока я меряла его пульс губами.—?Мне нужно вернуться в клинику. Уверен, что не хочешь пообщаться со мной? —?тактично поинтересовался Норман, передавая Генри небольшой бумажный пакет с печатью психиатрической клиники, в которой работает. Сквозь облака сочился солнечный свет, пригревая наши лица в контраст холодным белым стенам, которые мы покинули и теперь стояли втроём на парковке автомобилей возле здания.—?Ничего личного, но с меня на сегодня уже хватит врачей… —?ответил Генри, и Норман тепло усмехнулся, похлопывая его по плечу.—?Не забудь принять строго в том порядке, что я там написал,?— Норман указал пальцем на пакет, и Генри закивал в ответ, шурша краешком тёмной бумаги. —?И побольше отдыхай.Он уехал, а мы так и остались стоять на парковке, с теплом глядя друг на друга. Никому не хотелось обратно в замкнутое пространство. Никому не хотелось домой. Говорить о неудавшемся эксперименте хотелось меньше всего, а вот быть рядом друг с другом?— да, да, да.—?Хочешь поехать куда-нибудь? Что тут есть интересного, ну помимо вашей пафосной башни и особняка.Генри устало усмехнулся, растягивая пухлые губы в тонкие, очаровательные линии, затем задумался.—?Ну, вообще сегодня международный день цыган.—?И… у вас отмечают день цыган? —?удивилась я, заинтригованная, к чему он это вспомнил.—?Только семья Питера и отмечает. Правда к нему съезжаются многочисленные родственники, а их количество вполне тянет на митинг, к тому же они все с прибабахами. Но после моих прибабахов, они вряд ли тебя смутят.—?Вот уж точно,?— посмеиваясь, согласилась я, и его плечи тоже стали подрагивать от доброго ехидного хихиканья над другом и над собой.Они собрались за лесной полосой недалеко от трейлерного домика, где жил Питер со своей матерью Линдой. На ровной площадке с изрядно потоптанной травой расположились колоритные старомодные цыганские караваны с расписными деревянными панелями и витыми оконными рамами, увешанные мелкой утварью порой до критической отметки. Рядом стояла вереница пикапов, которые их доставили, и легковые автомобили по большей части старых моделей. Под небольшим шатром гудело застолье, а с импровизированной сцены там же лилась музыка, смешиваясь с нескончаемым домашним красным вином. Атмосфера веселья и беззаботности буквально пропитала здесь почву, красноречиво заявляя о том, что у людей большой праздник, а это именно то, в чём мы с Генри сейчас нуждались, морально истощённые с того самого дня, как он раскрыл мне свой секрет.—?Вот это да! Привет, дружище! Здравствуй, Лисси,?— обрадовался подскочивший к нам Питер и пожал Генри руку, на ходу отбирая огромную коробку пончиков, которые мы принесли с собой.—?А ну-ка, передай мне эту коробочку, Питер,?— вкрадчиво проговорил подкравшийся за его спиной высокий молодой цыган в буйной, вьющейся шевелюрой. Он попытался залезть пальцами в коробку, но тут же получил отмашку от Питера, и мы засмеялись. —?Я Андреас, кстати, и мне очень-очень нужна эта ко-ро-боч-ка,?— добавил он уже явно заплетающимся языком.—?Отдам часть Дестини, а она уж распорядится, сколько тебе из этого полагается, ясно?Андреас капризно выпятил губу и руками в воздухе картинно очертил стройный силуэт, словно демонстрируя свою кожаную куртку.—?Это жестоко, Питер. Она тщательно следит за моей фигурой, ты же знаешь.—?Ой, всё, Андреас, лучше притащи нам пунш.—?Пунш?! Серьёзно?Какой же он был смешной и пьяный. Мы улыбались и посмеивались, изрядно проголодавшись к вечеру, да и от домашнего пунша я совсем бы не отказалась.—?Хммм, и кто же это тут у нас? —?лукаво заметила выразительная девушка, что пришла на смену Андреасу, представившаяся как Дестини, двоюродная сестра Питера. (через десять минут я уже перестала понимать, кто кому кем является и просто с улыбкой пожимала им руки, либо принимала очередной бокальчик, кусочек пирога, кекс, канапе или бусы….). Её хотелось рассматривать: все эти многочисленные кольца и браслеты, подвески и серьги. Однако после приветливого знакомства, едва она взяла меня за руку, взгляд Дестини застыл, как-будто из неё вырвали душу, и теперь она носилась где-то за пределами реальности, считывая информацию из других миров.—?Кто раздроблен, тот не поделит неделимое,?— проговорила она бесцветным голосом, уставившись в пространство перед собой, а затем судорожно отпустила мою руку, возвращаясь в себя. Я тяжело сглотнула провидение и переглянулась с Генри, чувствуя, как он неосознанно сжимает мою руку. Питер замялся:—?Эм…. моя сестра иногда видит всякое… Очень ?вовремя?, Дес.Мне давно не представляли столько разных людей за один вечер. Конечно, цыгане удивились визиту жителей города, потому что считали себя изгоями и слабо верили в то, что кому-то взбредёт в голову заявиться и поздравить их посреди праздника. Люди оказались необычайно приветливы, изрядно пьяны и действительно чудаковаты, поэтому мы слушали их байки, набивая животы запеканками и домашним барбекю, то и дело переглядываясь и вскидывая брови от удивления. Я посматривала на Генри, теперь с особым вниманием относясь к его состоянию, но даже мою болезненно ответственную натуру сразила атмосфера полной расслабленности и безмятежности, царившей за столом.-…дед мой страшно любил курить грибы,?— не унимался Андреас, вещая для всех с очередным гранёным маленьким бокалом густого вина, пока публика с напускной серьёзностью и пьяными улыбками слушала эту историю, должно быть, в тысячный раз. —?И вот однажды под полной луной…—?А-уууууууууу! —?завыл Питер, одновременно выпуская сигаретный дым в крышу шатра.-…он пересекал Луизиану, чтобы попасть… не помню, куда он хотел попасть. В общем рассказывал дед, что вдруг в темноте на просёлочной дороге со всех сторон загорелись десятки пар глаз. Прямо в кустах, прямо в траве! А он тихонько так едет, караван покачивается на кочках, колокольчики звенят… —?один из музыкантов саккомпанировал бубном, и Андреас затряс рукой в такт, затем снова продолжил. —?И тут вдруг всё проясняется?— он окружён опоссумами! Десятки маленьких, щетинистых тварей собрались на свой шабаш, а тут он?— прёт посреди этой идиллии со своим караваном. И закричали они разом, покручивая у виска своими лапками: ?Трасса в пятидесяти метрах, а ты по болоту прёшь! Нормальной дорогой поехать не судьба??Все заржали, а Генри с улыбкой покачал головой, подливая мне вина.—?Генри Годфри, ты собираешься меня споить? —?тихонько спросила я.—?Да. —?заговорчески шепнул он, наклонившись к моему уху и перешёл с своему пустому бокалу, который соседствовал с недопитым пуншем. —?И себя.Улыбка исчезла с моего лица и кокетливая радость сменилась тревогой.—?Тебе же нежелательно… а как же лекарства? —?шепотом спросила я, чтобы не привлекать внимания, пока остальные спорили о чём-то с Андреасом.—?Никуда лекарства не денутся, а мне и так хорошо здесь, с тобой,?— ответил он, снова наклонившись и чмокнув меня в щёку. И Генри действительно выглядел спокойным, довольным и расслабленным. Он выпил совсем немного, зато совершенно очевидно отвлёкся и совсем не был похож на того измученного пациента, каким я видела его в обед в кабинете Прайса. Я постепенно стала обретать уверенность, что, вопреки сомнениям Нормана, смогу облегчить его страдания, отвлечь от рутинной боли и бесконечных экспериментов. Мои размышления и самокопание, к счастью, прервал заливистый женский хохот, и я конечно не уловила сути очередной шутки и прослушала половину рассказа, но женщина хохотала так заразительно и искренне, что окружающие тоже стали посмеиваться, недоумевая, как и я, что стало причиной смеха. Колин Кинселла, лохматая женщина с гитарой наперевес, хохотала по истине от души, и все вдруг стали послушно вставать из-за стола и направляться к костру, где уже расположились музыканты и слушатели на складных стульях больших напольных подушках и покрывалах. Её супруг взял банджо и уселся рядом с нею, а мы поторопились тоже занять свои места, с удивлением только сейчас замечая, что на улице совсем стемнело.Под бурные аплодисменты Колин запела, и даже самые буйные выпивохи и бунтари вечера успокоились и с улыбкой раскачивались, сидя у костра. Женщины мечтательно подпевали, беззвучно шевеля губами, а мужчины курили, сбрасывая пепел в костёр. Искры поднимались к звёздам, во мне разрасталось тепло, глубоко внутри, в самом сердце?— киловатты тепла, все для него. Генри прижал меня к себе, обернув краем куртки, словно тёплым ангельским крылом, и подбородком уткнулся в макушку. Сложив ноги по-турецки, он в такт музыке постукивал пальцами по колену. Я представляла, как мы бежим вдоль калифорнийского побережья, расплёскивая тёплую воду, по колено промочив джинсы, у нас румяная кожа, счастливые улыбки и лёгкость в душе. Крепкое домашнее вино ударило в голову, всё же не сравнимое с дурманом, в который погружает меня Генри, его размеренное дыхание, покровительственный подбородок над моей макушкой и красивые пальцы в струнном дуэте с моими. Я подняла голову к звёздам и увидела две в его глазах, блестящих, сияющих огоньками отражённого костра. Он слаще жареного на костре зефира, ароматнее листвы после дождя, он глубже во мне, чем кто-либо. Держась за руки, мы безмятежно слушали банджо, гитару и голос под треск костровых веток, не замечая, как трещит по швам наша иллюзия.Мы словно впали в транс и очнулись в приглушённом свете торшеров в холле особняка Годфри, вжимаясь в стену под действием увиденных звёзд, распаляя собственный огонь. Перед моими ослабшими веками мелькали вспышки чувственных моментов так близко, что кружилась голова: тёмные опущенные ресницы, разрумяненные скулы, вздёрнутый носик, скользящий по моей щеке, мои пальцы, скользящие по гладкой линии челюсти, заматерелый, чуть колючий к вечеру подбородок, чувственно задевающий мои губы, мою шею, мою шею, мою шею… Запрокинув голову, я запустила руки ему в волосы, массируя и прижимая. Он снова стал подниматься выше: по шее, по щеке, в губы. На вкус он как сладкое вино, и я пьянела, теряя опору, не в состоянии насытиться мягкостью этих губ. Генри нашёл в себе силы отстраниться и повёл меня за руку наверх.—?А вдруг Оливия нас обнаружит? —?тихонько спросила я, топая следом.—?Она приедет только завтра вечером.—?Кот из дома?— мыши в пляс?—?Ага,?— улыбнулся Генри.Он повернул замок, развернулся ко мне и решительно посмотрел в глаза, едва я успела поставить на тумбу бутылку домашнего вина, которую нам вручили с собой цыгане. На секунду даже стало стало страшно, не случилось ли это снова, но ласковое прикосновение губ к губам, а рук к лицу вместо горячего приказа напомнило, с кем я.—?Я люблю тебя… —?неожиданно произнёс он, и тепло разлилось по моему телу от самого сердца в каждую клеточку тела и души. Улыбнувшись прямо ему в губы, я призналась в своих чувствах, с благоговением поглаживая шелковистые пряди его волос. Генри стал медленно опускать руки вдоль моей шеи, повторяя каждый контур, провёл по ключицам и воротнику футболки, по вздымающейся груди, по рёбрам и животу, пока, наконец, не добрался до пояса джинсов, в котором скрывались края футболки. Он прервал поцелуй и потянул за ткань, не сводя с меня взгляда, а я как заколдованная, тонула в его глазах, машинально поднимая руки. Он с жаром выдохнул, расстегнув чашечки лифчика и оставляя меня совсем нагой до пояса, и я положила ладонь ему на грудь, медленно сжимая ткань в кулак, призывая раздеться, сейчас, немедленно, скорее… Красивый торс в лунном свете выглядел великолепно: упругий живот, рельефные руки, острые ключицы?— всё для моих поцелуев и ласк. Призывно раскрываясь в его рот и вздрагивая от прикосновения рук к обнажённому животу, я чувствовала, как он расстёгивает на мне джинсы, как тянет за боковые швы, пока я чуть покачивала бёдрами, помогая ему стянуть их поскорее. Вместе с бельём. Конечно же, они сползли вместе с бельём, и глаза Генри в тот же миг были намертво прикованы к моему паху. Он горячо выдохнул, очевидно, сдерживая стон, и аккуратно прикоснулся ко мне пальцами. Умоляющий взгляд, и он понял без слов, тут же подталкивая меня на постель, где мы снова сплелись в плотный клубок чувств и эмоций, дыхания и движений. Руки вились вокруг шеи; губы сминали соски по-очереди, снова и снова и снова; язык скользил по животу, по его, по моему; трансовые, гипнотические движения подводили к краю, едва успев начаться, а, ускорившись, и вовсе лишали рассудка. Опираясь на руки, Генри завороженно смотрел мне в глаза, плавно двигая бёдрами, чтобы запечатлеть свои чувства во мне, в памяти, в реальности. Волосы его растрепались и совершенно застлали глаза, губы блестели влагой нашего поцелуя в свете луны из окна. Рваное дыхание превратилось в стоны, он согнул руки и прижался ко мне, заключая в самый жаркий и уютный кокон, до дрожи, до стонов, до счастливых слёз.До утра.Нежный утренний поцелуй украл мой сон, но я была слишком расслаблена, чтобы открыть глаза, я в полусне нежилась под одеялом, украдкой наблюдая, как Генри поднялся с постели и одарил меня великолепным видом своего тела, напитанного лаской и теплом прошлой ночи. Он медленно скрылся за дверью ванной комнаты, где через некоторое время послышался шум воды из душа. Тревожные моменты вчерашнего дня совсем стёрлись под натиском прекрасного, насыщенного вечера и ночи, и такой опыт давал надежду, что так будет всегда, если почаще отвлекаться и радоваться жизни. Я задремала, то ли продолжая думать, то ли видя очередной сон про мысли и фантазии о том, как обнимаю его за плечи, целую кожу между лопаток. Мысли оборвались, вода перестала бежать, едва я собралась к нему присоединиться. Он вышел из душа едва ли сухой и восхитительно обнажённый, во всей своей мужественно-мальчишеской, чувственной красоте. Я сладко потянулась, чувствуя приятную дрожь в каждом пальчике и внизу живота от вида его упругого тела, обращённого ко мне спиной, пока Генри что-то искал в комоде. Прогоняя сон, я наконец открыла глаза, чтобы полюбоваться своим парнем в утреннем, пастельном свете, и он предоставил мне такую возможность, развернувшись ко мне лицом, великолепным длинным телом, пахом и холодным, самоуверенным лицом, щёлкая тумблер реальности своей дорогущей зажигалкой.