Im 'agnus immolabit. Часть 1. (1/2)
***
— Старший агент Джек Кроуфорд. Спасибо, что оперативно отреагировали на звонок, доктор Лектер.
Рукопожатие было крепким, но рваным. Тревожным. Мужчина с темной кожей выглядел напряженно-задумчивым. И после формальности без пауз последовал по хаотично заполненным уставшими сотрудниками коридорам.
Здание ФБР нуждалось в капитальном ремонте. Обшарпанные стены, протекшие потолки, духота и сырость усугубляли и без того витавший в воздухе траурный дух криминалистики.
— С Аланой Блум мы сотрудничаем довольно долго. Но в этом случае она не смогла помочь. Потому порекомендовала вас, как самого лучшего специалиста в области. Речь идет об убийстве и поджоге семьи: мать, отец и сын. В живых остался только мальчик. Ему была оказана первая помощь по месту, наглотался гари, но больше не пострадал. Отец семейства был моим знакомым, его сына я знал, он меня тоже. Сейчас на контакт мальчишка не идет. Ни с кем.
Джек остановился возле двери, внешне ничем не отличающейся от сотни других по соседству.
— Я знаю, что детская психология — не ваша специализация, но все же буду признателен за попытку содействия. Мальчик очевидно травмирован, но также он является единственным свидетелем. Узнать об убийце — для меня дело не только профессиональное, но и личное.
Дверь открылась, приглашая доктора в неуютный кабинет, звучавший мучительно-неприятным гулом системного блока, пропахший сигаретами и старостью архивных папок, которых было больше на квадратный метр, чем положено. На стуле перед столом сидел мальчик шести лет.
Он был сильно потрепан, грязный от пепла и заляпан спекшейся кровью. Несуразно большие очки на его глазах оказались треснуты.
***
Чужая рука дёрганно сжала руку мужчины в рамках древнейшего ритуала вежливости: под кожей ровной пульсацией двигалась густая и тягучая кровь, как живое существо, потянувшееся к месту, где его коснулись. Ганнибал ощущение проигнорировал — привычное дело, — как и навязчиво покрасневшую кожу ладони.
Кроуфорд продолжал говорить, спешно вводя в курс дела, тембр его голоса был столь же вязким, как кровавый пот, микроскопическими каплями просачивающийся наружу. Резким, отрывистым движением, доктор Лектер выхватил платок и вытер руку. По привычке. Разумеется, платок остался кипельно-белым.
«Мальчика хорошо осмотрели? Не было свидетельств насилия над ним?» — доктор дышал быстро и отрывисто, не издавая при том ни единого звука, однако атмосфера, пропитанная табаком и лёгким налётом затхлости и пыли, давила сильнее фантомного зуда в руке. Он промолчал, но собственные мысли прозвучали слишком ярко для того, что осталось невысказанным.
Джек спешил, и поэтому было не до вопросов: Ганнибал был уверен, что вскоре вскроет маленькую черепную коробку и выудит все ответы самостоятельно. Ребёнок не сможет от него спрятаться.
Мальчишка выглядел ужасно: этим чёрствым мужланам стоило его хотя бы отмыть и переодеть, собрав все нужные улики вместе с одеждой — вроде же такой должен быть порядок? — однако вот он, Уилл Грэм, окислившийся глубоким запахом дыма. Тошнотворным, с лёгким флёром прожаренного мяса. Грязный снаружи, и наверняка столь же грязный внутри.
— Здравствуй, — ровный, участливый голос доктора прорезал вибрирующую от шума атмосферу. Слух мужчины немного расслабился, когда отупляющий офисный гул прервался звуком его собственной речи. Даже живая кровь в его жилах поощрительно ускорилась, даря ощущение тепла. — Должно быть ужасно утомительно сидеть здесь в тишине. Я едва зашёл, и уже не могу думать о чём-то, кроме свежего воздуха снаружи, а ты, должно быть, провел здесь не один час…
Ганнибал подвинул стул, оставляя между ним и стулом мальчика не менее двух метров безопасной дистанции.
— Ты Уилл, верно? Меня зовут Ганнибал, ты можешь звать меня «доктор Лектер».
***
Джек заходить не стал, оставшись в коридоре. В повторном его присутствии не было никакого смысла, если и с первого раза оно не возымело эффекта. Статус «знакомого отца» не помог, а, значит, требовался подход профессионального плана с полным отсутствием отвлекающих внешних факторов и сосредоточением беседы тет-а-тет.
Джек волновался за мальчика. Поэтому, вопреки желанию разобраться с уликами, отложил осмотр, нарушая протокол. Сначала нужно было привести его в чувства, пока еще было не слишком поздно. Уилл никогда не был шумным и активным ребенком, но его стеклянный взгляд сейчас пробирал до дрожи, вынуждая сердце агента тоскливо сжиматься. Жестокая, несправедливая судьба.
Обломок сигареты упал на пол. Кроуфорд опомнился, только сейчас замечая, что стиснул зубы со злости настолько, что просто прокусил корпус.
На столе были раскиданы какие-то игрушки, лежали цветные карандаши, раскраски. Но мальчик сидел неподвижно, с опущенной головой, как до прихода доктора, так и после. Никакой реакции: ни спазмов мышц, ни микромимики. Создавалось впечатление, что на стуле сидел не мальчик, а кукла, потрепанная временем. Едва ли маленькая грудка трепетала со вздохами.
***
— Удивительно, насколько небрежно люди могут относиться к вещам там, где, казалось, подобному не было места…
Мужчина продолжал говорить, заполняя собой трескучую и смердящую тишину. Занятно, но первым, что его заинтересовало на столе, были оставленные на нём карандаши: длинные пальцы подцепили насыщенно оранжевый, самый сточенный из всех, и пододвинули ближе к себе исчерканный цветными каракулями листок. Видимо, «доктор» Блум пыталась завлечь мальчика своими невпечатляющими навыками живописи.
Тишина гудела в ушах, стараясь победить перекрывающий её баритон, а Ганнибал неспешно говорил о погоде за окном, скрипя грифельными росчерками на бумаге. Разговор на отвлеченные темы: базовая тактика начала допроса и, как ни странно, первый приём консультационной терапии — человечество не придумало ничего лучше. За погодой последовала еда: доктор кратко сообщил собеседнику, что готовил на завтрак французские завитые булочки к чаю. Карандаши сменялись один за другим, и поразительные несколько минут спустя мужчина отодвинул разрисованный листик прочь от себя: на нём резвились четыре довольно подробно нарисованных овечки, кудрявые очаровательно-разноцветными завитушками. Две встали друг напротив друга, насупившись, и били копытами, верно готовые забодать друг друга, а две другие скакали вокруг, энергично отталкиваясь от непрорисованной травки ножками.
— Чем ты предпочитаешь завтракать, Уилл?
***
Уилл не понял момента, когда вакуум вокруг него наконец лопнул, и вместо непробиваемой толщи (как обычно бывало под водой, когда он плавал) он стал слышать чужой голос.
Голос был незнакомый. Но мальчику не было страшно и неприятно тоже не было. Грэм робко поднял голову и осторожно взглянул на мужчину исподлобья, который не переставал говорить и что-то интенсивно рисовал на бумаге. Когда рисунок был готов, маленькая ладошка потянулась к листку и пододвинула его ближе.
— Цветных овечек не бывает. Смешно, что они такие.
Теперь Уилл смотрел на доктора открыто. Большие глаза были изучающе-внимательными. Они единственно неизменно оставались чистыми на вымазанном грязью и кровью детском лице.
— Я люблю сэндвичи с вишневым джемом. Но мама говорила, что ей тяжело постоянно их делать, поэтому я завтракал хлопьями с молоком. А французские булочки — это вкусно?
Мальчик говорил о матери в прошедшем времени, и, видимо, понимал, что она умерла.
***
— Они сладкие. Круглые завитки с корицей, смазанные глазурью из взбитого сладкого масла. С кофе идеально, чтобы взбодрить мысли.
Вишня — это лучше, чем новомодные конфеты с приторной патокой. Ганнибал не может даже проглотить такую. Лёд тронулся, и теперь должно стать посвободнее. Всё же, это не допрос, так что главное сохранить расположение ребёнка.
— Твоя мама занималась хозяйством или работала? Она заваривала для тебя чай или какао к хлопьям, или ты предпочитаешь сок? Расскажешь мне, как прошло твоё утро?
***
Напоминание о начале рокового дня воздействовало как рычаг, переключатель.
Заинтересованность в светлых глазах вновь схлынула, зрачки стали затягиваться льдом. Кажется, даже можно было услышать треск ледяного покрова.
Взгляд в никуда. Уилл снова замер. Не моргая смотрел перед собой, а затем вдруг повернул голову в бок и поднял ее, точно рядом с ним кто-то стоял. Но никого, разумеется, не было.
— Они заслужили, — мальчик снова посмотрел на доктора. — То, что произошло — они заслужили. Так сказал мистер, который убил их.