Опустошение (1/2)
После суда Ким словно вынырнула из вязкого мрака на яркий, но ослепляющий свет. Опустошение, подобное выжженной земле, поселилось внутри. Слишком много ей пришлось пережить, и ее психика, истощенная до предела, больше не выдерживала. Ким ощущала себя исчерпанной, мир вокруг вдруг стал приглушённым и далёким, ее собственное тело казалось ей чужим, а эмоции — недоступными, будто отделенными от нее толстой невидимой стеной. Она наблюдала за происходящим вокруг и за собой словно со стороны, утратив способность не только реагировать, но и по-настоящему чувствовать.
Экзамены в школе казались бессмысленным фоном, чем-то совершенно далёким и несущественным. Цифры и формулы мелькали перед глазами, не складываясь в смысл, словно обрывки чужого языка. Результаты первых попыток были провальными, хоть она и пыталась заставить себя готовиться, но сосредоточенность предательски ускользала. Подача документов в колледж, для поступления в который нужны были хорошие баллы — стала ещё одной задачей, напоминающей о нормальной жизни, такой нереальной и чужой, к которой она больше не принадлежала, требующая сил, которых почти не осталось.
Посреди этого вязкого тумана, словно сквозь пелену, постепенно пробивалось осознание: без терапевта ей не выбраться. Пег буквально за руку повела ее к врачу. И вот, с началом приема лекарств, словно сквозь толщу воды, Ким начала ощущать, как медленно, постепенно возвращается способность дышать и ясность сознания.
Родители, как потрепанный корабль в шторм, качались между идеей бегства из этого города, ставшего клеткой, и необходимостью остаться, чтобы залечить душевные раны и хоть как-то восстановить равновесие. Публичный процесс сделал их героями новостей по всей стране — надеяться скрыться от внимания было бы тщетно. И они остались, цепляясь за привычный уклад жизни, как за спасательный круг.
После оправдания Эдварда шепот за спиной стал тише, но не исчез. Появились те, кто робко здоровался, кто-то больше не отводил демонстративно взгляд, но в их глазах, хоть и без прежнего осуждения, читалось недоумение и настороженность. Другие же продолжали избегать прямого контакта. Атмосфера недоверия никуда не делась. Стена отчуждения, воздвигнутая публичным процессом, все ещё тяжело давила, оставаясь непреодолимой преградой для возвращения к нормальной жизни.
К ”нормальной жизни”, которой она в любом случае больше не смогла бы жить. Она отчётливо осознавала, что ей нужно нечто иное, более значимое... Настоящее. Ей необходимо понять мир, столь враждебный к таким, как Эдвард. Ей нужно научиться помогать тем, кто отличается, кто не вписывается в привычные рамки ”нормальности”. Кого общество спешит заклеймить. Кто нуждается в защите и понимании.
Решение появилось естественно и просто, как долгожданный рассвет — она поступит на психолога. Она посвятит себя, свою жизнь тому, чтобы сделать мир хоть чуточку лучше и добрее, хоть немного терпимее к тем, кто не похож на остальных. Теперь ее мечтой стал мир, где найдется место для каждого, где различия не будут поводом для ненависти.
Мысль об Эдварде в лаборатории не давая ей покоя. Безопасно ли там на самом деле? Правда ли все, что говорил Эндрю? Сомнения грызли изнутри. Было мучительно думать о том, что лаборатория оказалась приговором для него, словно клетка для редкой птицы, что в нормальном мире для него нет места. В памяти еще были живы осколки воспоминаний о том времени, когда Эдвард жил с ними, в их доме, когда казалось, что все может быть хорошо. Но горькая реальность неумолимо расставила все по местам.
Их любовь всегда вела к одному и тому же финалу — расставанию — что тогда в замке, что сейчас. Разлука была словно неотделима от их любви.
Был очередной тяжёлый разговор с отцом.
— Всё. Отправили его в лабораторию — и точка. Забудь о нем. Никаких встреч. Пока живешь под моей крышей, пока я кормлю тебя и оплачиваю твое обучение — никаких глупостей. Станешь самостоятельной — делай тогда что хочешь.