Глава 8. Грубость (1/2)
Генри неторопливо целует меня, и я ловлю и посасываю его язык. Он едва слышно стонет, прикрыв глаза, но никто не смотрит на нас, никто не видит, никто ничего не знает. В небе висит полная луна, а на стенах прокуренного бара - его портреты. Их много, он разный. Руки мои слабеют, и бутылка пива накреняется, рискуя выплеснуть содержимое на наши переплетённые под столом ноги. Переплетённые языки неуёмно скользят друг по другу, невидимые за плотно запечатанными ртами. Это как секс, и мы не останавливаемся, теряя рассудок в дымной музыке. Мы в трансе, мы в экстазе. Это как кокаин Романа, который он наверняка принимает, которого теперь намного больше, потому что его сердце разбито, а я ведь даже не догадалась. Как я не догадалась сразу? Мы так увлекаемся, и конечно не слышим опасных шагов в стильных кожаных челси по усыпанному арахисом полу - это треск нашего кокона. Он нашёл нас. Оказываюсь в головокружительном облаке чёрного перца, табака и мяты. Сильная рука оттягивает меня за волосы, запрокидывает вскружённую голову,а наглые губы склонившегося силуэта уверенно впечатываются в мои, ещё влажные от поцелуя с его братом. Весь этот городишко будет считать меня шлюхой, но, господи Иисусе, какой наглый рот, какой схожий вкус, как же хорошо…
Роман бросает на столик сигарету, которая всё это время была в его свободной руке, и она скачет, как гладкий камень по воде, со шлейфом искр, и только тогда я замечаю, что Генри оттягивает его, остервенело вцепившись в ворот кожаной куртки. Опрометчиво раскрывшись, он получает удар кулаком в живот и тут же сгибается пополам над столом. Роман пользуется моментом и локтем обрушивается на основание шеи Генри, и парень неминуемо разбивает нос об стол, мгновенно забрызгивая пустую бутылку пива, орешки, свою фланелевую рубашку и мои колени кровью. Мигом трезвею и подскакиваю, как ошпаренная, бросаюсь к нему, но всё напрасно - Роман отталкивает меня в сторону. “С тобой мы ещё потанцуем, Мел Би”-его единственные слова. Они сцепляются как два диких кота, исцарапывая друг другу души. Генри изворачивается и сгибается почти пополам, плечом и головой упираясь в живот Романа, на бешеной скорости толкая его в стену. Роман морщится от боли, а затем заходится в дьявольском, истеричном хохоте, словно бы все усилия Генри были совершенно бесполезны. Пепельница летит на пол, и Роман с размаху стелется на столик, пошатнувшийся от такого напора. Генри успевает нанести ему удар в челюсть с глухим, отвратительным звуком, прежде чем оказывается перехвачен идентичными руками брата и силой ноги отброшен к той самой стене. Истошно вскрикиваю, испытывая физическую боль: Генри падает на пол, и Роман тут же пинает его в живот стильным кожаным челси. Мой ангел скрючивается на грязном полу, бессильно поджимая ноги, и от ужаса я задыхаюсь. Никто не смотрит на нас, никто не видит, никто ничего не знает. Я не могу рассмотреть лиц вокруг - они размыты, они похожи, как портреты, как все эти чёртовы Годфри...
Братья и слова друг другу не сказали, но в этих движениях всё: ненависть, злоба, презрение, обида, отвращение и бесконечная боль. Начинаю рыдать от страха и безысходности, бросаюсь к Роману, бросаюсь ему под ноги и умоляю остановиться, ладонями сжимаю красивое, злобное лицо с остервенело поджатыми губами и стрелами из глаз. Он словно разъярённый демон, объятый пламенем, изгнанный из рая навсегда. Не могу его ненавидеть - я знаю, что всё не так просто.
Роман стоит, выпятив грудь, дышит, как цербер - озлобленный ангел, прижившийся в аду. Он брезгливо вытирает мазок алой кисти со скулы. Оборачиваюсь и вижу Генри: он кашляет, захлёбывась той же краской, в волосы забилась шелуха арахиса и пепел. Мы втроём сгорим, если так будет продолжаться...
Рыдаю, прикасаясь к Генри дрожащими руками. Можно, подумать, жалкими прикосновениями можно излечить. Он покалечен так, что мне и не снилось.~~~Руки рассеянно заскользили по мне, то сжимая, то отпуская плечи, чуть потряхивая. Я в ужасе дёрнулась, подумав, что это Роман решил отшвырнуть меня и продолжить избиение, но в этих удивлённых, заспанных глазах с отражением мокрого стекла не было ни капли злобы. Осознание, что никто никого не избивает, постепенно осело в сознании под покровом дождливой ночи. Под нами не было никакой крови, только влажная постель после секса и беспокойного сна.
- Мелисса… всё хорошо?- Нет. Мне страшно…, - после долгой паузы ответила я едва слышно.
- Тебе приснился кошмар. Мне тоже они снятся… - Генри склонился и поцеловал меня в лоб прямо над бровью, уютно подминая к себе поближе моё дрожащее тело. Мышцы тут же поддались расслаблению и покою, кутаясь в сонном тепле под одним одеялом с Генри.
- Он чуть не убил тебя… - пробормотала я, крепче обнимая парня, чтобы лучше почувствовать, ему больше ничего не угрожает, что он не корчится от боли в луже крови, но слова выскочили и повисли в нашей мнимой безопасности противным напоминанием о сне:- Однажды он убьёт меня.- Не говори так!- …- Слышишь?! Не говори таких ужасных слов! - возмутилась я, с негодованием всматриваясь в виновато раскрытые глаза без тени сонливости, наполненные теперь обречённостью.
- Засыпай, - примирительно прошептал Генри, поцелуем запечатывая мои губы до утра.
Кошмары не беспокоили меня остаток ночи, а к утру стих и ливень, оставляя после себя лишь монотонное постукивание редко стекающих капель с крыши на крыльцо. Комната остыла, поэтому я подтянулась и уткнулась холодным носом в шею Генри, обнимая его сзади вместе с воздушным одеялом, грудью пригревшись о горячую спину. Он не пошевелился, мерно едва слышно посапывая, забывшись глубоким сном. Редкие птицы недовольно ворчали за окном в унисон стуку капель о древесину, а моя голова была совсем пуста, прежде чем воспоминания прошлой ночи не нахлынули ярким, контрастным потоком: превышение скорости, ливень, секс, ночной кошмар, нежный поцелуй и утешительные объятия Генри в противовес его жуткому, мрачному пророчеству.
Где сейчас Роман? Меж чьими стройными ногами спит мертвецки пьяный? И не вздумал ли продолжить гонять той страшной, дождливой ночью? Вдруг что-нибудь случилось? Лёгкие внезапно наполнились чувством вины: я сказала Генри, что не желаю знать Романа, но правда была в том, что своим загадочным влиянием на меня они демонстрировали незримую связь, какая может быть лишь у близнецов - гораздо более загадочную и крепкую, прочнее родственной, сильнее ненависти. Я с тревогой осознала, что переживаю за них обоих, независимо от их действий, независимо от их слов. И причину этой тревоги видела ещё и в том, что практически ничего не знала о причинах их вражды - эта тайна, казалось, лежит на поверхности, под самым носом, но в совершенно иной, параллельной плоскости.
Расспрашивать жителей, особенно дамочек вроде Мелинды - глупо и рискованно, простой, но сомнительный способ; Питер и Эшли могут что-то знать, но скорее всего уже бы давно мне сказали; Мать и отчим Норман оставались единственными, кто, скорее всего, наверняка знал правду, и единственными, кого ещё не знала я. Питая себя надеждами оказаться на ужине в доме семьи Годфри и узнать о них больше, я нехотя выползла из тёплой постели, оставляя Генри во власти крепкого сна, и направилась в душ.Под атакой горячих капель приятные воспоминания о прошедшей ночи с Генри нахлынули, заглушая назойливые тревожные размышления о Романе. Я вспенила голову, постепенно успокаиваясь, и позволила струйкам воды вымыть мыло сомнений из своего тревожного сознания, всё же понимая, что чувство вины не оставит меня, пока мы не решим этот странный любовный треугольник цивилизованно. Одной ночи явно недостаточно, чтобы в полной мере насладиться друг другом, и, медленно смывая с себя следы любовной активности, я жаждала быть помеченной новыми. Нежные руки и губы Генри безо всякого сомнения принесут мне ещё немало удовольствия, с художественной точностью двигаясь по телу, а скрытый за застенчивостью потенциал жаждал вырваться под напором раскрепощённости, и я судорожно вожделела испытать на себе все его проявления. Пусть скорее проснётся. Пусть проснётся и не поддастся сомнениям и страху, что сделал что-то не так, пусть не пожалеет о том, что мы делали…
Я закрыла глаза, подставляя лицо каплям и окончательно смывая шампунь, затем взяла мочалку и принялась лениво водить ею по своему телу, распределяя по рукам и животу лёгкую пену. Спину на мгновение полоснул прохладный воздух, резко контрастирующий с паром, и в стекле за моим отражением появился высокий силуэт. Я закусила губу, сдерживая довольную улыбку предвкушения. По фрагментам его отражения в запотевшем стекле душевой кабинки я видела, как Генри поднял руки, запуская пальцы в свои успевшие намокнуть волосы и убрал их назад уверенным движением, улучшив момент тоже ополоснуться под душем после ночи. Длинные руки отобрали мочалку, и она заскользила вдоль позвоночника медленно и уверенно, а я прогнула спину, поддаваясь протяжному движению тканевой текстуры, утопающего где-то между моими ягодицами. Мочалка была нетерпеливо отброшена в угол. Мои руки легли на стекло, а его руки - мне на талию, уверенно обозначая её плотным движением вверх и вниз. Я почувствовала длинные пальцы над ухом, с нажимом склоняющие мне голову в бок, обнажая шею пару, сквозь клубы которого одним протяжным движением язык тут же оставил влажный, обжигающий след от плеча, утопая за ухом. Я вздрогнула.- Доброе утро, - завершил он ласку, и этот шёпот как раскаты грома - у меня свело низ живота. Я онемела от возбуждения, не способная вымолвить и слова, не способная даже поздороваться, потому что до конца не была уверена, с кем. Отогнав эти сумбурные мысли доводами о скромных парнях, вопреки стереотипным ожиданиям ведущим себя на удивление развязно вне публики, я с приглушённым стоном выдохнула в стекло часть возбуждения, правда живот следом скрутило порцией нового: теперь и правая рука покинула мою талию, хищно вползая между ног, до дрожи в ногах, мучительно медленно потирая мне промежность и даже не пытаясь щадить клитор. Я попыталась обернуться и сквозь пелену вожделения увидела его лицо совсем рядом - Генри с прикрытыми глазами покрывал мне плечо влажными поцелуями, языком смакуя капельки воды на коже. С его ресниц и прядей волос капала вода, хотя струи душа попадали, скорее, на спину парня, но густой пар подобно дыму окутал тесное помещение, раскрывая наши поры, раскрывая мои ноги… Я вздрагивая всем телом всякий раз, когда он намеренно неосторожно зажимал между пальцами мой клитор, продолжая водить рукой вниз и вверх, доводя до исступления и рваных стонов, которые я уже не контролировала, полностью поддавшись тому неведомому порыву, что на него нашёл. Генри гладкой грудью коснулся моей спины, а его каменно-твёрдый член уткнулся в поясницу, ожидая своей очереди. В полном беспамятстве я завела руку назад, чтобы подтолкнуть его наконец войти, пока я не потеряла сознание от возбуждения, истекая на его пальцы, но Генри убрал её свободной рукой. Тогда я накрыла его настойчиво скользящую кисть и попыталась надавить на пальцы, чтобы они оказались внутри и облегчили эту пульсирующую боль гипер-чувствительных участков кожи, но он моментально отбросил и эту попытку.
- Убери руки, - жаркий, предупредительный шёпот, на который я способна была ответить лишь жалобным стоном, отмечая сквозь гипнотический туман, что движения его стали нещаднее; мои ноги дрожали, а тело балансировало на грани.
- Генри?…- Тише.Вопрос “что, чёрт побери, происходит” рассыпался миллионами звёзд из моих глаз, когда Генри, выверив момент, пронзил меня до самого основания, заставляя подскочить на носочки и вдавиться в стекло. Подхватывая мой неминуемый оргазм, он сразу набрал опасную силу и скорость толчков, заставляя меня балансировать на кончиках пальцев и беспомощно упираться ладонями и лбом в стекло. Конечности дрожали, спина непроизвольно извивалась в неудобном прогибе, поясница ныла, пока он ломал меня, оттянув за волосы, не давая отдыха и подводя к следующей разрушительной волне, предназначенной уже для нас обоих. Мозг опустел, тупо сигнализируя одной лишь мыслью: “Ещё, ещё, ещё, ещё…”. Я сглотнула комок в горле, чувствуя невыносимую жажду в этом влажном помещении. Впопыхах слизнув пресные капли воды с губ, я уже больше не закрывала рта, со всхлипами и стонами беспомощно запрокинув голову, отдаваясь его воле целиком и полностью. Внезапно Генри схватил меня за запястья и переместил нас на полметра в сторону, прижимая к кафельной стене, служащей заметно более надёжной опорой, нежели стекло. Волосы разметались и прилипли к лицу, и я почувствовала, как он уткнулся сзади лбом мне в шею, бессвязно постанывая низким голосом и очень тяжело дыша, звонко стучась о мои ягодицы до жжения и боли внутри, разбивая меня о стену на капли и осколки, выколачивая из головы всякие остатки сознания, чтобы я не имела возможности и вменяемости даже почувствовать страх от этого безумия - лишь нескончаемое, болезненное удовольствие и бурление крови в жилах. Опустив голову, я смотрела на его пальцы, остервенело сжимающие мои бёдра, мнущие кожу до неизбежных синяков и побелевшие на кончиках. Мышцы принялись сокращаться, не в силах больше принимать такое грубое вторжение, и я зажмурилась, всхлипывая и кончая где-то за пределами этой реальности. На последних рывках Генри вскрикнул словно от боли, слишком резко и громко даже для такого бурного оргазма, и я открыла глаза, рассеянно поглаживая кафельную стену в попытке найти опору.