Глава 18. Хуа-сяньшен. Часть 1 (2/2)

Фэн Ся приоткрыл глаза. Тягучий жидкий огонь чужого взгляда огладил сжавшегося мальчишку. Поманив его к себе, Фэн Ся усмехнулся. Этот ребёнок так отчаянно ливший по нему слёзы в храме, всё ещё боялся его — человека, не столь сильно старше, но несущего с собой смерть, огонь и кровь.

Сейчас Бай Лао выглядел очаровательно в своей нелепости, но Фэн Ся мог бы поспорить, кто из них двоих, по итогу, может оказаться более смертоносным.

Их знакомство, несомненно, нельзя назвать удачным. Но Фэн Ся чувствовал к этому несчастному ребёнку странную симпатию — на них обоих смотрят и всегда будут смотреть через призму деяний их матерей. И если у принца, пусть и опального, есть определённые возможности и люди, благодаря которым можно почувствовать себя лучше, то у ребёнка демоницы таких едва ли наберётся с горстку. В конце-концов, Фэн Ся хорошо помнил себя в его возрасте — обиженный, потерянный и униженный. Что ему стоит проявить доброту?

— Как твоё имя? — Спросил он, принимая поднос и подцепляя ложку. Забинтованные пальцы слушались плохо и получилось не с первого раза, но Фэн Ся и не думал обращать внимание на такой пустяк — он бы и глазом не моргнул, даже потребуй от него кто-нибудь взяться за оружие.

Бай Лао встрепенулся. Едва ли он ожидал, что с ним захотят продолжить беседу, но кем он был таким, чтобы отказываться.

— Разве сяньшен не знает моего имени?

Фэн Ся усмехнулся. Что за очаровательное неуважение?

— Я знаю твоё имя лишь потому, что его знают все остальные. И разве не должно ответить, когда твой сяньшен спрашивает? И, пожалуйста, не стой у меня над душой, сядь.

Бай Лао стушевался. Сбивчиво извинившись, он назвал своё имя и заозирался по сторонам. Ситуация становилась абсурдной и до дикого неловкой. Не найдя, куда можно сесть, Бай Лао оказался на распутье — он мог опуститься на колени перед кроватью или сесть на саму кровать. Но было ли это уместным? Фэн Ся не спешил облегчать задачу, крутя в пальцах ложку, пытаясь заставить израненные пальцы хотя бы немного слушаться.

Бай Лао сдался.

— Но ведь сесть можно только на кровать.

Жизнь Фэн Ся нельзя было назвать скучной, но едва ли что-то в последнее время веселило его сильнее.

— И что тебя останавливает?

— Уместно ли такое для слуги?

Фэн Ся вздохнул, отложил ложку, не осилив и половины уже остывшего бульона. Коротко кивнув на изножье кровати, он подождал, пока мальчишка излишне скромно пристроится на самый её край.

— Но я не вижу перед собой слуги. Как твоё ухо, а-Лао? Хорошо ли оно зажило? Нравится ли тебе твоё украшение?

Бай Лао неосознанно потянулся к серёжке. Золото под пальцами ощущалось тёплым, нагретым жаром пустыни. В памяти стыдливой волной поднялось воспоминание того вечера у фонтана, его неуместная истерика и чувство горького унижения. Серёжка коротко звякнула. Она ему не нравилась, чего греха таить, но кое-что всё-таки было.

— Мне нравится, как она звучит.

«Как цепочки на твоих нагрудных пластинах, сяньшен».

Она звучала тонко, мелодично. Как звук огненной смерти той роковой ночи. Как звук спасения.

— Не припомню, чтобы слуги носили такие. Их носят только наложницы. Ты знаешь, что делают наложницы? Что с ними делает мой отец?

Бай Лао кивнул. В конце концов, то, что пытался до него донести Фэн Ся, и так заложено в половине его естества. Хотел ли он этого и был ли у него выбор — всего лишь риторика. Непонятным оставалось одно, чего сам Фэн Ся хотел добиться этим диалогом.

Бай Лао вновь захотелось оскалиться, как тогда, у фонтана. За свою недолгую жизнь при дворце он немного преуспел прятать клыки и когти и терпеть всякое отношение. Но за свою недолгую жизнь на свободе он видел немало грязи и там тоже, в основном, надо было терпеть, хотя и не обязательно. Конечно, он всё ещё испытывал страх перед Фэн Ся, но уже не так явно, почти отдалённо. Что ещё он может сделать с ним? Снова назвать щенком? Опять же, это половина его естества.

И если господин хочет честности, кто он такой, чтобы его ослушаться?

— Могу ли идти, Хуа-сяньшен?

Фэн Ся вздёрнул бровь и внимательно посмотрел на сидящего перед ним. Глаза Бай Лао, два тёмных изумруда, резали без ножа. То были глаза не ребёнка, но сущности куда более опасной, древней.

Хуа-сяньшен

Бай Лао не был человеческим ребёнком и об этом не следовало забывать. Как много он успел узнать? Что из этого сможет обернуть в свою пользу? Вопросы были занятными. Фэн Ся неуверен, что хотел бы узнать ответы.

Но в одном он был уверен точно — слышать собственное, настоящее, имя было приятно. И хотя, имя, данное отцом, он носил с гордостью, как подобает хорошему сыну, оно было подделкой. Унизительной ширмой былых княжеских ошибок. Да, Фэн Су назвал его именем меч — назло отцу. Чуньшен звала его так — в отместку мужчине, укравшему у неё остатки свободы. Никто не делал этого без причины. Никто, кроме…

— Ты и впрямь лиса, — с улыбкой ответил он, — отнеси это обратно на кухню и можешь идти.

Бай Лао, не ожидавший такой реакции, даже растерялся, но, быстро взяв себя в руки, поспешил подхватить поднос. Кажется, стремясь побыстрее покинуть покои, он даже забыл поклониться.

Хуа-сяньшен

Эхом звучало в воздухе.

Звучало так сладко.