Понедельник + (2/2)
Пока она двигается, влажные пряди волос касаются кожи, оставляя прохладные следы. Она бросает короткий взгляд в зеркало — её глаза кажутся темнее обычного, глубже, наполненные чем-то, что она не хочет анализировать. Затем машинально берёт резинку с тумбочки и, перекинув волосы через плечо, начинает заплетать косу. Движения уверенные, чёткие, но небрежные — в отличие от того, как она обычно это делает.
Она поправляет халат, бросает ещё один взгляд в зеркало — оценивающий, изучающий — и разворачивается к двери.
Время проверить, как там Николас.
Её шаги звучат мягко, почти беззвучно, когда она выходит из спальни и направляется по коридору к комнате сына.
Агата тихо открывает дверь, впуская в комнату тонкую полосу приглушённого света из коридора. Здесь царит тёплый, уютный полумрак, пропитанный лёгким запахом детского шампуня, мягкого постельного белья и чего-то сладкого — может быть, остатков мороженого, которым он, вероятно, успел испачкаться за ужином.
Он уже в кровати, укрытый одеялом почти до самого носа, но не спит. Маленькие глаза, полные ожидания, тут же находят её, и уголки губ расползаются в лёгкой, довольной улыбке.
— Я знал, что ты придёшь, — его голос тихий, но уверенный, будто в этом не может быть никаких сомнений.
Агата прикрывает дверь, оставляя лишь узкую полоску света, и подходит ближе.
— И почему ты так уверен? — спрашивает она, присаживаясь на край кровати.
Николас пожимает плечами, словно это что-то само собой разумеющееся.
— Потому что ты всегда приходишь.
Она смотрит на него, и на секунду что-то внутри сжимается. Глубокое, неприкасаемое чувство. Её день был тяжёлым, изматывающим, и она уже давно привыкла держать всё в себе. Но сейчас — в этом полумраке, в его тихой уверенности — на секунду становится легче.
Она тянется к нему, поправляет одеяло на его плечах, словно это самый важный ритуал в мире.
— Ты же не очень устала? — его голос звучит чуть тише, но она улавливает в нём осторожность.
Она ненадолго задерживает дыхание.
— Немного, — отвечает честно, но мягко.
— А ты выглядишь усталой.
Агата фыркает.
— Очень мило с твоей стороны так сказать.
Николас широко улыбается.
— Просто факт.
Она закатывает глаза, но чувствует, как тень улыбки пробегает по её губам.
— Ну раз так, то, может, ты меня научишь, как не выглядеть усталой?
— Спи больше, ешь пиццу, смотри мультики.
— Гениальный совет, — насмешливо протягивает она, приподнимая бровь.
Николас довольно кивает.
— Я знаю.
Некоторое время они просто смотрят друг на друга. В этой тишине нет необходимости что-то доказывать, кого-то убеждать. Здесь всё просто.
— Мам?
— Мм?
— Всё будет хорошо?
Она моргает, встречая его взгляд.
Ему не нужно объяснять. Он всегда чувствует, когда что-то не так. И даже если он не спрашивает прямо, его вопрос — о другом.
Она медлит. Затем медленно опускается, ложась рядом, ощущая, как тепло его маленького тела пробивается сквозь ткань ночной рубашки.
— Конечно, — шепчет она, глядя в потолок.
Он не отвечает сразу, но мягко тянет её за рукав, заставляя повернуться к нему.
— Обещаешь?
Агата на секунду застывает.
Она не верит в обещания. Они слишком часто оказываются просто словами, слишком легко ломаются под тяжестью реальности.
Но сейчас это неважно.
Она смотрит в эти большие, доверчивые глаза и медленно кивает.
— Обещаю.
Его ресницы дрожат, глаза медленно закрываются. Он верит ей.
Он всегда верит ей.
Ещё какое-то время она остаётся рядом, слушая, как его дыхание становится ровнее, как его маленькие пальцы расслабляются на краю одеяла.
И только после этого осторожно выбирается из кровати, выравнивает покрывало, выключает ночник и задерживается в дверном проёме, бросая последний взгляд на его лицо, освещённое мягким светом.
Потом выходит, тихо закрывая за собой дверь.
Агата спускается вниз, ощущая, как тишина ночного дома заполняет пространство вокруг неё. В этих стенах всегда было слишком спокойно — ритмичный, монотонный порядок жизни, где всё идёт по заранее прописанному сценарию. Но сегодня этот порядок будто сломан. Раздроблен. Каждый шаг по лестнице звучит в её голове слишком отчётливо, слишком громко, как эхо неосознанного беспокойства.
Она входит в кухню, не включая свет. Её глаза уже привыкли к полумраку, мягкому отблеску уличных фонарей, проникающих сквозь высокие окна.
Движения автоматические. Дверца холодильника открывается, наполняя кухню бледным искусственным светом. Агата замечает оставленную в коробке пиццу, берёт один кусок и лениво прикрывает дверцу локтем.
Она ест его прямо так — холодным, жестковатым, с чуть заветренными краями. Без аппетита, без желания. Просто потому что так проще. Чем что? Чем думать.
Она облокачивается о кухонную стойку, одной рукой придерживая край халата, другой поднося пиццу ко рту, и задерживается.
Ей хочется позвонить.
Ей хочется написать.
Каждое нервное окончание внутри неё словно натянуто до предела, каждый импульс рвётся наружу, и это — раздражает.
Рио.
Глаза Агаты сужаются, и она глубже вдавливает спину в стойку, вгрызаясь в корочку пиццы так, будто это может сдержать нарастающее раздражение.
Она не должна так себя чувствовать.
Её привычный мир всегда был структурирован. Предсказуем. Удобный. В нём не было места неожиданностям, вспышкам эмоций, неконтролируемым реакциям. Агата умела держать себя в руках. Умела сохранять самообладание.
Но не с Рио.
Эта женщина всегда умела взрывать в ней что-то неизведанное.
И теперь внутри неё словно граната с выдернутой чёкой, и остаётся только ждать, когда рванёт.
Ей нужно вернуть контроль.
Она хочет обратно своё спокойствие.
Свою рутину.
Своё ничего не чувствовать.
Но вместо этого — злость.
Ядовитая, разъедающая, капающая с губ, словно кислота.
Потому что то, что сделала Рио, было унизительно.
Агата закрывает глаза, сжимает пальцы на краю стойки.
Она хочет написать.
Хочет сказать ей всё, что думает.
Проклять её за этот спектакль.
За то, что оставила её вот так.
За то, что заставила чувствовать.
Она резко ставит недоеденный кусок пиццы обратно в коробку и проводит языком по зубам.
Где-то в глубине души Агата уже знает, что их игра не окончена.
И что всё только начинается.
Агата глубже вдавливается спиной в кухонную стойку, словно пытаясь слиться с холодным мрамором, найти в нём опору, сдержать раздражение, которое бурлит в груди. Она хочет вернуть контроль. Себя. Своё привычное «ничего не чувствовать».
Но знает — они снова вернулись к началу.
Туда, где нет места флирту, лёгким касаниям, этим играм, разогретым до опасной температуры. Где остались только ядовитые замечания, сарказм, острые слова, которыми можно разрывать плоть не хуже ножа.
Всё откатилось назад.
Её пальцы сжимаются вокруг халата, а взгляд остаётся прикован к коробке с пиццей, будто в ней спрятан ответ на этот абсурд.
Но она знает.
Знает, что в этом её вина.
Опять.
Как тогда, с Эммой.
Когда она всё испортила, разрушила, сделала невыносимым.
Когда их брак остался только на бумаге, а из совместной жизни ушло всё — чувства, близость, даже конфликт. Осталась лишь обязанность.
А теперь она повторяет это снова.
Агата прикрывает глаза, сжав губы.
Но она никогда в этом не признается.
Ни Эмме.
Ни Рио.
Ни себе.
Потому что она — Агата Харкнесс.
А Агата Харкнесс не ошибается.
Не сожалеет.
Не раскаивается.
По крайней мере, так должна выглядеть её реальность.
Агата с силой захлопывает пустую коробку от пиццы, слишком резко, слишком громко для этой глухой ночной тишины. Секунда раздражённого молчания, прежде чем она хватает её и отправляет в мусорное ведро. Движение точное, отточенное, будто от этого зависит что-то большее, чем просто порядок на кухне.
Она делает вдох, медленный, контролируемый, словно пытается впитать воздух вместе со спокойствием, но вместо этого ощущает лишь пустоту. Ощущение липкое, неудобное, не оставляющее места для привычного хладнокровия.
Агата проходит в прихожую. Она не раздумывает, не сомневается, её руки действуют быстрее, чем мозг. Верхняя полка. Маленькая коробка, давно забытая. Ещё одно обещание самой себе, которое в итоге разбивается о сегодняшнюю ночь.
Пальцы находят знакомый гладкий картон. Она вытаскивает пачку сигарет, разворачивает её, находит зажигалку. Пробует на вес — легкая, почти новая.
Холодный воздух встречает её, когда она выходит на крыльцо. Темнота. Воздух пахнет осенью — сыростью, прелыми листьями, ночной свежестью. Она чувствует, как кожа моментально покрывается мурашками, но не возвращается внутрь.
Сигарета между губами. Небольшой щелчок — и тонкое пламя на секунду освещает её лицо. Агата делает первую затяжку, втягивая дым глубже, чем следует. Чуть прикрывает глаза.
Голова проясняется.
Руки меньше дрожат.
Она не делала так с того самого момента, как Эмма собрала свои последние вещи и съехала. Не позволяла себе. Контроль. Самодисциплина. Бесполезные принципы, которые рассыпаются, стоит им встретиться с этой эмоцией.
Ей становится легче.
Легче, чем за весь этот день.
Она докуривает первую сигарету до фильтра, разминая его пальцами, прежде чем гасит в пепельнице, которую когда-то забыла убрать. Почти сразу вытаскивает вторую, закатывает её между пальцами, прежде чем подносит к губам. Вдох. Выдох.
Телефон. Агата тянется за ним, разблокирует экран. Ей не нужно проверять. Она знает.
Она всё ещё в блоке.
Губы Агаты сжимаются. Она ненавидит это. Ненавидит, как её внимание цепляется за пустоту. Как раздражение вспыхивает внутри, сжигая остатки хрупкого равновесия.
Она открывает Tinder.
Движение автоматическое, словно поиск новой игры, новой сцены, нового отвлечения.
Рио онлайн.
Чёрт.
Этот факт неприятно кусает, что-то внутри сжимается, но Агата не даёт себе задержаться на этом. Она обновляет свой профиль.
Четыре новые фотографии.
Первая: она в строгом костюме, накинутом на голые плечи. Чёрный корсет подчёркивает талию, линия подбородка резкая, взгляд твёрдый, холодный. Контроль.
Вторая: мягкий, непринуждённый образ — лёгкий чёрный топ с завязками, волосы растрёпаны. На губах лёгкая улыбка, но в глазах всё ещё читается что-то колкое.
Третья: вечерний снимок. Агата в баре, в полутьме. В руке бокал вина, тёмный фон размывает контуры, оставляя только её взгляд. Вызывающий.
Четвёртая: самая откровенная. Её силуэт в тени, длинные перчатки, обтягивающее платье. Всё, что нужно, чтобы оставить пространство для воображения.
Она обновляет описание.
«Воспитание безупречное, намерения — не всегда. Классика в деталях, хаос в мыслях. Люблю хорошие книги, острое вино и тех, кто умеет вести игру.»
Сохраняет.
Листает анкеты.
Пальцы двигаются медленно, механически, перенося её через десятки лиц. Мужчины, женщины, короткие описания, несмешные шутки, банальные клише. Никто не кажется интересным. Никто не зацепляет. Никто не удерживает внимание дольше, чем на пару секунд.
Она докуривает сигарету, гасит её в переполненной пепельнице. Глубоко вдыхает холодный воздух. Обновляет ленту ещё раз.
И тогда Tinder подкидывает ей новую анкету.
На экране — тёмный фон. Чёрные перчатки. Тонкие запястья. Стройная фигура в вечернем платье, но без лица. Только тень, только изгиб тела, только обещание.
Описание лаконичное:
«Ты ведь не боишься проиграть?»
Агата застывает.
Чувствует, как внутри что-то едва заметно щёлкает.
Она медленно, обдуманно проводит пальцем вправо.
Совпадение.
Экран загорается.
Сообщение приходит почти мгновенно.
Она смотрит на него.
И вдруг понимает, что едва заметно улыбается.