Любовь долготерпит (1/1)

Снова в армии. Снова в опале.***Инспектируем полк де Бриссака. Де Меррей светится как начищенная каска, бросая на меня победоносные взгляды. Наконец, не выдержав, мне:—?Знаете, что, Ламюльер? Знаете, что? А знаете ли Вы, где я провел ночь?Я сразу понял, что это не к добру.—?Меня это не касается.—?А я думаю, что Вы продали бы душу, чтобы оказаться на моем месте! Но не плачьте, я скоро верну Вам маршала, еще утешитесь с ним. Вот только поднимусь повыше, возможно, в адъютанты к Монсеньору, а может быть и к самому Месье! Звезда Лоррена не вечна, он стареет, а герцог недавно обратил на меня внимание. И Филипп поможет мне его удержать, никуда не денется.Не в силах выносить это, я взорвался:—?Никакой он Вам не Филипп! Как смеете Вы так говорить о маршале?!Мне развязно:—?Что ж, если он маршал, у него и имени нет?Выпалил неожиданно для себя:—?Сударь, Ваше поведение непростительно. Пусть мне ответит Ваша шпага!—?Хм! Лисенок! Секундантов, я полагаю, у Вас нет?—?Между собой разберемся. Без огласки.—?Разберемся. Как бы Вам не пожалеть потом. На рассвете за лагерем в низине. Не проспите, Ламюльер!***Какое там, проспать! Глаз не сомкнул. Мечусь всю ночь как зверь в клетке. И жарко, и бьет озноб. Задыхаюсь! Пот градом. Руки не слушаются. Наказание какое-то. Сжимаю и разжимаю пальцы. А перед глазами всё стоит его довольная ухмылка: ?Знаете, с кем я провел ночь? Знаете??. Что за мучение! Скорей бы утро! То-то будет!***Дуэль наша кончилась едва начавшись. Только встали в позицию, отсалютовали, сделали по паре выпадов, тут как тут Отец-настоятель! Бросился между нами?— отчаянный человек.—?Шпаги в ножны, господа! Следуйте за мной,?— и тише,?— Высечь бы вас обоих.Отконвоировал нас к маршалу. Стояли, повесив носы, но ни в чем не сознались.***Оба наказаны. Антуан инспектирует организацию латрин?— так-то, Небо всё видит! Я переписываю бумаги. Рука немеет, а не сделал еще и половины. Фиалка пытался подступиться ко мне, разузнать, почему дрались. Упрямо молчал, хотя рассказать очень хотелось. Наконец выдавил из себя, что не мог поступить иначе. Кивнул, грустно глядя на меня, как будто что-то понял. Хороший он парень, этот Ла-Виолетт.***Антуана собираются услать на пару дней с поручением. Грущу, глядя на Марса. Всё думаю о случившемся. Как он мог с ним? Впрочем, о чем я? Меррей?— красавец. Не то, что я?— рыжий, бледный, не за что взгляду зацепиться. Но ведь этот нахал просто использует маршала, чтобы забраться повыше! Ломаю пальцы от злости и досады. Мне начинает казаться, всё это наглая ложь, не было ничего и быть не могло.Впрочем, это неважно. Я просто люблю его. Несмотря ни на что.***Утром Капеллан вместо проповеди не с того не с сего прочитал нам Первое послание к Коринфянам. Проникся до слез. Я часто повторяю его про себя:?Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестает…?.P.S. Да, никогда не перестает.***Тем временем письма от Маршальши сыплются на нас, слово снег в январе. Он их не читает, но это уже не помогает. Мы все понимаем, чем начинены эти маленькие клочки бумаги. Эта женщина отравила его жизнь, выпила душу. Но хуже всего?— затуманила его разум. Только сейчас я начал понимать загадочное выражение ?яд любви?. Наш Марс отравлен, смертельно отравлен.Переписал для него из Шекспира и ?забыл? на столике в палатке:Любовь?— недуг. Моя душа больнаТомительной, неутолимой жаждой.Того же яда требует она,Который отравил ее однажды.Мой разум-врач любовь мою лечил.Она отвергла травы и коренья,И бедный лекарь выбился из силИ нас покинул, потеряв терпенье.Отныне мой недуг неизлечим.Душа ни в чем покоя не находит.Покинутые разумом моим,И чувства и слова по воле бродят.И долго мне, лишенному ума,Казался раем ад, а светом?— тьма!***Марс пытается отвлечь себя делами, но это ему не очень-то удается, да и кампания на редкость скучна и томительна. Он подолгу ездит верхом, осматривая позиции. И хотя кто-то из нас, адъютантов, сопровождает его, но мы словно тени, которых он не замечает. Почти бросил играть в карты. Вечером в палатке часто смотрит в одну точку или пьет, но вино его не радует. Наше общество для маршала тягостно. У него пропал аппетит, и наши былые пирушки канули в Лету. Даже Фиалка прикусил язык.***Если бы я мог, принести себя в жертву, чтобы спасти маршала, вернуть ему самого себя, я бы сделал это без колебаний. Но всё тщетно. Мы пребываем в какой-то агонии, бесконечной и беспощадной. Что-то должно произойти, прекратить всё это. И мы живем, словно механические часы, пока у них не закончится завод?— день похож на день, неделя на неделю.Мне все чаще кажется, что мы просто чего-то ждем, возможно, мы ждем, когда наступит время умирать.***Никогда мы не были так близки, как в эту кампанию. Маршал томится, и меня это печалит. Мы подолгу молчим вместе. Предсказания моего прощального послания начинают сбываться. Когда я писал его, мне казалось, что, стань я свидетелем этих событий, я бы ломал пальцы в отчаянии и посылал страстные мольбы к Небу. Но нет, я не узнаю себя, я бесчувственен и спокоен.Может быть, я просто постарел?***Отец-настоятель часто смотрит на меня странным тяжелым взглядом, словно что-то знает обо мне, или о будущем, или о своем прошлом. Что-то хочет сказать, но не находит слов.P.S. Способен ли он на чувства? Любил ли? Или душа его мертва, как выжженная пустыня, и он сам прошел через то, что нам только предстоит?***Маршал, разумеется, и не думает изливать мне душу, но и не гонит прочь. Я тешу себя надеждою, что мое молчаливое участие облегчает его страдания. Древние считали, что страсти насылаются богами на простых смертных и даже на героев за ослушание. И человек беззащитен перед своими чувствами.Ведь так подумать, принесла ли маршалу любовь к жене что-то хорошее? Нет, не принесла. Счастлив ли он? Несчастен. Выбирал ли он ее? Ожидал ли? Мне все больше кажется, что любовь захватила его врасплох, упала, словно сокол на жертву, схватила в смертоносные объятия и не выпускает.Ах, я безумствую, мой ум отрава точит!Ты видишь, сколько мук мне эта страсть пророчит!Пойдем; утешь мой дух и сердце успокой;Не оставляй меня наедине с тоской*.Это все, что я могу для него сделать. Не оставлять его.***Но, может быть, она действительно его любит? Так, как люблю его я? Любит и страдает? Раскаивается в своем легкомыслии, в том, что причинила слишком много боли? Но как Марс об этом узнает, не вскрыв ни одного письма?! Не могу же я их читать! Но и не могу пребывать дальше в этом мучительном ожидании.***Фиалка разрешил мои нравственные сомнения, сам вскрыл одно из последних посланий. Да это целый любовный трактат! Разве воспитанниц в монастыре не учат сочинять писем мужу?!Не утерпел, пока Ла-Виолетт, шевеля губами, разберет хотя бы первую страницу, забрал у него вторую.Маршальша вопрошает, почему муж ее покинул, почему не отвечает ей. Хочет, чтобы маркиз признался ей, признался, наконец, себе, что любит ее, прислал залог любви, чтобы вселить в нее уверенность и помочь перенести эту долгую разлуку. Нет, я не могу это читать, это выше моих сил!P.S. Но неужели она так слепа, что не видит?— маршал безумно влюблен в нее! Чего же еще? Каких признаний ей недостает?***Исповедовался Капеллану?— все-таки взял грех на душу, залез в чужую переписку. Выслушав меня и наложив епитимью, вкрадчивым шепотом:—?Не бойтесь, сын мой, сознаться, ибо тайна исповеди нерушима, что еще пишет эта заблудшая женщина господину маркизу.—?Отец мой, Вы ставите меня в неловкое положение, честно слово!—?Не нужно слов, сын мой, только подтвердите, если мои догадки верны. Не молит ли она его о прощении? Не кается ли в своих прошлых прегрешениях? Беспутном поведении, повлекшем опалу?Не выдержав, отдернул занавеску, заменяющую нам створку исповедальни:—?Кто?! Маршальша?!Капеллан глянул на меня обреченно и вздохнул:—?Отпускаю тебе, сыне, грехи, ступай с Богом.