12. Новая страница (1/2)
Подземный город.
Каким он был в моем представлении?
Темное, грязное и тесное место. Его освещают тусклые лампы и факелы, отбрасывающие на стены мерцающие тени. В воздухе витает запах нечистот и гниющего мусора. Земля вечно покрыта скользкой грязью, словно здесь могут идти дожди. Вдыхая пыльный, слегка затхлый воздух, по коже пробегает обязательно холодок безнадеги. В узких извилистых переулках стоят разваливающиеся здания и полуразрушенные дома. Они примыкают друг к другу, тесные и бессистемные; все это соседствуют друг с другом, не имея четкой цели или плана. Толстый слой пыли поглощает большинство поверхностей, создавая впечатление, что этот город был заброшен на протяжении веков. Но нет, в нем слишком много еще людей, борющихся за шанс жить каждую секунду своего дыхания. Народ, обитающий здесь, бедный, болезненный и несчастный, а их улицы кишат крысами и другими паразитами, усугубляющими положение. Единственный выход — длинные темные туннели, ведущие на поверхность. Но кто и может пройти по ним, чтобы оказаться под солнцем, так это те, у кого есть деньги. А их нет ни у кого. Подземный город — это тюрьма нищеты, из которой нет выхода. И самое страшное, что люди прекрасно осознают, что застряли в бесконечном круге страданий, без надежды на будущее. Навсегда.
Кап-кап-кап…
Ритмичный звук, вдруг застучавший по крыше штаба, вытянул меня из прострации. Я вздрогнула, приходя в себя, выдергивая почти за шкирку утомленное сознание из круговорота невеселых мыслей, приводящих к одному: мне придется посетить это место рано или поздно. Оставленное, пусть и после зачеркнутое, послание от Ильзы определенно несло смысл. Только какой?
Я опустила взгляд на раскрытый блокнот перед собой, где уже виднелись расплывшиеся и набухшие пятна от начинающегося дождя, и уставилась в элдийскую письменность.
Подземный город.
Почему она написала слова и после зачеркнула их? Или заставила меня, ту крохотную часть моего сознания, обитающего в ее теле, зачеркнуть это словосочетание.
Потерев виски пальцами, помассировав их круговыми движениями, пришла к выводу, что проблем становилось все больше и больше. И мыслей тоже. Мне требовалось все как-то сконструировать, собрать воедино и где-то записать, чтобы через время вернуться к этим размышлениям. Поэтому я перевела дыхание, когда в животе что-то сжалось, скрутилось в узел от идеи, и достала карандаш из внутреннего кармана. Перелистнув записную книжку Ильзы в самое начало и под первой датой, оставленной разведчицей три года назад, написала короткое «26.04.850г»; а после распахнула корешок на первом чистом листе после записей Лангнер, вписывая «Дневник Дианы» размашистым подчерком поперек узкого листа.
Выпустив воздух из легких упругим и долгим «Фух!», я смахнула каплю дождя, повисшую на реснице. Сегодня запишу все, что помню о каноне манги, стараясь вспомнить примерные даты, а после законспектирую добытую информацию о нынешнем мире и людях. Еще немного и заведу дела на каждого человека, клянусь…
Мелкий моросящий дождь начал задувать в лицо, когда наверху поднялся ветер, и я встала с парапета крыши, пряча письменные принадлежности в знакомые места — по карманам форменного жакета. Поджав губы, я стояла на краю, обняв себя руками, впервые так остро ощущая нужду в простом человеческом тепле рядом, поддерживающем слове. Мне не хватало родителей, не хватало моих друзей. Не хватало… чего-то… или кого-то.
Мой взгляд скользил по виду города с высоты каменного строения, базы разведчиков, поглощая каждый звук и движение Троста, молча поражаясь тому, как жили люди под нависающей, как Дамоклов меч, угрозой в виде Титанов, бродящих всего через какую-то стену. Они и правда… жили. Они казались вполне счастливыми, совершенно неосведомленные в том, что через какие-то месяц-два и на их дом будет совершенно нападение, оставшиеся в истории, как первый данный людьми отпор Титанам. И кровь из носу, но я обязана к этому времени быть способной, чтобы помочь, уберечь, принести пользу Разведкорпусу и этому миру.
Чем дольше мои глаза безотрывно вглядывались в улицы города, словно безнравственно подглядывая за жителями, опускался медленно вечер. Пленительный, влажный из-за мороси, вязкий, с манящей темнотой. Спасительной темнотой. Я не думала ни о чем. Старалась не думать. Прошедший день отобрал опять пару сотен тысяч нервных клеток, и я даже не ходила на обед, отправившись бродить сразу после малоприятной беседы с Ханджи и капитаном. Чем все у нас там закончилось? Что ж, как обычно, стабильным ничем и шатким нейтралитетом с намеком на агрессивное недоверие. Оправдав мою неспособность прочесть самостоятельно словосочетание простыми нервами, моя голова в тот момент так разболелась, что Зоэ просто отослала меня восвояси, не дав Аккерману продолжить допрос, окончившийся на холодно-резком: «Кто ты такая?»
— Честно, я уже и сама не знаю, кто я, — вздохнула, задержав в легких прохладный воздух и прикрыв на мгновения веки.
Ильза Лангнер с Парадиса, вернувшаяся к жизни разведчица, или Диана Ларина из Москвы, студентка университета МВД и будущий следователь? Чью роль играть? Как мне уместить эти две личности внутри и не убить одну из них, если учитывать, что во мне где-то дремлет настоящая Ильза? И ведь показать свою настоящую личину я не имею права. Только не сейчас.
«А когда?» — громыхнуло набатом в затылке, и я зашипела, болезненно потерев сырой затылок кончиками пальцев, зная, как даже прикосновение может усилить эту боль. Когда — не знаю. Сейчас, когда ко мне и так доверия нет, и мой идиотски-странный рассказ на грани бреда окончательно подтвердит догадки разведчиков, что я повредилась умом; или после, когда люди начнут мне верить, а я разобью их веру признанием, мол, простите, но я не Ильза и вообще я вас всех уже знала до первой встречи. Но ведь, если так рассудить, то взаимодействую я с народом так, как взаимодействовала бы в своем теле, разве что приходится подыгрывать ввиду смены своей деятельности со следователя на разведчицу. Особых различий нет. Проблема заключается лишь в одном: я не могу рассказать о будущем без последствий для хода истории. Я даже не знаю кому могу доверить такую информацию без страха быть высмеянной, клейменной сумасшедшей и вынесенной на всеобщее обозрение. Кто держит язык за зубами? Разве кто-то решится допустить потенциальную возможность правды в моих словах, решится помогать мне аккуратно менять события? Покажите этого отчаянного безумца мне, и я его…
— Лангнер, в штаб, живо!
Задушу…
Явился не запылился. И нашел же, зараза, главное как-то…
Мои руки, обвитые вокруг себя, устало легли по швам. Но я не сделала ни шагу от пропасти крыши.
— Предвосхищая твой бубнеж, — продолжил безэмоционально Леви, — крыша была номером один в моем списке, где искать тебя, учитывая твою нездоровую тягу в самоумерщвлению.
Теперь у меня еще клеймо суицидницы добавилось ко всему прочему. Расту…
Мои губы приоткрылись, когда мне хотелось задать вопрос, для чего он искал меня, но с языка не сорвалось ни звука. В горлу внезапно подкатил ком слез, сотканных из изнурения собственными терзаниями, загнанностью в угол и неизвестностью. Я сцепила зубы до боли в челюстях и опустила голову, скрывшись за пеленой коротких волос, уставившись в подножие штаба под ногами.
— Лангнер… — раздалось предостерегающее, будто я и правда собралась прыгать с крыши этой четырехэтажки, а позади приблизился звук шагов.
Даже вряд ли насмерть разобьюсь…
Когда перед взором пролетела капля, я не сразу осознала, что это был не продолжающийся дождь, а моя слеза, скатившаяся с внутреннего уголка глаз. Неверующе провела по коже, ощутив влагу, и я с удивлением уставилась на соленую жидкость на кончиках указательного и среднего пальцев.
— Не вздумай, дура…
Не ожидавшая рывка с края парапета, я тихо вскрикнула, когда перед взглядом все закружилось от секундного ощущения свободного полета. Пятьдесят сантиметров высоты ощутились десятками метров. Над городом проревел гром одновременно с тем, как мое тело врезалось в мужское, почти сбивая капитана с ног, но выбивая дух из меня. Пальцы на запястье сжались, прямо поверх заживающих старых синяков от такой же хватки. Я нестерпимо зашипела, пытаясь выдернуть руку.
— Дура, — раздалось еще раз, уже более тише и нетвердо. Оборонительно.
Взгляд Аккермана упал на полузажившие кровоподтеки, оставленные же ими следы насилия, следы его недоверия и опасений. Его пальцы расцепились, на секунду задержав свою ладонь на тыльной стороне моей, рассматривая фиолетово-зеленые гематомы.
— Сами!.. — рефлекторно на оскорбление ощетинилась я, тут же спохватившись за свое слово. — Простите, капитан…
Удар грома повторился, увеличивая скорость падающих капель, их размер и ритмичность темпа столкновения с крышей штаба. Мои глаза встретились с его в который раз за этот день с одним и тем же выражением немой борьбы, и тяжесть серо-голубого взора легла на меня грузом предупреждения.
— Следи за языком, — ответил он, и тон голоса был слишком спокойным.
Я только кивнула на совет, в очередной раз напомнив себе о субординации. Нельзя, Ларина. Нельзя! Ты не с друзьями, ты даже не в своем рабочем коллективе, а в чертовой армии, где за неправильно подобранное слово и на эшафот можно отправиться.
— Я не собиралась прыгать, сэр, — только и произнесла я, убирая с лица прилипшие пряди, когда весенняя морось стала перерастать в весенний ливень, и от стучащих по металлу ограждений крыши почти заложило перепонки.
Я накрыла рукой карман с блокнотом, защищая от влаги, и двинулась к выходу с крыши.
— Тебя кто-то покусал? — прилетело мне в спину. — Какого хрена ты такая формально-вежливая стала, Лангнер?
Мой вздох растворился в стуке дождя, и я остановилась перед дверью.
— Потому что у всего есть предел, даже у моей наглости, тупости и беспечности, — тихо ответила я, сжав пальцы на дверной ручке и посмотрев на него через плечо. — Во сколько сегодняшняя тренировка, капитан?
— После ужина во дворе, — процедил мужчина, подозрительно прищурившись и отвернувшись на мгновение от задувшей порции дождя. — В двойном размере из-за пропущенной утром.
— А если дождь не прекратится? — запрокинув голову к темному небу, низко висящему над головами, я задала вполне резонный вопрос, уже зная ответ.
— Значит, будем под дождем заниматься, — твердо отчеканил Аккерман.
— Хорошо, сэр, — пожала плечами и дернула дверь на себя, замерев на половине действия. — А вы… Вас Ханджи попросила найти меня?
— Да, — прилетело незамедлительное.
Больше тем для разговора не было, и я скрылась в штабе, оставляя капитана под падающими каплями усиливающегося дождя.
•━──────≪✷≫──────━•
Через пару часов безотрывной писанины, высунувшись в окно в своей комнате, я окунулась в редкий туман, висящий в воздухе. Дождь моросил, словно рой крошечных комариков, резко меняющих направление, повинуясь потокам воздуха. Подперев окно пустым цветочным горшком, стоящим на подоконнике, я позволила помещению немного проветриться. Постель подо мной смялась, когда я упала на нее навзничь, заложив руки под голову. Если быть честной и откровенной, хотя бы с самой собой, то в такую погоду я бы и носа не сунула за пределы здания. Но Аккерман… Я не могу отлынивать от тренировок из-за лени, которая нападала на меня в такую погоду всю мою осознанную жизнь. И с каждым часом в моем затруднительном положении мне становилось все трудней придерживаться своего плана играть в бесшабашный оптимизм, который на фоне событий этого гримдарковского мира казался ну крайне неуместным.
Через полчаса бесцельных покатушек на постели, на ужин меня забрала Берта, целая и невредимая, в красках принявшаяся мне расписывать произошедшие с ее флангом события. Я слушала, правда пыталась слушать, вслушиваться и даже поддерживать беседу, отвечая и задавая вопросы; но все не то. Не хваталось мне еще внезапных депрессий в самый неподходящий момент жизни. Вот этих вот грустинок я всегда старалась избегать, погружалась в учебу или работу, брала сверхурочные в участке и помогала следователям уже после часов университетской практики. Нужно и тут чем-то себя загрузить, и ответ приходил один. Тренировки. Пока на мне числилось оборудование того бедолаги со сломанной рукой, нужно приложить усилия и до выдачи собственного УПМ поднатаскаться до удовлетворительного уровня, уповая на то, что тело Ильзы имеет хорошую мышечную память.
К столу, за который мы собирались уронить кости, вдруг приблизился с подносом мужчина. Высокий и широкоплечий, с завязанным внизу хвостом светло-русых волос. Со спины я не сразу признала в нем доктора Картера, а вот Рид его учуяла уже на каком-то вибрационном уровне души, дернув меня за руку еще до момента, когда он поравнялся со скамьей.
— Мы за другой сядем, пошли, — прошептала она нервно, утаскивая меня за рукав рубашки к другому ряду.
Поднос с миской и кружкой опасно накренился, когда меня поволокли в другом направлении, и я ответно дернула девушку за локоть.
— Стоять бояться!.. — шикнула и отошла в сторону, чтобы не мешать остальным, и приблизилась к женскому уху. — Это что еще за прятки, Рид? С каких пор ты так свое начальство избегаешь?
Темно-карие глаза медсестры почти испуганно поднялись, встречая мои, любопытно-выжидающие ответа и любого невербального намека на случившиеся. Шатенка закусила губу.
Ага…
— У вас с ним был какой-то… личный разговор? — прошептала я растерянно, гадая и прикидывая варианты событий, случившихся между серьезным Картером и беззаботной Рид.
— Он… — она запнулась на полуслове, пропустив пальцы сквозь пряди своих волос, стянутых в небрежный хвост. — Он спас меня сегодня от Титана… Мой УПМ заклинил, а я не успела спрыгнуть с лошади. Доктор стащил меня с коня за пару секунд до того, как ручища девиантного цапнула меня.
— Берта… — я искренне ужаснулась, когда мое сердце от этих слов глухо ухнуло в груди. — Ты не включила этот момент в свой рассказ о произошедшем…
Девушка хмыкнула и прошла к следующему ряду столов, успевая занять место, и поставила поднос на деревянную поверхность. Не став настаивать на составлении компании Вилли, задумчиво ковырявшему кашу, я приземлилась напротив нее.
— Потому что я не хотела быть в твоих глазах слабачкой, которая даже просто сбежать от Титана не может, — вздохнула она, делая глоток подостывшего чая, смачивая горло. — Но ты кажешься мне той, с кем можно поделиться этим… И ты мне сама дала советы не так давно.
Я прочитала все по ее глазам и — неожиданно — покрасневшим щекам. Никогда раньше не видела, чтобы люди краснели от смущения, всегда считая это просто красочным оборотом речи для описания человеческих эмоций. Но, как выяснилось, нет…
— Ты его поцеловала в благодарность, да? — тихо поинтересовалась я, положив локти на край стола и приблизившись к ней. — Ладно, молчи, вижу же, что да… Ну ты даешь…
Я по-доброму усмехнулась, не ожидая от робкой Берты таких радикальных мер по завоеванию Картера, и взяла ложку в левую руку, набирая кашу из миски. Призадумалась.
— А он что? Вновь начал упрямиться?
— Сказал, что я надышалась паров от его мазей…
— Вот дела…
На этом наш разговор поутих — каждый погряз в своих мыслях, стуча глухо посудой, поглощая ужин с той же неохотой, как и поход в школу: не хочется, а надо. Через пару минут к нам подскочила Петра, пожелав приятного аппетита, и вдруг похлопала меня по плечу, сочувственным жестом. Я подняла на нее глаза, непонимающе вздернув бровь, а она лишь мимолетно зыркнула в противоположном от нас направлении. В сторону командирского стола.
— М-хм… Петра, не сыпь мне соль на рану, она и так болит, — мой взгляд так и не остановился на ком-то конкретном, сидящем на лавке, и вновь уткнулся в ужин.
По окнам столовой барабанил дождь, который только усиливался с каждой десятой минутой времени, отсчитывающего до момента, когда мне придется выползать наружу.