Глава 2. Прошлое всегда рядом (1/2)
Рекомендую читать под Hans Zimmer ”Rise”
События происходят во время войны Последнего Союза.
Говорят, что у эльфов хорошая память. Это так. Их память так хороша, что порой превращается в наказание. Ибо если в жизни обычного человека случается больше печалей, чем радости, то за своё бессмертное существование эльдар успевают увидеть гораздо больше того, о чем хотелось бы забыть...
Воспоминания превращаются в изощренную пытку, терзающую восприимчивое сознание не тускнеющими от времени образами. Эру*, одаривший эльфов множеством благословений и талантов, обделил их забвением при жизни, обрекая идти весь долгий путь их существования с тяжким грузом на хрупких плечах.
Она не стала исключением, хотя во многом отличалась от своих сородичей. Она в свои еще юные годы уже хотела забыть слишком многое. Хотела, но не могла. И дело не в страшной эпохе, в которой ей довелось жить. Хотя в Арде со времен падения Нуменора*, то есть с ее рожденья, не знали покоя.
Сама ее жизнь была покрыта сумерками. И в этих сумерках она различала смутные силуэты единственных неясных воспоминаний — то ли слишком ранних, то ли вовсе чужих. Они путались в тонких режущих нитях сожалений, переплетались с косыми тенями горчившей на губах вины, осыпались в холодную пустоту дней тлеющими обрывками, в которых уже ничего нельзя различить.
Лишь один мелькающий образ был достаточно четким, чтобы понять, чей лик так усердно хранит ее память. Чтобы увидеть свои-не свои черты. Чтобы узнать, что изумрудный цвет глаз ей достался от той, что дала ей жизнь. Цвет — не оттенок, ведь на лице матери жили прозрачные озера, пронзенные солнечными лучами на восходе...
Вместе с зеленью глаз она унаследовала и часть материнских способностей к магии. Жаль, что себе самой Глиндаэль* помочь не смогла. Ее обессиленный уход был самой тяжкой частью воспоминаний. Воспоминаний, ставших горькой ношей в сумерках жизни молодой эльфийки. Теперь к ним присоединится и это... Этот вечер, этот ужас, это проклятое поле великой битвы она не забудет уже никогда. Усеянный телами погибших Дагорлад* будет всегда стоять у нее перед глазами...
Она осторожно брела по беспомощно-обнаженной долине, покрытой густой, осязаемой мглой. Ей казалось, что воздух вокруг наполнен немыми тенями, сбивчивым хриплым дыханием смерти и умирающим шепотом оскверненной земли. Небеса, напитанные злобой, творящейся под ними, вспучивались отравленными тьмой тучами. Они закрывали весь небосклон, превращая и без того унылый пейзаж в черно-серую колышущуюся массу. Сюда, на эту проклятую равнину, не заглядывали ни солнце, ни луна, ни звезды. Будто здесь была еще одна Завеса — завеса темноты, и за ней царили ужас и мрак.
Взгляд ее рассеянно блуждал по топи*, спотыкаясь о тела погибших. Их было мало. Слишком мало.
”Видимо, сюда добрались совсем немногие… Остался ли кто-нибудь в живых из армии эльфов, попавших в это болото? Есть ли выжившие вообще? Что, если все уже кончено?”
Она вздрогнула, приходя в себя. Такой дисбаланс сил она бы почувствовала. Нет, света в этом мире пока достаточно. Как и тьмы. Война еще только начиналась. А погибли уже столь многие...
Воины лежали в грязно-серой жиже. Некоторые уже увязнув лицом в топкой почве. Некоторые устремив остекленевший взор в заволоченные небеса. Если они и мечтали увидеть прекраснейшие создания Варды перед смертью, то и эти надежды были растоптаны немилосердной тьмой.
Эльфийка ощущала болезненную пульсацию пространства вокруг, будто гнев пропитывал здесь все насквозь. Здесь были злоба и ненависть. Она чувствовала это кожей, ее будто опаляли огнем и тут же окатывали ледяной водой. Ее лихорадило. Страдание, заполнившее долину до краев, отзывалось в ее душе безысходной мучительной тоской. Здесь не было надежды, она не чувствовала ее — лишь отчаянное желание одолеть, наконец, врага и убрать его грозную тень из Арды навсегда. Здесь не было жизни — лишь смерть и боль, разлитые окрест. Здесь не было света. Лишь краешек эльфийского зрения мог зацепить неясные, безнадежно далекие точки прирученного тепла — в лагере нападавших жгли костры. Но добраться до них ей точно не позволят...
Пробираться по топи становилось все сложнее. Ноги то и дело утопали, проваливаясь в податливый грунт. С каждым шагом удушливая волна тошнотворного запаха становилась все сильнее. Ветер, опьяненный торжеством смерти, был как никогда жесток и все гнал на нее эту зловонную смесь крови, гари и ядовитых испарений. Каждое дуновение превращалось в пытку для ее тонкого обоняния, но она заставляла себя идти вперед, позволяя запаху пропитывать ее волосы, просачиваться через одежду, через кожу, въедаться в память. Вонь делалась все невыносимее, но это был отличный ориентир здесь, в покрытом мраком Ниндалве. Усиливающийся запах превратился для нее в след, убеждавший, что она движется правильно. Что она приближается к своей цели. Такой же неясной, размытой и сумрачной, как те смутные, полные тревоги и скорби воспоминания.
Она жила с этими тенями в душе сколько себя помнила. И не было никого, кто мог бы помочь ей понять, вспомнить или забыть об этом, наконец. Постоянное душевное смятение изнуряло, заставляя чувствовать себя неуверенно, ненадежно. Зыбкость воспоминаний становилась карой, ничуть не лучшей, чем эльфийская память. И когда в ее жизни появилась эта необъяснимая тяга, так схожая своим непостоянством и отсутствием ясности с мучившими образами прошлого, она поняла, что пойдет на ”зов”.
Рано или поздно это должно было случиться. Сумрак должен был переполнить ее жизнь, подтолкнуть на поиски. Уставшая бродить в полутьме сомнений, она хотела понять свое прошлое, обрести себя. Двигаясь наощупь в сгущающемся мраке своего пути, она тянулась к свету, пытаясь стать обычной эльфийкой.
Именно это привело ее сюда...
Она была осторожной, ступая тихо, чтобы не потревожить мордорских тварей, все еще рыскающих среди убитых в ночи. Хотя о времени суток здесь можно было только догадываться. Пригибаясь почти до самой земли, эльфийка старалась оставаться незамеченной, ловко перебегая от одного укрытия до другого.
”Если придется сражаться здесь, это будет моя последняя битва. Слишком много четвероногих силуэтов двигается во тьме. С таким количеством противников не справится и прославленный воин, а я и до обычного не дотягиваю. Разве что до хорошей охотницы, как большинство эльфов”.
Темно-серая, будто прогнившая насквозь земля под ногами была обманчивой опорой, как и острые скользкие камни и огромные валуны, покрытые слизью. Почва осыпалась, вспучивалась и проваливалась в неожиданные топкие ямы. Чем дальше на восток она заходила, тем сложнее было продвигаться вперед. Даже ей — хрупкой эльфийке, что уж говорить о мужчинах в боевом облачении...
Она видела их тела, пока пересекала земли Ниндалва. Чем ближе к болотам, тем больше страшных знаков прошедших битв встречалось ей. Одно то, что тела эльфов не забрали с поля боя, уже говорило о многом. Жестокая резня на хлипкой почве, которая подводила даже ловких эльдар, вот что нашли здесь ее соплеменники. Не было в этих смертях ни доблести, ни ценности — бессмысленное истребление в ядовитой топи. Беспощадная ловушка, подстроенная извращенным умом Саурона.
”О, Эру! Почему, почему именно сюда? Что так влекло меня в эти проклятые земли?”
Она заметила шевеление слева от себя и замерла, прижавшись к осклизлой поверхности камня.
”Варг!”
Желтизна звериных глаз обожгла ее страхом. Темно-зеленый плащ, уже давно и безнадежно испачканный липкой грязью топи, надежно укрывал ее от цепкого хищного взгляда. Но запах... Варг вполне мог учуять ее, учуять сквозь всю эту вонь разлагающихся трупов и паленого мяса, учуять, несмотря на ветер, дующий в ее сторону.
Она медленно потянулась к кинжалу, запрятанному в голенище сапога.
”Эго*. Эго. Эго!”
Огромный волк оскалился, обнажая желтоватый клык с одной стороны — другой торчал из пасти неровным обломком. Зверь принюхался, напряженно втягивая воздух влажными от крови жертвы ноздрями. Вязкая слюна тянулась от его рта к развороченному животу мертвого эльфа. Варг переступил мощными лапами, фыркнул и отвернулся, склоняясь к неподвижному телу. Отвратительное чавканье и хруст перекусываемых костей наполнили собой тишину.
”Не заметил... Благодарение Валар, не заметил!”
Эльфийка сглотнула, прикрывая глаза и прижимаясь лбом к холодному сырому валуну.
Ее мутило. От запахов, от вида увлеченно жующего варга, от звуков его довольного утробного урчания. Хотелось остановить все это. Убежать подальше от этого страшного места, стонущего под тяжестью скорби. Вернуться в зелень лесов, где солнечные пятна пронзают дрожащий воздух, где ручьи поют светлые песни жизни, где звездный свет хранит прекрасные легенды ее народа...
”Мое место не там, хватит мечтать о несбыточном! Я пришла сюда за ответами, потому что именно сюда меня непреодолимо тянуло. И я знаю, что здесь я их найду… Я надеюсь на это”.
Ее влекло настойчиво, неудержимо. Еще до этого похода союзной армии. Задолго до него. Как высших эльфов звало море, как авари очаровывали леса, так ее манило нечто неизведанное, таинственное.
Сновидения, мысли и непреодолимое желание увидеть тот или иной уголок Арды поселились в ее душе давно. Сначала она считала это странной, внезапно проснувшейся тягой к путешествиям, но позже поняла, что в этой изменчивой пугающей одержимости есть нечто скрытое, имеющее отношение к тем самым воспоминаниям.
Поддаваясь этому зову, она не раз переступала порог собственного дома, направляясь в совершенно незнакомые ей места. С каждым разом красота этих мест становилась все сомнительнее, а путешествия уводили все дальше от дома. Со временем пути, по которым ее уводила эта тяга, стали настолько опасны, что пронзающий страх и ужасающая догадка отрезвили её разум, придавая сил противиться настойчивому желанию.
Но в этот раз она не выдержала. Равнину перед вратами Мордора последние месяцы эльфийка видела во сне и наяву, буквально лишаясь возможности дышать во время таких видений. Казалось, во всей Арде разом исчезал кислород, и каким-то непостижимым образом она знала, что вдохнуть полной грудью сможет только там. Ноги все чаще уносили ее на восток от дома, а когда она приходила в себя и возвращалась, душа наполнялась недовольством, неудовлетворенностью, тоской... В такие моменты острое предчувствие неизбежного переплеталось в ней с сомнениями, а хаотично мечущиеся мысли только сбивали с толку.
Постепенно она подчинялась этому внутреннему зову, не замечая, что каждый раз забирается все дальше, а ”пробуждение от морока” случается с ней все позже. Она не могла понять, усиливалось ли ее собственное желание со временем, или же росло влияние чужой силы. Но, так или иначе, в последний раз эльфийка очнулась от наваждения только на подступах к Мордору. Она с трудом представляла, как преодолела такой путь. Но память услужливо демонстрировала картинки пройденного. Каменные гряды Белых гор, цветущие поля Лоссарнаха, смелые воды Андуина, горделивые скалы Каир Андроса, таинственные болота Ветванга...
Конечно, она знала, что сейчас перед вратами Мордора развернулась, вероятно, величайшая битва этой эпохи. Но, раз уж она подобралась так близко к таинственному зову, нельзя было упускать возможность выяснить, что или кто так настойчиво привлекает ее к себе. Покончить с этим раз и навсегда. Потому что жить в неведении и постоянном страхе оказаться неизвестно где, строить догадки и ломать голову над происходящим она больше не могла. Чем бы это ни было, она встретит это лицом к лицу сейчас или погибнет на поле боя, но освободится от сомнений и страхов.
И вот теперь она была здесь. Ниндалв остался позади. Но топи, еще ужаснее в своей неприкрытой ненависти ко всему живому, лежали перед ней. А за ними... за ними была та самая долина. Дагорлад.
Сделав несколько осторожных шагов, девушка оказалась по другую сторону валуна.
Кольцо густого плотного тумана ядовитых испарений, окружающее болото, медленно разошлось перед хрупкой эльфийкой, открывая ее взору сердце топи. Она потрясенно застыла, выпрямляясь в полный рост. Ее лицо исказила гримаса ужаса.
”Сколько боли... сколько страданий... сколько страшных потерь...”
Вся равнина была усеяна телами... Куски отрубленных конечностей, вывернутые наружу кости, смятые доспехи, развороченные тела, изуродованные лица медленно погружались в тягучую зеленовато-серую трясину... Отброшенные мечи, затупленные топоры, сломанные секиры и впустую потраченные стрелы — все было перемешано, забыто. Лук, так и не выпущенный из руки до самой смерти, копье, пригвоздившее гнома к земле, человек с застрявшим в груди палашом, отрубленная голова орка с воткнутым в глаз укороченным клинком.
Сталь не пела победных песен, обреченная на медленную смерть от сырости и забвения. Храбрые сердца не играли музыку жизни, погружаясь в сумрачное болото.
Смерть была здесь хозяйкой: черная, вневременная смерть, ненасытная, страшная в своем безумии и неотвратимости.
Эльфийка пошатнулась. Ее глаза расширились, рот раскрылся в беззвучном крике. Рука непроизвольно легла на живот в попытке сдержать одолевающую ее панику.
Боль, испытанная здесь, впивалась в ее душу, ослепляя в первые мновения. Страх заползал в сердце ледяной змеёй, сворачиваясь там тугими плотными кольцами, не давая дышать. Она чувствовала неверие и растерянность, которые испытывали погибшие здесь. Сердце ее сжалось, отказываясь верить в увиденное, отказываясь биться на этой земле в одиночку, без всех тех, что уже ушли в полные покоя чертоги Мандоса.
Она чувствовала такое сожаление, такую скорбь по утраченным жизням, по свету, ушедшему из глаз сотен, тысяч! Тоску о стольких нитях судеб, оборванных жестокой дланью Темного Властелина.
”Скольких мужей, сыновей, отцов и братьев не дождутся дома уже никогда... О, как же ты бываешь жестока, жизнь! Долгая жизнь жестока вдвойне. А бессмертие эльдар и вовсе становится проклятьем, если тот, с кем хотела его разделить, ушел в Валинор таким необратимым, страшным путем. Здесь лежат далеко не все жертвы этой войны. О, нет! Многим больше их осталось там, за спинами союзного войска, дома...”
Слезы покатились по щекам, обжигая тонкую кожу. Она неосознанно двинулась вперед, блуждая потерянным взглядом вокруг. Земля, залитая кровью так, что больше не могла вмещать ее в себя, глухо стонала и вздрагивала под ее ногами. На поверхности кровь собиралась целыми лужицами, смешиваясь с грязью, глиной и болотной жижей. Боль пропитывала почву вместе с ней, мерно просачиваясь вглубь, проникая в скрытые жилы подземных рек, устремляясь по ним ядовитой гущей к самому сердцу этой земли, отравляя, искажая саму суть долины. Эльфийка чувствовала содрогание земли, ощущала агонию света в ней, и сама еле сдерживала рвущие душу стоны боли и отчаянья.