13. (1/2)

Пахнет благовониями и свежей выпечкой. Марлен слышит, как в гостиной тихо нашёптывает под нос молитву мама. Так же слышит, как она запинается, глотает слёзы и продолжает. Внутри всё сжимается от ужасного ощущения неизвестности. За столом сидит Милла и жуёт свежеиспечённый хлеб, — Марлен занялась выпечкой перед отъездом. Возможно, она сможет устроиться в дешёвую пекарню. Марлен готова плакать от этого ужасного чувства боли в груди. Ещё буквально пять минут и она уедет отсюда на долгие месяцы. Но вопрос денег стоял ещё более остро, чем раньше. Те несколько буханок хлеба, что она испекла — их долгий провиант, пока Марлен не вернётся с едой и деньгами.

Она на всякий случай взяла с собой кинжал, спрятала под рукав маминой рубашки. Стоит жара, ощущение духоты оставляет липкое и неприятное ощущение в виде пота. Марлен слышит, как гулко ступает отец на костылях прямиком к ней. Марлен жмёт губы, уши непроизвольно опускаются. Чувство вины царапает горло. Когда он подходит ближе, его тёплая, почти горячая рука ложится ей на плечо.

— Возьми с собой Тришу, — Марлен кивает, не поднимает на него взгляд. Всё ещё больно смотреть. Она боится, что разрыдается. — Ты же помнишь, где мы оставляли их?

Она снова кивает, на этот раз ещё быстрее, зажмуривается от подступающих слёз. Она слышит, как шумно вздыхает папа, едва сжимает пальцами её плечо, но не отходит. Эти отвратительные, скребущие внутри кошки бьют хвостами по животу. Марлен втягивает живот почти до позвоночника, чтобы не чувствовать это.

Милла спрыгивает со стула и скрывается на улице. Они почти не разговаривали последние дни, Милла просила её остаться каждую ночь и каждая ночь проходила в тихих истериках мелкой. Взгляд сам приковался к двери дома, словно прямо сейчас там вновь окажется Милла. Счастливая, краснощёкая, с Пиратом в руке и с котёнком в другой. Она тогда так умоляла маму оставить его, но тот просто сбежал через открытое окно на кухне. После этого Милла не приближалась к котам, а по ночам плакала, что хочет кота, но её они не любят.

Миллу любят животные. Просто кот оказался соседским. Может быть, если получится, она найдёт котёнка во Вратах и привезёт его домой.

— До сих пор не могу принять, что прошло с твоего появления двадцать пять лет, — она слышит горечь в его голосе, переходит на шёпот. — Ты стала такой взрослой, — отец отодвигает стул и неуклюже садится на него, подпирает костылями руки. — Я не рассказывал, как ты у нас появилась?

Марлен качает головой, тоже отодвигает соседний стул и садится рядом, упираясь локтями в колени. Острое ощущение интереса колет внутри. Взгляд останавливается на руках папы.

— Это было первое найтала<span class="footnote" id="fn_38047718_0"></span>, — начинает он, усмехается, постукивает пальцами по деревянному костылю. — Я тогда возвращался из Врат домой, слышу, — младенец плачет. Я тут же остановился, пошёл на звук, искать несчастного. Нашёл корзину. Дорогую, ужас. Но то, что было внутри стало намного дороже. Ты лежала в этой корзине, в сугробе. Орёшь, надрываешься. Краснощёкая, бледная, как поганочка. А глаза какие большие были… Ты как увидела меня, кричать сразу перестала. Ну я тебя и взял в руки, а ты как хватанула меня за нос, так и не отпускала всю дорогу.

Марлен усмехается, смеётся тихо, почти беззвучно.

— Я тебя привёз домой, а мама твоя как давай переживать, что ты на морозе, маленькая наверняка всё отморозила, раз бледнющая такая, — она слышит сквозь его монолог улыбку, чувствует, как он берёт её за руку. — Она тебя в ванну горячую поместила, а тебе хоть бы хны, — всё такая же бледная. Мама снова переживать начала, мол вот, умрёт девочка у неё на руках и как она с этим жить будет. Но ты то у нас не из того теста, ты у нас сильная девчушка. Ты у нас месяц, два была, энергии хоть отбавляй. Не ребёнок, а золото. Ну мы и решили тебя оставить, раз никто из родителей не появляется. Да мы и не хотели тебя никому отдавать, как родной стала.

Марлен смотрит, как мозолистые пальцы гладят костяшки и выступающие голубые вены. Ком сдавливает глотку.

— Мы все очень сильно тебя любим, Марлеша, — его голос вдруг становится крепче. — Ты такая храбрая, смелая, сильная девочка… И я горжусь тобой. Мы гордимся тобой, — Марлен поднимает на него взгляд, встречается с зелёными глазами, наполненными такой любовью и теплом, что наворачиваются слёзы. — Иногда я даже завидую самому себе, что у меня такая прекрасная дочь.

Марлен сжимает челюсти, чувствует, как дрожит нижняя губа и как бежит первая слезинка по щеке. Она шмыгает носом, давится и кашляет, выпуская наружу огромный поток эмоций, который она держала в себе последние дни. Слёзы сами непроизвольно бегут по щекам, обжигают кожу. Пара капель падает на пол. Она чувствует горячую руку на затылке, мягкую ткань льняной рубашки отца. Марлен хнычет, стонет беззвучно от ноющей боли внутри.

Снаружи слышно, как фырчит, гогочет Триша. Милла в последнее время тратила по несколько часов в конюшне, иногда доходило до того, что Марлен выносила её спящую оттуда на руках. Она говорила, что так преодолевает свои страхи. Но грозу она до сих пор боится.

Марлен ведёт ухом, слышит детские неуверенные шаги на крыльце, у входа они останавливаются. Эти самые шажки срываются на короткий бег, и вот тёплые маленькие ручки обнимают её. Марлен сама берёт в охапку Миллу, крепко прижимает к себе. Отец обнимает уже двоих. Марлен больше не сдерживается, ревёт настолько громко, насколько возможно. А вместе с ней и Милла.

Марлен слышит как в комнату заходит мама. Она тоже плачет, обнимает их.

Не получилось выехать даже через час. Через час только все успокоились. По крайней мере, Марлен и папа. Марлен всё выплакала, а у мамы и Миллы всё ещё стоят слёзы на глазах.

Мама проводит тёплой рукой по щеке Марлен. Она задерживает её ещё на несколько минут, сжимает запястье и прижимает ладонь к коже. Ей безумно страшно.

— Я люблю тебя, Марлеша, — мама говорит это сквозь стоящие в горле слёзы, выдавливает подобие улыбки на свои губы. Мама всегда пыталась поддержать их, когда сама находилась в ужасном состоянии.

— Я тоже тебя люблю, мам, — ощущение тепла в груди появляется, когда они обнимаются. Снова. Эти объятия крепкие. Запоминает её. Так, будто её больше не увидит. — Я скоро вернусь, обещаю.

***

Оставалась всего сотня метров до виднеющихся стен Врат Балдура, рассвет окрашивал окружающий её лес в красно-золотые оттенки. Топот копыт был не единственным звуком. Утреннее пение птиц было совсем близко, они пролетали через густые кроны макушек, их было почти не видно, но Марлен улавливала быстрый хлопающий звук крыльев. Ей казалось, что её голова бурлит внутри. Она приезжала сюда только с отцом, они часто замечали здесь проезжающих купцов, которые на вид не слишком ухожены и бедноваты. Во Вратах безумная конкуренция на место. Отец годами выстраивал свой маленький бизнес по продаже мяса, но всё это рухнуло в одночасье. Видно смотровые башни Василисковых ворот у Ривингтона, окрашенные в красный рассвет.

Марлен слезает с лошади, в Ривингтон на лошадях можно только с повозками. Триша трясёт гривой. Милла заплела ей косичку в, как она сказала, «знак удачи». Марлен ведёт за поводья Тришу вглубь пригорода к огромному амбару, — стойлу для лошадей или конфискованного скота. На входе стоит знакомый ей дварф, — владелец амбара. Он замечает её, приветливо улыбается. Марлен чувствует себя некомфортно.

— На этот раз ты одна, — только и сказал он, прежде чем забрать поводья и серебряник. Марлен ждёт у входа, чтобы забрать свой талон. У этого дварфа всё схвачено. Он возвращается через минуту, отдаёт ей талон из плотной бумаги с его подписью и корявой печатью. — Что-то случилось?

— Семейные проблемы, — она кивает ему и уходит к Василисковым воротам. Она знает и чувствует, как владелец амбара провожает её взглядом. Гадко.

У ворот её пропускают Кулаки без каких-либо проблем, и как только за ней захлопывается дверь, Марлен чувствует себя потерянной мышкой. Пылинкой, если сравнивать масштабы города. Первой на очередь пришла мысль устроиться официанткой в Ночлежке Фрейго. Внутри всё сжималось, обливалось кровью, пульсировало в ушах. Так странно и страшно одновременно, оказаться в огромном городе одной. Как только Марлен переступает за дверь, в нос бьёт запах пота и мяса. Она видит, как кухарка выносит посетителям их заказанные блюда, что-то говорит, скривив в недовольной гримасе губы и брови, и уходит обратно на кухню.

Вдох. Выдох. Марлен кажется, что у неё подкашиваются ноги, она идёт в сторону кухни, минует столы, посетителей, работников, а в голове только дикий стук собственного сердца. Она встаёт на проходе в кухню, сцепляет пальцы между собой, ногтями дёргает свежие заусенцы.

Кухарка замечает не сразу, лишь через полминуты, также недовольно сдвинула брови и скривила губы.

— Чего надо?

Марлен проглатывает ком в горле, облизывает от волнения губы.

— Я ищу работу. Могу быть официанткой или кухаркой, если потребуется.

Кухарка недовольно сводит брови ещё ближе к переносице, упирается одной рукой на стол, другой в бок, в этой руке тряпка.

— Проваливай, дорогуша, — она протирает стол от кровавых разводов. Марлен кусает губу до острой боли. Не смотреть. Не смотреть. — Знаем мы таких «официанток».

Марлен всё ещё стоит на проходе, жалобно смотрит на женщину. Ком снова раздирает горло. Женщина бьёт по столу ладонями, вскидывает их в сторону Марлен, пока та лишь дёрнулась. Во рту привкус крови.

— Проваливай, кому сказала! — в Марлен полетела тряпка, от которой она ловко увернулась, женщина взяла в руки деревянный половник. — Проваливай!

Марлен со всех ног начинает бежать к выходу, слышит, как за ней бежит кухарка. Когда она выбегает на улицу, в лицо бьёт холодный ветер с реки.

— И чтобы я тебя больше не видела на этом пороге, шлюха!

Марлен смотрит, как кухарка громко захлопывает дверь за ней. Внутри что-то треснуло. Марлен сжимает талон в руке, прячет его в бралетте. Хочется плакать. Разве она похожа на шлюху? Да быть такого не может! Кто-то пихает её в бок, слышит пошлый шепоток у своего уха: «Загляни в «Ласку Шаресс». Там таких, как ты любят». Марлен оборачивается резко, видит перед собой мужчину. Он уже пожил свой век, сильная щетина, тронутые сединой волосы. Он шатается. Пьяный вусмерть. Марлен отшатывается, быстрым шагом уходит вглубь Драконьего Перекрёстка. Есть ещё куча мест, куда можно устроиться.

В которые её не приняли. Марлен уже больше четырёх часов ищет место работы, но все как один отказывают ей. Осталась действительно только «Ласка Шаресс». Марлен стряхивает неприятное ощущение с плеч и слишком неуверенно переступает порог борделя. Пахнет чем-то едва уловимым, сладковатым и пряным. Она видит стойку рядом со входом, бар и несколько столиков, а также большие тёмно-красные завесы. Ковры тоже тёмно-красные, с золотистой вышивкой. Бордель пуст. В нём ни души, кроме работников. Марлен едва чувствует ноги, когда подходит к стойке. За ней женщина. Блондинистые кудри высоко завязаны в пышную причёску, алые губы что-то нашёптывают под нос, а яркие из-за макияжа глаза быстро читают что-то.

— Мы закрыты, — почти сразу произносит эта женщина, не отрываясь от чего-то интересного за своей стойкой.

— Мне нужна работа.

Женщина томно вздыхает, откладывает, как оказалось, книгу и поднимает взгляд на Марлен. Её глаза оценочно осматривают эльфийку перед ней снизу-вверх.

— Хорошо, — она поднимается со своего места, бесцеремонно хватает Марлен за руку и ведёт к зеркалу, после чего разворачивает её спиной к себе и начинает её осматривать, попутно, словно сценарий, говорит: — По женщинам, мужчинам или всё равно? — женщина хватает её за грудь, приподнимает, в её глазах играют чертята. Алые губы изгибаются в полуулыбке. Хватает волосы, осматривает, нагло расплетает косу, собирает их в хвост и слегка приподнимает, словно смотрит, как бы Марлен выглядела с короткими волосами. — Оргии, бандаж, унижения приветствуются?

Марлен хлопает глазами. Она видит себя в отражении потерянной, сбитой с толку. Разноцветные глаза смотрят за руками женщины, за её движениями. Марлен ничего не может сделать, она словно оцепенела от подобной дерзости, но возникать совершенно не стала.

— Ч… Чего?

Женщина вздыхает, упирает руки в бока позади неё, смотрит на неё через отражение так, словно перед ней пятилетний ребёнок.

— Милая, ты пришла в бордель, — она слегка улыбается, поправляет одну из прядок длинных волос Марлен, мягко проводит по всей длине пальцами. — О какой работе ты думала?

— Официанткой… или, может быть, если получится, что-то другое… — Марлен поворачивается к женщине. Они почти одного роста, Марлен только немного ниже. — Но точно не… шлюхой.

— О, сплюнь! — женщина всплёскивает руками, закрывает обеими руками рот Марлен, пока та лишь обескуражено хлопает глазами. — У нас подобные отвратительные слова не произносят!

Это всё похоже на какой-то спектакль. Постановку. Только вот Марлен забыли выдать сценарий и пустили на одинокую сцену. Теперь она стоит не перед тысячей, так перед парой назойливых глаз, смотрящих на неё голодно и совершенно бесчувственно. Марлен мнётся, не знает, что и сказать в эту пустоту.

— Дорогая, иной работы в борделе нет, — рука женщины взбалмошно отдёргивается, а сама она, во всей своей грации, уходит обратно к стойке. — Ты знаешь, где выход.

Марлен понимает, как поднимаются слёзы, горло стягивает узлом ноющей боли. Она не может их сдержать.

— Прошу вас, — она поворачивается к женщине лицом, слышит, как дрожит голос. — Мне очень нужна эта работа. Я… — это её последний шанс. Женщина поворачивается к ней лицом, изучает её несколько секунд. Нужно перестать гнуть свою линию. Нужно лишь… перетерпеть. — Я согласна на всё что угодно. Возьмите меня, умоляю.

Слёзы начинают течь по щекам ещё до того, как она заканчивает свой обрывистый, скомканный из множества слов монолог. Женщина молчит, смотрит на неё непрерывно, глаза скользят вниз и вверх, Марлен словно под каким-то надзором.

— Как твоё имя? — говорит женщина спокойным, медленным и тянучим голосом. Её слова похожи на мурчание. Она подходит ближе, вытягивает одну прядь из копны белых волос и накручивает себе на палец.

— Марлена.

— Марлена… Красивое имя, я бы сказала, свободное. Меня зовут Мамзель Амира, — Мамзель выкручивает прядь в слабое подобие кудряшки. — Есть где остановиться? — Марлен качает головой, Мамзель вздыхает. — Займёшь свободную комнату на втором этаже. Советую выспаться как следует, Марлена, вечером тебе будет не до сна.

***

Марлен ожидала точно не этого. Во-первых, её вырядили в платье, которое не закрывает… ничего. Декольте почти до пупа, открытая до поясницы спина, платье держится исключительно на её шее. И вырез на ноге слишком длинный, доходит до кости бедра. Ещё и цепочку на бёдра нацепили. Во всяком случае, у неё есть работа. Мамзель сказала, что все чаевые Марлен может забрать себе. Столиков не так много, в основном бóльшая часть пьянчуг сидит у бара.

Мамзель лично сделала ей образ. Как она это назвала «падающая звезда». Марлен не разделяет особого энтузиазма над этими прозвищами, поэтому и комментировать не стала. За одним из столов сидят человек, полуэльф и полуорк, именно им Марлен несёт напитки, пока те смотрят за медленным танцем женщины на сцене. Марлен часто заглядывается, на то, как танцовщица-тифлинг по имени Немея крутит на своём хвосте огненный обруч под удары барабанов, звонкую мелодию бубна, изредка, но славно поющую скрипку и глухой звон монеток на её поясе. Немея словно плывёт в плавном течении мелодии. Марлен может признаться, что восхищена не меньше гостей. В груди всё пылает от красоты танца Немеи. Даже самой хочется встать на её место и станцевать не что-то похожее, а что-то… лучшее. Марлен ставит на стол две кружки пива и один бокал вина, ныне прибывая в более скверном настроении, чем раньше. Она чувствует хлесткий шлепок по своей заднице, вздрагивает, смотрит на того, кто ударил. Человек. Он сально улыбается ей, лезет пальцами в разрез юбки.

— Что расстроило такую красавицу?

Его присутствие. Но Марлен смолчала, дёрнула уголками губ и отпихнула его руку от своего бедра, унося ноги подальше от того стола.

В этот же день во время закрытия Марлен попробует станцевать хоть что-то похожее в маленькой комнатушке больше похожей на кладовку, нежели действительно комнату. Но Марлен хватает и этого. Прямо в чёрном платье Марлен пробует сделать удары бёдрами, как Немея, перед большим зеркалом в пол, которым явно давно никто не пользуется и Марлен вполне в праве назвать его своим. Получается слишком резко, не как у Немеи. Марлен пробует выгнуться как Немея, но тут же сводит спину и Марлен начинает тереть обеспокоенные такой нагрузкой мышцы. Марлен пробует сделать растяжку, — каждый танец Немея заканчивает шпагатом, а между пальцами ступни зажат пылающий огнём обруч. Марлен растягивается лишь на меньшую часть половины, а когда пытается сесть ниже, падает на пол и хватается за внутренние части бедра. Мышцы горят огнём, она целый вечер пробыла на ногах и вместо того, чтобы спать, она их ещё больше нагружает. Марлен едва доползает до своей названной постели, даже не смывает макияж, что нанесла ей Мамзель сегодня, просто обтёрла глаза и губы руками, оставив на ладонях и пальцах смесь из красного и чёрного.

Она тренируется каждый день после работы, через неделю стали получаться удары бедра, а через ещё неделю у неё начала получаться тряска. Радости совершенно не было предела, но предстояло выучить ещё кучу элементов. Марлен не собиралась выгонять Немею с её места, просто это было её… хобби. Да, хобби. Через месяц Марлен научилась и грудным элементам. За это время она познакомилась с Ним, — дроу, работающей в этом месте вместе со своим братом-близнецом. Ним, к счастью, не стала свидетельницей тренировок Марлен.

Родителям и Милле же Марлен ничего не стала говорить про свою новую работу, соврала, написав им в письме, что устроилась в пекарню в Нижнем городе. Она решила держать их в неведении, подальше от этого. Она прекрасно знает, что они не станут презирать её за выбор работы, наоборот, захотят быть ближе и станут навещать. А Марлен будет спокойней, если они останутся в деревне. Марлен также сообщила Мамзель, что раз в месяц по выходным она будет уезжать домой к семье, что Мамзель поддержала и дала добро.

В один из дней Ним смогла словить Марлен на ступенях второго этажа и отвести к бару, где собрались почти все работники борделя. В воздухе витает аромат лаванды и сладкого вина, который распивают Мамзель, Ним и Сорн. Марлен же держится подальше от алкоголя, проводит круги по краям бокала подушечками пальцев. Она также и не вступает в беседу, прячет ноги под платьем, сжимает пальцы на ногах от прохладного ветра, скользящего по голой коже. Они все неторопливо общаются, как семья. Марлен не поднимает головы, видит мягкие волны светло-голубого хвоста Немеи. Марлен почему-то чувствует себя пойманной, будто Немея знает, чем занимается их официантка после работы. Немея постоянно смотрит на неё, а после пары минут болтовни за барной стойкой подходит к Марлен, заставляя ту поднять на неё глаза.

Немея проводит ухоженными, подпиленными до мягкого округа ногтями по острым углам бледных ключиц, хватает и сжимает между тонкими пальцами белые локоны, собранные в несуразный, полный мелких кудрей пучок. Мамзель сказала, что небрежность добавляет красоты и сексуальности, а кудри — игривости. Марлен с этим суждением спорить не стала.

— Неземная красота, — сказала Немея, двигаясь пальцами вдоль худой шеи. — Всё ещё удивляюсь, как ты жила в провинции, среди этой грязи. Такая, как ты, должна быть явной аристократкой, не меньше.

— Мало ли эльфов в Фаэруне, — бурчит Марлен, наконец хватает бокал вина и делает первый маленький глоток с явным намёком на окончание диалога. Слишком сладкое, сахарное, она бы сказала.

Немея хмычет.

— Эльфов много, но вот… подобных тебе я ещё не встречала.

В диалог вступает и Мамзель. Она выдёргивает из пучка Марлен заколку, и кудри падают ей на спину и плечи.

— Она разобьёт немало сердец, уверяю вас.

За барной стойкой прошёлся мягкий смешок. Не унизительный, нет, скорее подбадривающий. Марлен не поднимает глаз с бокала вина, в отражении его стекла видит свой лиловый глаз, обрамлённый белыми ресницами и чёрной вуалью теней. Впервые за всё время Марлен чувствует себя поистине… красивой? Желанной? Сексуальной? Все эти слова совершенно не имеют ничего общего с мягким чувством в животе.

***

Мамзель стала поговаривать, что на Марлен поступает всё больше и больше положительных отзывов. Точнее, не на Марлен. На Звёздочку. Мамзель придумала ей это прозвище на следующий день после того, как один из посетителей назвал её звездой этого заведения. Возможно, всё это связано с тем, что она стала более плавной и грациозной в своих движениях из-за постоянных тренировок у зеркала.

Мамзель также отпустила её сегодня на выходные домой. Триша, при виде Марлен, почти выпрыгивала из поводий, когда её выводил владелец амбара. Марлен также слышала, как кричит Милла, когда дом только-только мелькал среди деревьев. Раннее утро дома всегда тёплое, во Вратах сильно влажно. Марлен любит это тепло.

Марлен не успевает слезть с Триши, — Милла уже бежит с крыльца, спотыкаясь на ступенях, босыми ногами по влажной траве. Она бежит так отчаянно, плачет, кричит во всё горло.

— МАРЛЕНА! — Милла надрывается, ревёт только сильнее. Марлен только и удаётся, что добежать оставшееся расстояние и упасть на колени перед мелкой занозой, что влетает в неё крепкими объятиями и громким плачем. — Не уезжай больше никогда-никогда! Пожалуйста!

Марлен прижимает маленькую голову к плечу и шее, зацеловывает висок и рыжие родные кудряшки.