Трибуты. Глава 1 (1/2)

Я просыпаюсь от громкого пения птиц за окном. Распахиваю глаза и смотрю на часы - только девять утра. Обычно я люблю просыпаться рано и слушать пение соек-пересмешниц, но сегодня хотелось бы поспать подольше. Сойки-пересмешницы - это случайно появившийся род птиц. Капитолий в Тёмные Времена вывел переродков, так называются искусственно-созданные, соек-говорунов. Они запоминают человеческую речь и позже могут её воспроизводить. Так сойки-говоруны слушали тайные собрания повстанцев, а затем передавали всё Капитолию. Но когда повстанцы догадались в чём дело, стали травить такие байки, что Капитолий сам остался с носом. После войны предполагалось, что сойки-говоруны вымрут сами, потому что выведены были только самцы. Но они были умнее и стали скрещиваться с обычными сойками. Так появились сойки-пересмешницы, они не могут запомнить человеческую речь, слишком сложно для них, но они запоминают мотив песен. Если им спеть простенькую мелодию - всей стайкой они начнут голосить её, пока им самим не надоест.

Я встаю с кровати, иду в ванну и умываю лицо, чищу зубы. Сегодня рабочий день, но из-за Церемонии Жатвы, которая начнется в 2 часа дня, школьные занятия отменили. Но я всё равно, по привычке, встаю перед зеркалом и повторяю в мыслях, как каждый день нас заставляют делать в школе:

- Меня зовут Кэйт Эбернетти. Мне 15 лет, я живу в Дистрикте-12, специализирующемся на добыче и обработке угля, в нашей стране Панем, центром которой является процветающий город Капитолий, который со всей любовью относится ко всем своим Дистриктам. Их 13, они располагаются вокруг Капитолия, который в свою очередь находится в горах. Ровно 75 лет назад закончилась война, названная Тёмными Временами, когда все тринадцать Дистриктов взбунтовались против Капитолия, но не смогли одолеть его. Тринадцатый Дистрикт был полностью уничтожен. В наказание за восстание год спустя было принято ежегодно проводить соревнования, названные Голодными Играми. От каждого Дистрикта в День Жатвы берется по два человека, парень и девушка, в возрасте от 12 до 18 лет, после чего передаются Капитолию и готовятся к битве, в которой победитель - один выживший. И сегодня пришел День Жатвы.

Я заканчиваю и глубоко вдыхаю. Возвращаюсь в свою комнату, сажусь на кровать и беру в руки фотографию, давно стоявшую на тумбочке возле моей кровати. На ней я с отцом. Мне всего лет 8, мы с папой держимся за руки и весело улыбаемся. У него, как и у меня, темные глаза и такие же темные волосы, но кожа очень светлая. Мы стоим с ним на маленькой лужайке перед нашим домом.

Он умер, когда мне было 11. Наш дом сгорел, и эта красивая лужайка перед ним - черное выжженное место. Я выжила, потому что была в этот момент в школе. Свою маму я никогда не видела, она погибла сразу после того, как родила меня. У папы даже не было ни одной ее фотографии, но когда он рассказывал мне о ней, всегда сравнивал ее с чем-то прекрасным, с небом, с музыкой, с солнечным светом...

Под опеку меня взял лучший друг отца Хеймитч. Они были дружны с самого детства, учились вместе в школе. Хеймитч ни за что бы не позволил, чтобы дочку его лучшего друга отправили в приют.

Вот только в один день их дружбу разделила Жатва - Хеймитча выбрали на Игры. И он победил. Вернулся домой, получил огромную кучу денег, а наш дистрикт щедро одаривали весь последующий год. Хеймитч переехал в Деревню Победителей, где мы сейчас и живем, они с отцом стали меньше общаться, потому что теперь Хеймитчу предстояло стать ментором и готовить к Играм следующих трибутов. Несколько лет подряд все наши ребята умирали на Играх, даже не успев побороться за жизнь. Раньше я не задумывалась над этим, но теперь и представить боюсь: каково это? В течение недели готовить двоих детей для жестокой бойни, опекать их, а потом смотреть, как они умирают от рук других трибутов?

После своей победы Хеймитч стал реже выходить из дома, но все же с отцом они виделись. Потом появилась я, и Хеймитч помогал нашей семье в средствах, хоть папа и ни разу его об этом не просил.

Пять лет назад наш Дистрикт снова выиграл. Восемнадцатилетний парень по имени Марк Койн, он выиграл, и Хеймитч освободился от ноши ментора. А затем погиб мой отец, и Хеймитч стал заботиться обо мне.

Я одеваюсь и спускаюсь на первый этаж нашего дома. Хеймитч еще спит. Вытаскиваю из его куртки кошелек и выхожу на улицу.

Деревня победителей - единственное красивое место в нашем Дистрикте. Двенадцать домой, построенные Капитолием для победителей, стоят полукругом. Заняты только два. Перед нашим домой красивый сад, я его вырастила, старалась повторить лужайку перед своим старым домом. Красивые цветы растут вдоль плиточной дорожки, а по бокам от лестницы - невысокие кустики. Перед моим старым домой все выросло само, тут - пришлось сажать.

Я смотрю вперед на дом Марка. Никогда не видела, чтобы он выходил. Только на Игры, и на тур победителей, который устраивают примерно через пол года после Игр - победитель объезжает все Дистрикты, там делают вид, что радуются за него, закатывают пиры, а затем он возвращается домой и готовится к следующим Играм. И вот в чем ирония - даже если тебе удастся выиграть - от Игр ты не сможешь избавиться.

Выхожу из Деревни победителей и оказываюсь совершенно в другом месте. Никаких ярких цветов, все серое. Трава, и так растущая кое-где, серого цвета, разваливающаяся каменная дорожка, ведущая в центр нашего района, дома облупленные, полуразваленные.

В такое время обычно много людей на улице, шахтеры торопятся на работу, кто-то выходит подоить козу, дети идут в школу. Но не сегодня.

Я не торопясь иду к нашему черному рынку Котлу. Там продается много всего нужного за небольшую цену.

Я не испытываю отвращение ко всем этим зданиям. Раньше я ведь жила в таком же и только по случайности попала в место красивее. Люди в нашем дистрикте умирают от голода, от холода, и это считается нормальным. Бывало, идешь из школы, и видишь, как на земле лежит старик. А потом просто приходят миротворцы и убирают тело. Никогда не говорят, что люди умирают от голода, всегда официальная версия - или грипп, или что-нибудь еще.

Миротворцы - люди из Капитолия, следят за порядком. Но даже и эти охранники правил иногда заглядывают в Котел. То, что они из Капитолия - здесь не делает их королями.

Я специально иду к рынку не прямым путем. Минут через десять прихожу к тому месту, где раньше стоял наш маленький, но уютный домик. Стены разваленные, везде следы огня. Подхожу к лестнице и провожу по ней рукой. По ступенькам приходится прыгать - половина из них отсутствует или в них огромные дырки. Захожу внутрь дома и вспоминаю, как здесь все было раньше. Помню нашу кухню, помню, как папа пытался научить меня готовить, но мне это никогда не нравилось. Когда я переехала к Хеймитчу, пришлось учиться, родитель из него не очень так, честно говоря.

Прохожу дальше, в нашу с папой комнату. Здесь в крыше огромная дыра, и комната залита солнечным светом. Стоит обгоревший шкаф, кровать, все закрыто огромным слоем пыли и пепла. Я подхожу к шкафу, открываю дверцу. Сам шкаф платяной, но внизу есть два ящика, которых почти не видно. Я открываю один из них - мой лук на месте. Во втором - стрелы. Я всегда проверяю, на всякий случай.

Когда мне исполнилось 6 мы с папой пошли гулять. Мы шли долго, ушли уже далеко от дома. И тут завернули к дороге, которая упирается прямо в забор, отделяющий наш дистрикт от леса. Забор для того, чтобы дикие звери не заходили в район, по нему еще и ток проводят. Но это все легенды, тока почти никогда нет. Может быть, три-четыре часа в сутки, и то ночью.

Мы остановились с ним перед забором, я была немного напугана. Папа присел передо мной на корточки и взял мои маленькие ручки в свои.

- Кискисс, - сказал он. Он всегда меня так называл, сколько я себя помню. - Я хочу показать тебе кое-что очень интересное.

Он улыбнулся и в его глазах загорелся задорный огонек, которого я никогда раньше не видела.

- Мы пойдем в лес? Но ведь туда нельзя! - шепотом говорю я, но не могу сдержать улыбки. Мне прямо сейчас, сию же секунду, не терпелось перелезть через забор. Я обожала приключения.

- Да. Поэтому мы будем очень осторожными, - папа подмигивает мне.

Он отпускает мои ладошки, подходит к забору и слушает. Не гудит, значит, тока нет. Затем поворачивается ко мне и снова улыбается. Я подхожу к забору и пролезаю под ним, очень аккуратно. Затем пробегаю чуть вперед и жду отца. Он пролезает вслед за мной, затем берет меня за руку, и мы бежим вглубь леса. Раньше я никогда не была в лесу, и он меня просто завораживает. Все чистое, яркое, красивое. Огромные деревья с такими же огромными корнями и кронами, кусты со съедобными ягодами, да плюс ко всему этому я готова была поспорить, что видела пару раз, как по веткам пробегала белка!

Сначала мы просто ходим по лесу, но затем папа подводит меня к большому дереву с дырой в стволе. Он отпускает мою руку и тянется в эту дыру. В следующую секунду у него в руках огромный лук дюжина стрел. Он кладет их на землю и достает другой лук, поменьше. Для меня.

И он учит меня охоте. Сначала просто учит правильно держать лук, выпускать стрелы. Потом я стреляю в мишень. Когда и это у меня получается, папа начинает подбрасывать вверх яблоки, и я учусь стрелять в движущиеся мишени.

Через некоторое время мы начинаем охотиться. Подстреливаем белок, куропаток, кроликов. Иногда спускаемся вниз, к речке, разводим огонь и жарим добычу прямо там. Иногда берем раздобытое и идем в Котел, обмениваем на что-то другое, или просто на деньги. Когда я становлюсь постарше, папа рассказывает мне про растительность. Какие ягоды съедобны, какие коренья, какие травы можно использовать, как лекарство. Я трачу все свое свободное время на изучение этих ягод и трав, учусь делать силки. После школы мы с папой уходим в лес и охотимся.

После его смерти я боялась ходить в лес одна. Но лес - единственное, что осталось мне в напоминание об отце. И я пересилила свой страх. Хеймитчу не сказала, что иду в лес - он бы не отпустил. Быстро добежала до того места, где мы с папой пролезали под забором, внимательно слушаю - тишина, тока нет.

Немного боязливо движусь вперед по лесу. Меня пугает каждый скрип ветки, каждый шорох. Я добегаю до нашего дерева. Лук и стрелы на месте. Тянусь через папин за своим. Так странно, стоять по середине леса с луком в руках, но без папы. Я перебрасываю свой маленький колчан со стрелами через плечо и иду дальше. Через несколько минут замечаю маленького кролика и начинаю на него охоту. В конце концов, мне удается его подстрелить. Это была моя первая добыча. Я кладу кролика в папину охотничью сумку, которую мне приходится обвязывать вокруг пояса несколько раз, чтобы не упала и ухожу из леса. Начинает темнеть, скоро ночные звери выйдут на свою охоту, да и Хеймитч заметит, что меня долго нет.

Страшно было одной идти в Котел. Там всегда много народу. Но я не останавливаюсь. Помню, как папа говорил мне, что всю добычу нужно отдавать мяснику, чтобы не предлагали остальные взамен. Продаешь мяснику - он тебе платит ровно столько, сколько стоит твоя добыча, и с этими деньгами ты покупаешь уже все остальное. Я с немного трясущимися руками вхожу в Котел, по памяти нахожу лавку, за которой сидит мясник. Он меня не замечает, и я немного откашливаюсь.

- Здрасьте, - мой голос, на мое же удивление, не дрожит, и это придает мне немного уверенности. Я выпрямляю спину.

Рори, мясник, отрывается от чтения газеты и смотрит на меня. На его лице появляется выражение удивления, но затем он тепло улыбается.

- Привет, Кэти, как ты, как Хеймитч? - заботливо спрашивает он.

- Нормально, спасибо, - отвечаю я и немного смущенно улыбаюсь, но затем вспоминаю, зачем я здесь. Достаю из сумки тушку кролика и кладу на прилавок.

Рори удивленно раскрывает глаза и смотрит на меня. Берет кролика за лапы и оглядывает тушку. Она в идеальном виде, я не потрошила ее.

- Сама добыла? - потише спросил Рори, и я согласно киваю.

Рори вскидывает брови.

- Мм.. отличная добыча, - он убирает тушку кролика под прилавок, затем тянется за коробкой, где лежат деньги, и кладет мне в руку горстку монет. Я пересчитываю - всё честно.

- До свидания, - прощаюсь я, и, не дожидаясь его прощания, ухожу из Котла.

Я гордилась собой и широко улыбалась, идя домой. Некоторые смотрели мне в след, наверное, думали, что я спятила.

Это была моя первая добыча, мои первые деньги. Я сама их заработала.

После этого я снова возвращалась в лес, охотилась. Брала уже не свой, маленький лук, а большой - папин. Постепенно, проводила там больше времени, больше добычи ловила. Собирала ягоды, коренья, ловила рыбу, пробовала ставить простенькие силки. Относила добычу в Котел, но деньги не брала - просто отдавала. Потом Сальная Сэй - главная в Котле, пожилая женщина, но очень добрая, - сделает из рыбы суп и продаст кому-нибудь, заблудшему сюда, или тем же миротворцам. Кроликов тоже засунет в какое-нибудь блюдо. С ягодами я ходила к мэру нашего Дистрикта - мистеру Андерси. Он любит землянику и черешню и платит за них хорошо. Остальное носила в Котел, а деньги, которые давал мэр, приходилось оставлять себе, хотя в этом не было никакой необходимости - состояния Хеймитча хватило бы на несколько поколений.

Хеймитч потом догадался, что я пропадаю в лесах - но ничего не говорил. Наверное, понял, что запрещать будет бесполезно. Лес - моя стихия, я ее знаю. И не пропаду в ней.

Лук со стрелами я из леса перенесла в наш сгоревший дом. Миротворцам там нечего рыскать, а вот в лесу оставлять его мне стало страшно. Новый, если что, я не смогу сделать. Стрелы получается, а лук - вещь сложная.

Решаю после Котла забежать в лес, если время будет, а если нет - то после Жатвы. Выхожу из нашего дома, стараясь подавить набегающие слезы. Не к чему скучать, папа не хотел бы, чтобы я тратила время на рыдания. Он знает, что я люблю его. А я знаю, что он любит меня.

Я иду по улицам, стараясь не отвечать обращенным на меня взглядам жителей. Если быть честной, то они меня не очень любят. Они еле-еле могут обеспечить свое проживание, еле-еле могут достать себе еду. А мне просто повезло. Просто раз - и я в деревне победителей. Только как они не понимают? Я бы лучше жила там - вместе с ними, но с семьей. Со своей семьей. С мамой, с папой.

Некоторым жителям, особенно из Шлака - нашего самого бедного района, приходится брать тессеры на еду. В тессер входит масло и тачка зерна. Тессер может взять ребенок, который участвует в Жатве, и за один тессер его имя впишут на отдельный лист лишний раз. То есть, коротко говоря, - дети меняют свою жизнь на еду. Каждый год детей вписывают на листки по одному разу. Так получается, что мое имя вписано 3 раза, имена детей из Шлака могут быть вписаны все 21 раз только за два года. Меня мутит от этого факта. Иногда я захлебываюсь ненавистью к Капитолию.

Я прохожу мимо пекарни. На лестнице сидит мальчик и кидает свиньям подгоревшие куски хлеба, которые не годятся на продажу. Раньше мы с папой продавали пекарю белок за хлеб, сама я к нему никогда не ходила, но этого мальчика видела в школе. Кажется, мы ровесники. Он замечает меня и поднимает на меня взгляд. Я думаю, уместно здороваться с человеком, даже имени которого не знаешь? Решаю, что не уместно, и просто слабо улыбаюсь, но к этому моменту мальчик уже отворачивается.

Я дохожу до Котла. Сегодня с пустыми руками - просто поговорить. нахожу Сальную Сэй.

- Хэй, Кэти! Рано ты сегодня, - приветствует меня Сальная Сэй.

Я улыбаюсь и обнимаю ее.

- Привет. Просто не спится, - я улыбаюсь и сажусь рядом с ней за ее прилавок, оглядываю рынок.

Она понимает меня. Сегодня ведь день Жатвы. Пусть я и не вписана туда много раз, но листики с моим именем там есть. И я тоже в игре.

Мы с ней немного болтаем, она предлагает мне поесть, но я отказываюсь. Наверняка, суп сделан из моего же кролика, да и есть я не хочу.