Глава 12. Гимн Кукол (1/2)
Дрянные актёры в день Кукловода
И бога прибьют, шоб согнать народа.
Поговорка
Больший Пурпурный путь. 30-е Прощания Аилэ, третьего месяца лета.
Их странствие в тесной повозке подходило к концу. Сегодня была последняя деревня, последнее представление, последняя тренировка с мечом на обеденном привале… Последний день, отделяющий их от войны и ненавистных интриг. Последний день настоящей свободы.
— Прелестные женщины, доблестные мужчины! Вам несказанно повезло встретить величайших актёров на их пути в Эмонрив! В это прекрасное утро рады представить вам наше собственное сочинение: «Сказ о короле Совсем Не Дураке, да о дочери его, вражьей жене»! Всего пять медяков за зрителя — самое оно за день перед праздником! Разве можно провести время лучше? У нас все актёры — именитые! Роль короля исполняет Релвай Рафден — славная фигура, шикарные волосы — всем королям король… хе-хе. Роль его дочери за Малией Великолепной — фамильного имени ей не полагается, происхождения она не высокого, но прозвище, что добрые люди дали, говорит само за себя! Роль генерала досталась… как его? Хебу. Он молод и так же беден, но имя его не зря похоже на «хлеб» — играет пока постненько, но вполне съедобно… И всё это окончательно сглаживает присутствие несравненного лютниста Мерлера Каштана и, разумеется, вашего покорного слуги… Гастианиона Мотсариониса, который прибыл для вашего увеселения из самого Колдома! Представление начнётся через четверть часа! Торопитесь!
Полукровка прекрасно играл голосом и обильно жестикулировал. Когда в конце следовал поклон с этой его кривоватой ухмылочкой и комичным подъемом белых бровей — зеваки никогда не скупились на аплодисменты. Ну и потом большинство из них возвращалось. Не сказать, что смотреть было на что: всё представление — лишь короткая сценка, вместо помоста — ящики, кое-как составленные, для задника — пара палок, воткнутых прямо в землю и завешенных наспех выкрашенными полотнищами. Но деревенских и такое устраивало. Хоть какое-то развлечение в маленькой деревушке: балаганы проезжали по Долине Рос редко даже накануне Ярмарки Кукловодов. Толпа собиралась быстро.
Просмолённое полотно стен не задерживало звук, и от людей, галдящих у повозки, пока Фарин с Бехом составляли сцену, долетало всякое. Болтали, что Фарин — никакой не колдомец: у них белая кожа, а у того — бронзовый загар. Болтали, что Лика — наполовину визидка: вон, какая дылда, скелетина, да уродина, а Бех, точнее Хеб, как его представляли, на самом деле — украденный несколько лет назад сын мелкого лорда Лехебус Лейс. В Вайлер замашки знати тоже разглядели без труда. Но только не в Демете. Его толпа раз за разом определяла в бывшие бандиты. Его. Когда-то гвардейца, а ныне — наследника престола. Как-то забавно даже.
Простенькая сцена выросла на площади точно в срок. Подтянулся ещё народ. Пора.
Демет вдохнул. Вышел, нарочито гремя сапогами, на шаткое возвышение. Сел на хромой табурет. Голоса как-то мигом поутихли. То-то же, неучи! Запели под мозолистыми пальцами струны лютни. Запел и в кои-то веки чисто выбритый Демет, на эти полчаса — несравненный лютнист Мерлер Каштан, чьи рыжие волосы фендаровские зелья превратили в почти золотые:
— Ах, славная, славная битва была
У города всех городов.
Ах, много, ах, много мы взяли добра
И много сложили костров —
В средине немного прохладной зимы
Ведь, как-никак, нужен огонь!
Ах, много, ах, много костров мы сожгли,
Пока не пришёл наш король!
Вайлер выходила на сцену спешно, обычным своим размашистым шагом. Гордо, уверенно. Высокие сапоги из доброй кожи и плотный плащ всё ещё были при ней, наспех вырезанная Бехом из дерева корона не смотрелась нелепо на алой макушке. Демет снова глубоко вдохнул, наполняя грудь воздухом и её запахом: пыли, костра и соли. Вайлер внушала восхищение и уважение, чем совершенно портила задумку.
— Была в нем видна королевская стать
И трусости очень немного.
Он даже с коня соблаговолил встать —
В такое-то время года!
И молвил король…
— Собирайте народ,
Гоните на южную стену, — Вайлер произносила свою реплику низко, сквозь стиснутые зубы. Зевакам могло показаться, что она полностью вошла в роль, но на деле у Вайлер вызывало отвращение то, в каком фарсе она принимает участие.
— Его генерал тихо молвил…
— М-млорд, — Бех это еле мычал и приближался к ней боком, против воли зажмуривая глаза: несколько раз, разворачиваясь на этом моменте, Вайлер задевала его плащом по лицу.
— А он тому…
— Без возражений! — коронный резкий разворот Вайлер прошёл без жертв, и Бех торопливо сполз с помоста.
— Не ведал правитель, что Снежных страна
Издревле — то север и Колдом.
И чуть не лишилися мы короля,
А он не лишился престола…
Вайлер замешкалась с уходом, поджав губы и мученически закатив глаза. Смотрелось, по мнению Демета, уместно, хотя ему и пришлось продлить проигрыш. Он бы даже оставил это в номере, если бы сегодня не был последний показ:
— Но дева Лемиак, прекраснее нет,
Гуляла, цветы собирая —
Ей нравился первых подснежников цвет,
У гор над столицею края…
Толпа, при выходе «прекрасной девы Лемиак» в исполнении Лики, привычно взорвалась хохотом. Лика привычно скрыла румянец за тускло-русыми волосами.
— И надо же было случится, чтоб,
Когда Лемиак их срывала,
Спустился на град с неприступных гор
Дальиг со своим отрядом.
«Отряд», правда, состоял из одной лишь Отины с дешёвым белым париком и гнутым шлемом на голове. И то: дисмитар на сцене не было, во время спектакля она ходила в толпе и собирала плату для артистов. Зато Дальига, короля Снежных, играл Фарин. Твёрдая походка, ослепительная улыбка, хитрый блеск в глазах — и все пропали. Толпа захлопала и заулюлюкала любимчику. Вот ведь прохвост. И не скажешь так, походя, что перед тобой наёмничья падаль.
— Ты кто така будешь? — брови белые нахмурил, выпрямился гордо, руки с вызовом сложил у груди. Воплощённая снисходительность от наёмника. Фу.
Демет подавил смешок:
— То речь короля.
Лемиак вся вмиг оробела.
Лика не то что робела, а скорее даже выпадала из жизни… куда-то под землю. Пунцовые щёки, взгляд в пол, пальцы никак не оставят в покое выпавшую из тощей косы сероватую прядь:
— Служанкою буду, коль буду жива…
— А так?
— Королевская дева…
Демет вновь вывел проигрыш, давая «актёрам» время, чтобы смениться. Бех притащил на сцену два ящика, набросил на тот, что побольше, побитый молью платок ликиной матушки. Следом промаршировала Вайлер. С каменным выражением лица села.
Демет сбился под её взглядом, но лишь на миг:
— Дальига в низину спустился отряд,
Успешно не встретив гвардейцев,
Врага-короля за обедом застав,
Сразившимся с горьким перцем.
Фарин, вернувшись, наградил толпу кучей потешных гримас. Люди снова хлопали и кричали. Дурачьё.
— А наш-то король был, конечно, не трус,
Поэтому встав со стула,
Решил, что вина вдарил в голову вкус, —
Дальига встречал, как друга.
Вайлер с Фарином терпеть друг друга не могли, и оттого сцена становилась только забавней. Вайлер вставала и с тонкой, едва заметной ироничной улыбкой разводила руки для объятий. <s>Восхитительная улыбка</s><s>.</s> Фарин же так хлопал по спине, что в её зелёных глазах мигом разгоралась злость.
— А тот говорит…
На лице Фарина снова появилась его обычная кривоватая ухмылка:
— Всё, осада снята,
Войну я закончить рад бы…
Но только коль будет Лемиак — жена.
— Король наш ответил…
— Ладно, — Вайлер снова выплюнула текст сквозь зубы. Они с Фарином пожали друг другу руки. Толпа засвистела.
В очередной раз повторился проигрыш. Демет со своей лютней встал. Движение после долгого сидения отдалось болью в ноге, но терпимо: зелья мастера Фендара сделали своё дело. Он подошёл почти к самому краю сцены:
— Ах, славная, славная битва была
Красивая, трудная битва!
В столовой могли бы убить короля —
И было б не так обидно!
Столетия шла Ледяная война,
Не знали закончить как,
А надо всего-то и было нам
Дальигу всучить Лемиак!
Фарин опять нацепил на лицо снисходительное выражение и собственнически положил ладонь Лике на плечо. Та, конечно, сжалась и снова запунцевела. Забавно, она как мышь: думает, что каждый знак внимания, даже фальшивый, — сигнал к бегству.
«Актёры» собрались для поклона. Рука к руке, нерушимая цепь. Плечом к плечу по пути бессмысленного сопротивления. Горой за своего дурака-короля. Вайлер как всегда присоединилась последней, пару мгновений молча глядя на соединённые ладони. Не было в этом взгляде ни злости, ни брезгливости, скорее, просто тяжёлые мысли и… печаль, жалость? С чего бы ей кого-то жалеть?
Рука к руке… Вайлер, когда становилась наконец с ними в ряд, не снимала перчаток. Но даже сквозь Демет ощущал почти горячечный жар. Вайлер состояла из огня. Волосы — пламенные языки, в глазах — сотни костров, сила — равна тысяче солнц.
Люди хлопали и улюлюкали. Простое народное веселье грело душу творца почти так же, как узкая жёсткая ладонь в его ладони.
— Мерзость, — сказала Вайлер тихо.
Демет знал, что она имела ввиду сценку: слова, исполнение и само её наличие. Было жутко неловко и даже немного стыдно, когда Вайлер сказала своё «мерзость» впервые, сжимая в руках его черновик. Но ничего не поделать: их искали равентенцы, и только так они могли остаться вместе.
Архальд собирался отправить в Эмонрив лишь Вайлер, а прочим предложил добираться от восточного берега Пурпурного озера сразу до Мёрфеджа. Но это показалось Демету странным. Опасности в лесах ненамного меньше, чем на тропах меж деревень, если вспомнить, сколько там отвоевавшихся разбойников, а раз так, он вполне мог отправится в Эмонрив <s>вместе с Вайлер</s>. Демет даже сообразил, как добраться туда неузнанными: замаскироваться под бродячих актёров. Архальду затея пришлась по душе, а раз так, без особого недовольства на неё согласилась и Вайлер. Демет в юности неплохо рифмовал, и руки давно уже чесались пописать стишки. Но он мог сочинить что-то лучше, глубже. Что-то, что понравилось бы Вайлер сильнее.
Толпа хлопала слишком долго, а Вайлер тратить время впустую не любила. Она выдернула свою ладонь из его. Она стремительно прошагала прочь, даже не обернувшись. Не то чтобы должна была. Не то чтобы она часто думала о чьих-то чувствах, помимо собственных… Не то чтобы Демета задевало такое её поведение… Хотя да, задевало. Он, в конце концов, король, разве не должна Вайлер, узнав об этом, относиться к нему иначе? <s>Не каждый день и так достойный мужчина ещё и королём оказывается</s><s>.</s> Вайлер потянула за собой недовольного Беха.
— Эй, ты чё, м-лорд? Мне теперь чё, даже это… Постоять нельзя?
— Собирайся, — отрезала резко.
За ними к повозке рванула и Лика. Фарин немного замешкался, глядя им вслед. Усмехнулся каким-то своим мыслям.
— Проверь верхние струны. Какую-то подтянуть надо, — посоветовал он Демету и спрыгнул со сцены в неторопливо редеющую толпу.
Посмотри-ка, какой знаток выискался!
Демет уселся на край сцены. Двинул туда-сюда челюстью в раздумье. Ладно, хуже всяко не станет. Он дёрнул первую струну.
— Занят ты, добрый человек? — раздалось почти над самым ухом. Такой высокий и звонкий голосок, до боли знакомый, смеющийся над известной одной только владелице шуткой. Всего на миг показалось, что это Мирка со своими пирожками и очередной милой историей. Но нет. Каштановые кудри, серые глаза, вздёрнутый носик. Она больше похожа на мягкую леди Лолит, чем на солнечную Миру. Но много ли разницы? Леди Лолит тоже в живых уже нет.
— Ты хорошо пел. Тебя учили? Или просто? — девушка осторожно, одним пальчиком, коснулась корпуса лютни. — Здесь много ниток. Тяжко знать, как каждая поёт. Учиться долго. Я так думаю.
— Струн, — поправил Демет. Девушка вопросительно склонила набок голову. — Это струны.
— Они же из ниток?
— Не-а. Они из жил.
— О-о-о… — протянула восхищённо. — Я думала, это нитки.
Глупая. До чего же глупая. Неужели и Мирка была такой же? Демет не обращал на то, что та говорила, особого внимания, а когда вдруг обращал — её наивность казалась признаком чистоты и добродетели, но едва ли это так. Наивность скорее легкомыслие, чем чистота. Добродетельная девушка никогда бы не позволила себе влюбиться в незнакомца, а умная и на шаг не приблизилась, узнав Демета получше. Не то чтобы общение с ним приносило прекрасным девам пользу, раз уже двое мертвы по его вине.
Возвратившийся Фарин тут же отобрал девичье внимание. Оно и к лучшему. Демет снова склонился над лютней. Первая, вторая, третья струна… Всё звучит, как надо. Четвёртая, пятая… Четвёртую бы подтянуть. Ещё немного… Ну же! Нет, перетянул, назад… Не в ту сторону, дурак! Струна лопнула, задев пальцы. Кажется, даже кровь пошла. Здорово. Как всегда. Кровь капала, смешиваясь с пылью под ногами, всё не останавливалась. Демет хотел уже даже обратится за помощью к болтающему наёмнику, но та вдруг прекратила сама. Ударил в лицо непонятно откуда взявшийся порыв холодного ветра, принося голос:
— Ведомо ли тебе, Деймос, каковы гадания хороши каплей крови королевской сдобрены?
На утоптанной площадке, лишь недавно освободившейся от зевак, застыла старуха. Эта, вроде как, была уже другая, не та, что в Деугроу: одежда получше — яркая, ладно сшитая, чепец даже имеется, морщин поменьше, нос помассивнее, волосы рыжиной отдают… Только глаза всё такие же нечеловеческие. Лиловые, светящиеся изнутри. Падшая.
Демета пробрала дрожь. Он оглянулся на Фарина с девушкой. На Беха с Отиной, что спешно впихивали ящики и цветные полотна в повозку. Никто старуху, вроде как, и не заметил. Оно и ясно. Богини, даже падшие, являются лишь тому, кому сами захотят.
— Чего тебе надо, Джарэ? — голос почти злым вышел. Это хорошо. Демет верен её сёстрам, они защитят его. Защитят. Так ведь? Значит, нечего боятся. По преданию, Седьмая Праматерь и не может навредить никому из смертных, только попугать. А Демета так просто не напугаешь. Может, он иногда и дурак, но уж точно не трус.
— Лишь мне открыто, сколь быстротечна жизнь людская в своих стремленьях, ради мгновений счастья на кон бесчисленны судьбы ставя. Кукловод — кукла, и петь не должен. Кукловод — кукла, при власти данной, он слеп душою и пляшет сам под чужую дудку. Кукловод — кукла. Споёт — как прежде, уже не будет. Не избежать былому паденья в бездну. Уж полно сердце черны водою, и со стихией столкнётся камень. Должна хранить моего героя. Как он погибнет — не станет мира. Лишь я, мудрейшая из мудрейших, имею власть дабы всех спасти.
Демет почти ничего не понял. И не сказать, что в этом была его вина: падшая говорила на языке сказаний, который читать-то трудно было, а слушать — и подавно. Только одна фраза задела что-то из старых воспоминаний: про чёрную воду, камень и стихию. Похоже говорила и Шазилия, тогда, в лодке. Но, вроде как, ничего плохого те слова не подразумевали. Как и сейчас. Брехня всё. Не напугает.
— Я слыхал, ты приходишь, чтобы рассказать людям про их смерть. Эта вся бессмыслица, что сейчас сказала… Я умру из-за этого?
— Вижу я, как сотни убиваешь ты, но что тебя убьёт — мне не ведомо, — прошипела, сморщив нос. Старуха о другом хотела поговорить, но ему какое дело?
— Брешешь всё. Я не стал бы. Я хочу справедливости. Я помогу моим людям. Я хороший человек.
— Разве не свою жизнь ты сохранить желал, вступив против брата власти? То-то гложет тебя вина и мысль, что всего, что судьбой тебе назначено, ты не достоин.
Неправда всё это. Демет, может, и достоин, он просто не хочет. И тогда падшая права в другом, ведь он думает не о благе народа… И что? Думать о чужом благе его ещё научат, время есть. Сейчас он просто человек, а любой человек всегда думает в первую очередь о себе. Главное, что в нём нет жестокости. Он никому не хочет зла, а значит, вполне может стать хорошим королём.
— Да даже если так. Если кто знает зло, так он знает и то, как его больше не сделать. Я знаю. И я не буду.
— Если кто-то не хочет делать зла, не значит ещё, что к добра сотворению он способен. Водою чёрной налито сердце, а всё ж душа за народ болеет. Твоё же сердце налито кровью, и кровь бурлит, затмевая разум мечтой о ласке и благолепьи, в душе же пусто, к чему бы ни было — нет стремленья. Лишь самолюбье.
— Брешешь! Все знают, что ты брешешь! — Демет вскочил, сжав гриф лютни до боли в пальцах. — Ты падшая! Да будь ты проклята… — он запнулся. — Именами твоих сестёр!
Джарэ отошла. Всё также презрительно морща нос, нарочито медленно, чтобы дать понять, что имена сестёр никакой чудотворной силой не обладают. Погрозила костлявым пальцем. Улыбнулась щербато чужим ртом. Раскрыла его с намереньем добавить что-то ещё… И исчезла. Просто исчезла, будто и не было её, за пару движений ресниц. Сердце под рёбрами стучало, как бешеное. Рядом с Деметом, глядя туда, где ещё недавно стояла падшая, застыла Вайлер. Как он её не заметил?
— Ты её тоже?.. — начал было.
— Пошли, — велела, так и не дав ответа.
Фарин всё ещё мило болтал с девушкой, но, бросив что-то о новых свершениях, торопливо чмокнул её в щёку и поспешил прочь, стоило только Вайлер послать правильный взгляд.
Вся «труппа», за исключением Беха, правящего лошадьми, вновь разместилась в повозке. Повозка добрая была: просторная, с крепим каркасом, из хорошего дерева и плотной материи; сделана кем-то из деревенских всего год или два тому. А внутри всё равно для шестерых тесно. Большую часть занимали ящики с полотнами и тряпьём да почти опустевшие мешки с припасами. Все прямо на этих ящиках и спали. Составляли их вместе, накрывали, и получалось почти сносно, разве что, друг к дружке слишком близко. Фарин с Бехом во сне почти соприкасались спинами, Лика с Отиной чуть ли ни в обнимку спали, и только Демет располагался более-менее свободно. Оно и ясно: король же. Вайлер же всегда оставалась снаружи, самолично вызываясь в дозор. Никто не должен узнать её тайну.
Сейчас младшая Фендар сидела посреди повозки на одном из ящиков. Тело привычно скрыто плащом, спина напряжена, руки в перчатках ровно сложены на коленях. <s>Безупречна</s>. Демет поставил свой ящик рядом, так, чтобы не получилось задеть её случайным движением: ещё локтем пихнёт, с неё станется. Фарин с Отиной разместились напротив. У ног девчонки лежал дурацкий парик, в руках — мешок с собранными монетами, который она баюкала, словно молочное дитё. Круглое личико, пугающе белое в обрамлении угольных кудрей, светилось от счастья. Довольная. Верно, думает, это её награда за «тяжёлый труд». Лика осталась стоять у входа и задумчиво разглядывать деревенские дома, что виднелись под колышущимся полотном. Там ничего интересного не было, просто она странная.
Щёлкнул кнут. Повозка тронулась. Их ощутимо повело.
— Ну, вот мы и кончили дурить людей, — хлопнул Демет. За это хорошо бы и чего-нибудь крепкого «хлопнуть», но из дурманящего были только Архальдовы зелья. Не то чтобы Демету они были нужны, чтобы кое-что забыть. Не то чтобы Демет посматривал время от времени на суму, где они лежали вместе с оружием Вайлер, замотанные в тряпьё.
Фарин фыркнул и что-то шепнул сестре. Отина хихикнула в кулак. Собранные ею монеты звякнули на ухабе.
— Закончили, — Вайлер достала из-под полы флягу с алым знаком, отпила зелья забвения. Глупо врать самому себе. Хорошо бы и Демету не вспоминать про Деугроу или ту же Джарэ с её непонятными словами. Может, всё же попросить немного зелья? Вайлер вряд ли откажет… Хотя нет, скорее всего таки откажет. — Сценка — дурацкая.
Едва ли она что-то понимала. Откуда бы? Архальд не похож на того, кто стал бы читать дочери на ночь «Несусветные забавности», «Путь маленького ослика из заграницы в столицу» или нанимать шута, как делают лорды для своих детей, потому Вайлер не понимала юмора в принципе. Демет легко мог представить, как её губы сжимаются в строгую нить или изгибаются в чудесной, едва заметной ироничной улыбке, но смех? Вайлер не умела смеяться.
Но что-то доказать он и не пытался — не подходящее для того стало настроение. Былая лёгкость ушла вместе с деревенской публикой, уверенность исчезла вместе с падшей богиней. Кончено. Последнее представление отыграно. Стоит миновать все врата Эмонрива — место весёлого музыканта Мерлера займёт Демет Вордер, чьё имя, наравне с именем мятежного Архальда Фендара, уже доносилось из всех щелей отзвуками грядущей войны.
«Уже знашь, Архальд Разящий скоро прибьёт нового короля?» — говорили в толпе, ожидая их дурацкую сценку. Жители долины Рос равентенцев ненавидели почти так же рьяно, как Вайлер, и затею по свержению с трона «равентенской шлюхи» одобряли.
«Слыхал хоть чего-то о новейшем короле… как там его? Дамнет? Демет?..» — говорили всё там же, уже без особого интереса. Велика ли разница, каков второй сын Файсула, если его поддерживает сам Архальд Разящий? Что бы деревенские сказали, узнав, что тот самый Демет — увалень из балагана, которого они определили в бывшие бандиты? Понравился бы толпе король из её рядов?
«Новейший король больно уж на Кровавого похож»…
— И всё-таки то, что вы насочиняли про Кровавого Короля — даже мои не самые нежные чувства к родине оскорбляет, что уж про Вордеров говорить, — Фарин покачал головой и даже языком цокнул.
Демета тряхнуло. Чудное совпадение, что наёмник решил подать голос лишь сейчас. Будто почуял самый поганый для того момент.
— Оскорбляет… Эт кого, Кровавого Короля? Он сбрендивший… и мёртвый. Это как это я его оскорблю?
— «Сбрендивший», «мёртвый»… Знакомые черты. Что ж вы про Самбию такого не написали? — поинтересовался Фарин.
У Демета аж желваки заходили. Его мать… кормилица… не ровня какому-то корольку!.. И всё же Демет, этого королька потомок. Значит, оскорбляя Кровавого Короля, он оскорбил всех Вордеров… и себя тоже? Тьфу! Брехня какая, а.
— А Снежных-то я как оскорбил?
— Снежные презирают другие расы. Моя матушка про южан говорила, что вы грязные, порочные, жадные, жестокие и всё мерите монетой.
— Прямо как ты, — ехидно заметила Отина.
— Именно. То-то я в снегах надолго не задержался… — Фарин мотнул белой головой. — Вся штука в том, что наш царь никогда не женился бы на южанке. Сам. Это было одно из условий прекращения войны… — Фарин послал Демету многозначительный взгляд. — Которую выиграл Минацис Кровавый. Он заманил Далиина в пустую столицу, на узкие улицы, где Снежным с их копьями — не развернуться, и таких условий понаставил, что в Колдоме их до сих пор поминают с позором.
— Брешешь! Ледяную войну выиграл Кровавый Король? Да он же…
— Подумаешь, чуть обезумел к старости. Это не значит, что всю жизнь дураком был.
— Минацис Вордер. Стермелисс Кират. Величайшие полководцы. Своего времени, — вставила Вайлер.
— Ну, величайшие-то они величайшие, а столицу геранис всё равно взял… — отмахнулся Демет. Пусть считают себя умными, не жалко, только заткнулись бы скорей. Ему надо было подумать. Желательно одному, или, хотя бы, в какой-никакой тишине. Слишком хорошо вязались слова падшей Джарэ с собственными видениями в бреду.
— Какой молодец, — восхитилась Вайлер, вперившись взглядом в доски. Пальцы сжались на коленях, где лежали, сминая плащ. Заскрипела кожа перчаток.
<s>Замолкни, дурень</s>.
— Вот где была величайшая битва, — заявил Демет, краем глаза замечая, как Фарин прикрыл ладонью глаза. Чего это с ним?
<s>Заткни свой рот, пока не поздно!</s>
— О! Храбро — разгромить войско. Из горожан. Управляемое. Принцем. Мальчиком. И принести его голову. К ногам отца и матери. Чтоб запугать, — Вайлер подняла взгляд. Тёмный. Невыносимо преисполненный злобы на ровном и спокойном лице. Она даже в голосе не изменилась. — Убить отца. При другом мальчике. Заставить мальчика. Казнить мать. Толпа так хочет, Сот<span class="footnote" id="fn_19769191_0"></span>! Иначе толпа захочет. Казнить тебя! Толпа всегда хочет. Того же. Чего хочет. Геранис!
Бледная Лика глядела на него умоляюще. Прекратите. Разве вы забыли, что я вам говорила тогда, в Деугроу? При Вайлер нельзя упоминать гераниса… Да Демет же сам слышал: Вайлер мечтает того убить, Вайлер ненавидит его со всей страстью, на которую только способна.
Демету не следовало этого говорить. Точно не следовало. Вайлер восхищала, она не была похожа ни на одну женщину, ни на одного мужчину, что он встречал за всю жизнь. Особенная во всём. Она казалась такой прекрасной в своей непохожести, что из головы частенько вылетали все те ужасы, что он о ней слышал. Вайлер — убийца, а Демет зачем-то упорно лез всё ближе и ближе, на расстояние даже меньшее, чем нужно для удара.
Он попытался отодвинуться. Вайлер сощурилась. Напряглись плечи под плащом.
— Ну, та королева была безумная. Она девушек сжигала, — попытался смягчить.
— Правда?
— Ну так. В балладе о… — Демет чувствовал, как на руках дыбом встают волоски.
<s>Она ж убьёт тебя!</s>
— В балладе, Демет? В песне. «О Кровавом Короле»? Её написали. По приказу. Воспитанника гераниса. Наверное. Там много правды, — Вайлер всё ещё не повысила голоса. Она всё ещё привычно чётко проговаривала каждое слово. И смотрела. Смотрела этим своим взглядом, полным тёмного огня.
— Вайлер… — Демету было… страшно? Он даже глянул на Фарина: не поможет ли? Но Фарин не помог бы. Фарин тоже смотрел Вайлер в глаза.
<s>Он тоже чувствует Гнев. Не спасёт. Не поможет!</s>
— Геранис — освободитель. Гераниса все любят. И никому. Не приходит в голову. Что он. Заставил любить. Сильнейший. Сарверин. Со времён. Гэсина. Тот. Кто может. Не считать приказы, — покачала головой. — Он заботится о детях. Которых сам. Сделал сиротами. Образец чести, — столь любимая Демету ироничная улыбка ныне пугала. — Стоящий. Выше своих же законов… — Глаза в глаза, исподлобья. На загорелое лицо упала алая прядь. Вайлер притягивала сильнее всего, когда она в ярости, когда вокруг зрачка полыхает зелёное колдовское пламя. <s>Вайлер может убить быстрее, чем успеешь что-то понять</s>. Но Демет — король, она не станет. Не станет же?.. Вайлер вскочила с ящика почти со звериным рыком: — Я! Не потерплю! Хвалу ему! Не потерплю! Хвалу тому! Кто убил мою мать и опозорил отца. Даже от короля! Тем более. От короля!
Вайлер нависла над Деметом, содрогаясь от ненависти. У неё слишком высокий рост для женщины, слишком большая сила, если судить по тому, как крепко сжала его плечо. Боль была сильная, тупая, будто он упал с крепостной стены Эмонрива, будто оказался между молотом и наковальней в момент удара. В зелёных глазах на секунду мелькнул страх, и Вайлер тут же отпрянула.
— Бех! Привал! — крикнула, подскочив к перегородке.
Повозка вильнула влево и остановилась довольно резко: Лика ударилась о стену, Фарин чуть не слетел со своего ящика, Демет на своём удержаться не смог и приложился головой о соседний. Вайлер же, ничего больше ни говоря, отпила из фляги и прошагала на воздух.
Внутри повозки воцарилась тишина, но лишь до очередной глупой насмешки.
— Сейчас, конечно, не так душно, как неделю или две назад, но для плаща погодка всё ещё не та. Мозги преют, — заметил Фарин и подмигнул «сестре». На удивление, на сей раз Отине было не смешно.
— Прекращай, — велел Демет. Ему уж смешно точно не было. Стоило Вайлер выйти, как надоедливый внутренний голосок стал возмущаться ещё сильнее. Как, де, ты себе позволил начать такой разговор. Ты, де, сам виноват, что она чуть не сорвалась. И если чувства вины так и не появилось, то осознание собственной глупости восполнило его с лихвой: Демет забыл, где он и с кем находится, даже без всякого зелья.
— Только не надо думать, что сами виноваты, — попросил Фарин. — Это неправда. Запретные темы есть только у детей.
— Геранис его мать убил.
Фарин улыбнулся, будто доброй шутке. В уголках глаз собрались морщинки:
— Вы не знаете Вайлера так, как я. Подойдите и спросите: как звали его мать? Какого цвета у неё были волосы? Чем пахла? Он скажет, что не помнит. Да что там. Почти уверен, он не помнит и вашего имени. Думаете, я смеюсь, когда говорю о его ма-а-аленькой проблеме с памятью? Он даже считать в уме не может: просто не запоминает. Ему бумагу подавай.
— Так зелья же должны только плохое стирать. Разве нет? Если нет, зачем Вайлер их хлещет?
Фарин будто не услышал:
— Вайлер задевает не убийство матушки, которой он не помнит. Вайлер закрывает глазки, чтобы не видеть правду. Он даже хуже ребёнка: те хоть не убьют, если поставить под сомнение их мечты наивные.
— Ты про чего это?
— Вы и правда решили, что Вайлер, даже при невероятной удаче сможет хотя бы ранить гераниса, не говорю уж об убийстве?
— Ну… Вайлер хорошо с ножами управляется. Из лука — без промахов. Он даже скалозуба прибил.
— Я тоже. Ти?
— Не знаю, убил ли скалозуба Фарин, но скалозуб Фарина точно чуть не убил. У него были во-о-от такие полосы от когтей! Бордовые, с кровью и гноем! Рёбра торчали! Старая Иза хотела насыпать туда червяков, чтобы быстрее вылечить… — восторженно проговорила Отина.
Лике поплохело, и она прямо-таки вылетела из повозки. Что уж говорить, Демету тоже не по себе было от того, как эта пухлощёкая девчушка относится к подобным ужасам.
Фарин, залепив «сестре» очередной подзатыльник, продолжил:
— Геранису нет равных. Он скалозубов не убивает — приручает. Он может видеть глазами птиц, заставлять людей делать всё, что ему вздумается. Другие сарверины приказы вслух проговаривают, а ему даже говорить не надо. Он сильнейший воин Равентена, он дерётся любым оружием, сведущ в магии и умеет создавать солдат из металла и камней.
— Брехня это всё. Я слыхал, у них там вообще есть такие, кто думает, что он… мах… маш…
— Машина.
— Ну да. Я и говорю: эт всё так, брехня, страху нагнать-то. Просто легенды.
— Легенды из лука вообще не убиваются.
— Мне-то ты это зачем говоришь? Вайлер…у на уши наседай.
— Затем, Ваше Величество, чтобы после войны, когда у вас будет трон и всё, что к нему прилагается, вы не слушали его. Не давали ему людей и своего благословения. Пусть убивается о геранисовы каменные телеса в гордом одиночестве.
Фарин выразительно коснулся пальцами виска и, поманив за собой «сестру», выпрыгнул из повозки. Демет остался один, впервые за долгое время. Ощущение… странное. Снаружи доносились знакомые голоса: причитала Лика, бурчал Бех, Фарин с Отиной обменивались колкостями и смешками, и только Вайлер слышно не было. Сидеть одному было глупо, и Демет пошёл к остальным.
Пока напоили лошадей и развели костёр, чтобы приготовить обед, Вайлер успела подстрелить пару перепёлок и немного подостыть. «Скорее, прикончить флягу с забудь-зельем», — шепнул Фарин. И был, наверное, в очередной раз прав. Фендар вела себя так, будто ничего не случилось: сдержано, сухо, держа под контролем огонь яростных глаз. Даже предложила Демету потренироваться с мечом, впервые за шесть или семь дней. Видите ли, это король тоже должен был уметь.
Демет дрался на мечах с детства. Этим он зарабатывал на жизнь и даже подумать не мог, что Вайлер найдёт, к чему придраться — техника была, по собственному его мнению, непревзойдённой. В первом учебном бою их мечи скрестились с дюжину раз. Во втором — около семи. В третьем — Демет отправился на землю уже после второго удара. Вайлер запоминала его приёмы, при том сама почти не повторялась. В её движениях не получалось найти и намёка на напряжённость, они больше походили на па смертоносного танца. <s>Безупречно</s>. Не мудрено, что его начальные стойки ей не нравились, не нравились переходы, не нравилась скорость реакции и прямолинейность атак. Проведя те самые три тренировочных боя, Вайлер отправила Демета учиться к наёмнику, но казалось, все эти дни тот больше острил, чем помогал в обучении. Теперь Вайлер снова решила проверить его навык, и выставлять себе дураком не хотелось. <s>Только не перед ней</s>.
Демет глубоко вдохнул. Выдохнул. Вынул тренировочный меч. То был уже третий с его приезда к Фендарам. Ноги на ширину плеч, чуть согнуть в коленях. Солнце должно быть слева, так не будет в глаза бить. Перейти. Приготовиться к защите. Отлично.
Вайлер сняла плащ, оставшись в дублете. Плотная кожа обнимала шею высоким жёстким воротником, заползала под перчатки, доходила почти до колен, оставляя по бокам два небольших выреза, изгиб талии надёжно прятал широкий наёмничий пояс с множеством креплений: две фляги, ножны с кинжалом, ножны с мечом, небольшая сумка, подвешенная к правому бедру, пришитый к поясу с левой стороны кармашек-кошель, ещё меньшие кармашки со всяким неопознанным (отмычки? булавки? огниво?). Уверенность и строгость в позе, жёсткость линий — на секунду Демет усомнился правда ли перед ним женщина. Понять это так, не вглядываясь, казалось невозможным.
Вайлер застыла напротив, неторопливо описывая в воздухе «восьмёрки» лезвием. У неё обе руки рабочие, в настоящем бою она использует пару клинков: одноручник и кинжал, что он ей подарил, но отбивать такие атаки Демету оказалось совсем уж сложно, потому сейчас Вайлер собиралась драться тоже одним лишь учебным мечом.
— Ну? Чего ждём? — спросил он.
Вайлер, описав очередную «восьмёрку», рванула в атаку, которую Демет, конечно, легко отбил, чуть не срезав в широком размахе алую прядь. Она блокировала. При всей тренированности, сдерживать его массу Вайлер явно было тяжеловато, она старалась уходить от ударов, а не отбивать их. Вот оно. Пока Фендар прощупывала оборону, Демет давил её грубой силой, всё больше распаляясь. Ну же! Она сейчас выдохнется, и — победа. Не успеет уйти. Вот сейчас… Демет подался вперёд, в попытке сократить ничтожное расстояние… И свалился наземь. Подсечка.
— Семь мирсовых банши тебя с дырявым поддоном да в васти дертэ в дубенец! — прорычал в сердцах. Бех присвистнул, восхищённый ругательством.
— Что-что, Ваше Величество? — почти с издёвкой протянул Фарин.
— Нечестно, — пробурчал Демет, кашляя от поднятой пыли и чуть приподнимаясь.
— Честно. Efta<span class="footnote" id="fn_19769191_1"></span>, — повелела Вайлер. Она подошла вплотную, близенько так: носы её сапог почти упирались в бок. Демет мог бы тоже схватить её за ногу и свалить. Но не стал. <s>С ней так нельзя</s>.
— Ты руку-то дай, Вайлер. Тогда встану.
— Efta, — повторила настойчиво.
Демет кряхтя поднялся. Вроде, все кости целы, но на бедре точно проявится синяк в довесок к тому, что на плече. Взглянул на Вайлер — спокойную, лишь дыхание чуть-чуть сбилось и в глазах ещё ярче разгорелся огонь.
Демет вытянулся перед ней по струнке: прямая спина, руки вдоль тела, выжидающий взгляд — он так и в бытность гвардейцем не всегда делал. Ну же, Вайлер, ты довольна теперь? Гожусь я на что-то?.. Она могла пожать ему руку сквозь перчатку. Могла легонько похлопать по плечу. Хотя бы слово сказать — он выстоял дольше, чем прошлые разы! Но Вайлер лишь кивнула, кольнув сердце разгоряченным взглядом, и, удовлетворённо хмыкнув, ушла к костру. Дурная женщина.
Зато, спотыкаясь о выставленные из повозки ящики, почти тут же прискакал Бех:
— Ну ты, м-лорд, погонял Вайлера! — протянул одобрительно и вместе с тем удивлённо. Почесал в курчавом затылке. — Я-то чё… Я думал, с ним даж близко никто не сладит…
— Уж точно никто из тех, кого можно называть при нём без страха лишиться какого-нибудь нужного куска плоти, — елейно добавил Фарин, до того молча наблюдавший за боем.
Вайлер должна была от такого явного намёка на гераниса вспылить, как и в повозке, а Лика ужаснуться при упоминании «плоти», но обе они пребывали явно в другом месте. Вайлер, нахмурившись, глядела в огонь под котелком, в то время как Лика монотонно, с отсутствующим выражением лица помешивала варево, не обращая внимания на лезущую под руку Отину. Она и Деметову забористому ругательству не возмутилась, как обычно. Кажется, заболела.
— Вайлер — герой, — насупился Бех.
— А кто спорит? — поддел Фарин. — Героичнее только в балладах времён Второй эры встретишь. Верно, Ваше-ство?
Эту песню про героизм Фендаров Демет слышал уже ни раз и ни два. И не то чтобы не верил — верил, Вайлер герой, конечно, чего нет? Но поднадоело как-то.
Он вытер вспотевший лоб рукавом льняной рубахи. Ткань мигом окрасилась грязью, кровью и золотом. Верно, разбил лоб при падении, а золото — от сходящей с волос краски.
Фарин без особого воодушевления похлопал:
— Дрались вы, к слову, сносно, но чтоб развить мастерство, нужно правильно выбрать инструмент. — Он легко оторвался от ящика, где сидел, пригладил пятернёй вылезшие из узла белые пряди. Ухмыльнулся. Вроде бы и просматривалась порой в полукровке та возвышенная ледяная красота, воспеваемая в легендах, но стоило ему скривить губы — превращался в редкого урода, каким и был. Наёмничья падаль. — Знаете, о человеке многое можно узнать по тому, как он дерётся: робок ли он, решителен, идёт напролом или юлит. В бою всегда открывается суть.
— Ну и в чём моя? — подыграл Демет. — Я из тех, кто решительный и напролом? Большой науки нет, чтоб увидеть, нужны-то только глаза. Брешешь.
— Да: решительный, напролом. И да: тому, кто правда смотрит — нужны лишь глаза. Это многих вещей касается, не только боя… — он не спеша обошёл Демета кругом, словно раздумывая. — Вы порывисты, самоуверенны, вспыльчивы. Действия спешат перед мыслями, гибкости мешает непробиваемая вера в свою правоту. Продолжите драться так, делать ставку только на силу и удачу — будете побеждать только заведомо слабых, и ни вашу горячо любимую «наёмничью падаль», ни равентенцев не одолеете. Грубой силы у вас хоть отбавляй. Но если не подкреплять её расчётом, она почти всегда проигрывает опыту и хитрости.
— Вон как. Но Вайлер-то дрался нечестно.
Фарин закатил глаза:
— Ваше-ство. Вы рванули вперёд и потеряли точку опоры — он только использовал вашу ошибку. Ждёте, что наёмники или равентенцы в бою будут ещё честнее?
— Fevir edles, — вторила Вайлер, уже облачённая в плащ, беззвучно выйдя из-за спины. — Цена победы — высока, победителей — не судят. Нет честного. Нет грязного боя. Кто выжил — тот прав, — оборвала спор. Глядела она куда-то за него, в далёкое и туманное будущее. Губы дрогнули в улыбке. Кулаки сжались, скрипнув кожей перчаток.
Цена победы высока, но победитель получает всё. Она отдаст что угодно за смерть гераниса.
— Вайлер, — решился вдруг Демет. Та уставилась на него с вызовом. Что? Рискнёшь спорить с моим словом? — Вайлер, как звали твою мать?
Меж тёмных бровей залегла тонкая болезненная морщинка, как и всегда, когда не получалось вспомнить. Вайлер встала на вытяжку, задрала подбородок. Прищурилась, обостряя внимание, точь-в-точь, как Архальд. Морщинка разгладилась.
— Обед и едем. Врата Эмонрива закроют. На закате.
Край зелёного плаща хлестанул по ногам. Фарин ухмыльнулся и кивнул ему, прежде чем налить в деревянную миску Ликину похлёбку, пересоленную отчего-то. Видишь, мол?
«Почти уверен, он не помнит и вашего имени» — вспомнилось ехидное.
***На удивление, в город удалось попасть без проблем. Варир, что зашёл в повозку для досмотра, нарочито внимательно заглянул каждому в лицо, но покинул их быстро, бросив что-то едкое про запах несвежих бродяг. Демет остался не узнанным. Его, блондинистого, аккуратно подстриженного, чисто выбритого, со старым, по виду, шрамом на щеке и задумчивым выражением лица, сопоставить с весёлым заросшим детиной в объявлении о розыске не смогли: Архальд знал своё дело.
Проведя повозку под громадной каменной стеной Эмонрива, Бех ещё около часа петлял по многочисленным улицам к главной площади, где им велели остановиться с прочими бродячими артистами. Когда, наконец, встали, с непривычки чуть закружилась голова, ноги, ступающие по твёрдой земле, ощущались как чужие, но Демет-таки не удержался, чтобы взглянуть на пейзаж, который в прошлое своё посещение не успел оценить. Вид с площади открывался грандиозный.
Величественная Кан, загнанная в каменные берега, протекала рядом с площадью, отрезая от города солидный кусок. На другой её стороне, за опущенным мостом, блистали на закатном солнце резные Самоцветные башни — каждая своей формы и особого цвета. Зубчатый силуэт стен, непомерно высоких, наверное, даже выше, чем столичные, был виден повсюду, частично закрывая небо. Каменный Эмонрив очень напоминал Приспринг, но казался более широким, более свободным, чистым и… сказочным.
— Волшебно, да? — произнёс Фарин. Он стоял, подпирая повозку и сложив руки у груди. Закат добавил серым глазам и белым волосам золотого блеска и теплоты. Как будто и наёмник проникся местными красотами.
— «Но ты не обманывайся: это город отвоевавшихся. Чуть что — прирежут», — исказил Демет его же фразу из Мёрфеджа. Фарин в ответ только фыркнул. — Чего, нет?
— Удивитесь, но и вправду нет. Эмонрив — самый безопасный город Олдленса. Видите эти стены? Двенадцать метров в высоту и два в ширину. С одной стороны — Кан, с другой — Нэя, с третьей — Пурпурное озеро. Тут и там — каналы, искусственные ручьи. И глазу приятно, и воды — всегда вдоволь. Под городом — катакомбы со стоком для помоев и посадками ягоды виз. Подними мосты, опусти решётки в реку — и город неприступен, да ещё и со всеми удобствами прямо внутри стен — вода, еда и лучшие мастера королевства — красота, да? Жизнь здесь дорого стоит.
— Ну, а как с ворами, убийцами? Сбрешешь, если скажешь, что нет их.
— Есть. Убийцы есть, — согласился Фарин. Понизил голос: — Вся городская стража — наёмники. Заслуга Нарны Бейв.
— Ясно тогда, накой Эмонрив от прочих отбился — живут не в пример. Видно, не охота платить Короне за то, что и без неё хорошо.
— От Короны отбились, от равентенцев — нет, — Фарин ухмыльнулся. — Это ж их город, Вэстмрэк когда-то назывался. Они сколько б раз не напали — без всякого труда его захватят. У Бейвов даже его точного плана нет для обороны, зато у Гатты — пожалуйста! — наверняка даже не один. Сколько местные проклятий обрушили на серолицых за все эти годы — столько, думаю, их и Минацис ещё при жизни не проклинал. Удивительно, как ещё дышат…
Площадь была полна народом. Отовсюду доносился шум: смех, шёпот, треск костров и ржание лошадей. Отовсюду лилась музыка: откуда-то — печальная и лиричная, откуда-то — радостная плясовая. Демет и плясуний пару видел — стройных девушек в ярких платьях из фальшивого шёлка. «Актрисы леди Либбет. Говорят, хороша труппа — третью ярмарку берёт лучшие часы», — кивнул на них Фарин. Демету это было совсем безразлично. Он думал о том, что вряд ли заснёт сегодня ночью среди такого шума, не выпив пару кружек эля.
После сытного ужина из бобов и жареной перепёлки удобно устроиться в повозке, на грубых ящиках, удалось не сразу. В довесок к веселью на улице шумели ещё и внутри: противная Отина учуяла своим острым дисмитарским носиком аромат шоколада и настойчиво выгоняла «брата», дабы тот отыскал его и притащил сюда. Вайлер твердила, что это глупость, что девчонка либо заснёт без шоколада, либо не сможет лечь вовсе: выхватит по заднице знатно. Даже Лика вдруг ожила и заверещала, что сама с радостью сходит, пусть только выпустят. Фарин что-то шепнул девчонке на ухо, и та, надувшись и отвернувшись к стенке, затихла. Лику как-то угомонила Вайлер… наверное. Демет уже не слышал. Он недооценил, насколько устал от тренировок, поездки и дурных мыслей и заснул сразу, как стало немного тише.
Снилось странное. У известной со школы жёлто-чёрной карты Олдленса стоял геранис, зачёркивал знакомые названия, вписывал поверх непонятные равентенские закорючки. Рядом Вайлер, обряженная в платье из фальшивого шёлка, повторяла с Фарином то ли боевые связки, то ли танцевальные па. «Праматери, хоть бы гераниса не увидала. Костей не соберёшь», — думал Демет. Вайлер выполнила изящный наклон, расплывшись в несвойственной ей сладкой улыбке, завитые алые пряди рассыпались по плечам. Демет двинулся было к ней, но тут его с чувством пнул Фарин, выплюнув странное «graniya Isarsi g banshi i froteyyo». Сбрендил?..
— Сбрендил? Чего носишься-то? — пробурчал Демет, с трудом разлепляя веки. Чуть приподнялся с жёсткого ложа. Фарин стоял посреди повозки и бешено сверкал глазами в сторону затихшей площади. Луна сделала загорелую кожу белой, ужесточила лицо — выглядело немного жутковато. Будто настоящий Снежный, а не проклятый полукровка. — Стайтек что ль покусал?
— Я случайно. Прошу прощения за сон, но кое-кто решил покинуть нашу дружную компанию. Я не о себе, если что, — Фарин примирительно выставил ладони на наверняка ошалелый спросонья взгляд.
— Чего брешешь-то, не пойму?
— Служанка сбежала.
— Лика?