До нежности (1/1)

О’Доннел кладёт руки ему на плечи уверенным жестом и всё равно словно бы сомневается: сводит слегка брови, так что между ними пролегает тревожная складка. Шутт усмехается в ответ, мол, что, неужели война совсем отучила тебя от любви? Не сомневайся ни в чём, ну же. У него самого под глазами синяки, такие, что страшно становится, сколько же дней он уже не спал нормально? И всё равно Шутт смеётся, словно бы не замечает собственной усталости?— может, и правда, не замечает,?— расстёгивает подрагивающими едва заметно пальцами чужую форму, опускает голову, пытаясь сосредоточиться на мелких пуговицах. Смеётся, на кончике языка крутится шутка про дурацкие застёжки, про слишком большое количество ремешков (не так уж и много, капитан, ничего лишнего, это, в конце концов, форма). О’Доннел смотрит на него с нежностью, пока Шутт не видит. С этим невыразимым защитить-бы-тебя-от-всего-на-свете во взгляде. Никогда не высказанным вслух. О’Доннел целует его коротко и почти осторожно, чтобы только ни слова не дать сказать. Форма на нём так и остаётся полурасстёгнутой, когда они доходят до кровати. Шутт неловко смеётся, запинаясь о неё, падая на спину. О’Доннел аккуратно садится рядом, методично снимает ботинки?— заставляет снять и его тоже. —?А где же страсть? —?смеётся капитан, что же вы, Меттью, вы слишком осторожны, разве в этой комнате есть хоть одна трепетная девица? —?Вполне может быть где-то здесь,?— шепчет майор и целует его снова, и, может, ему просто так нравится целоваться и упираться ладонями в подушку по сторонам от головы Шутта, капитан плывёт от этих поцелуев, тело словно бы размягчается, становится плавким, как горячий металл: губы, закрытые глаза, шея, подбородок, щёки, снова губы… О’Доннел весь тоже горячий и тяжёлый и как будто бы специально придавливает его к кровати, усмехается невидимо и целует, и гладит волосы. —?Хватит,?— бормочет Шутт, совсем размякает от этой ласки. О’Доннел ладонью закрывает ему глаза, разом усиливая все прочие ощущения. Снимает верхнюю часть формы, смятую рубашку… Он ложится рядом, рукой крепко обхватив за талию, прикасается всё мягче и невесомей, кожа к коже. —?Тише,?— шепчет. Тихонько улыбается и продолжает гладить, пока у Шутта совсем не слипаются глаза. Скорее чистая нежность, чем намёк на что-то большее. И когда капитан всё-таки засыпает, когда разглаживаются возникшие от усталости складки на его лице, О’Доннел легко соскальзывает с кровати и садится на пол, прислонившись к постели спиной. И гладит пальцами чужую ладонь.