Глава 7. Баллада о Талании (1/2)
— Так чему нас учит баллада о Талании?
— Что нельзя верить равентенским генеральшам, какая бы у них ни была фигура?
— Хочешь скажу? Без шуток.
— Валяй.
— Нельзя безоговорочно верить себе. Чувствам своим нельзя. Чувства, они к истине отношения не имеют никакого…
Из разговоров лейкхольских гвардейцев
Уже под утро Демет услышал ржание. Громкое, надрывное, паническое. Оно прокатывалось по округе и холодило кожу жутью.
— Лика! Прочь! Не мельтеши!
В ответ прозвучал тонкий девичий крик, заставивший наконец открыть глаза:
— Ма-а-амочки-и-и…
— Лика! — рявкнули.
Демет вылетел из комнаты в чём был и чуть не скатился по лестнице. Горизонт ещё алел, солнце только-только взошло, было прохладно. Лика, босая, в длинной рубахе, висящей мешком на костлявом теле, и Вайлер, злой, растрёпанный, но по обыкновению полностью одетый, кружили по двору. Лика визжала, Вайлер сопел, а в центре бесновался, пытаясь лягнуть, старый белый конь. Видимо, это и был тот самый Блерхог. Он вставал на дыбы: чёрные глаза широко распахивались, ноздри трепетали. Лика визжала так, что закладывало уши.
— Уйди, — процедил Вайлер сквозь зубы. Обычно резкие движения стали плавными, текучими, как у большой хищной кошки. Тёмно-зелёные глаза привычно метали искры, и конь, встречаясь с ними, бесился ещё больше.
Блерхог понёсся на Лику, гогоча. Вайлер, выждав в напряжении, оттолкнулся от земли и вскочил ему на спину. Взмыленный конь завертелся на месте в попытках сбросить с себя седока, но тщетно: Вайлер вцепился крепко и даже не думал падать.
— Лика! — окликнул служанку. Та замерла у ограды с приоткрытым ртом. — Гвардеец!
Демет всё это время стоял у входа в поместье, пытаясь сообразить, что происходит. От окрика он дёрнулся и приложился затылком о дверной косяк:
— Чего?
— Уведи!
Демет боком приблизился к месту, где стояла Лика. Насилу отцепил холодные пальчики от прутьев, поволок за собой. Лика несколько секунд послушно переставляла ноги, её пуговки-глаза едва моргали. Но вдруг она оттолкнула его и кинулась прямо под копыта. Блерхог в очередной раз поднялся на дыбы, и Вайлер еле удержался, прогнувшись в пояснице.
— Не надо! Бросьте-бросьте-бросьте, господин! Не виноват он! Я! Я ему сена дала вместо объедков!.. — срывала голос Лика.
Вайлер ничего не ответил. Лишь спрыгнул на землю и направился в лес, едва покосившись на Блерхога, что последний раз удивлённо всхрапнул, завалился на бок и затих. Под мёртвым конём быстро натекла алая лужа. Лика стояла всё на том же месте и вздрагивала от беззвучных рыданий.
— Белена? — спросил её Демет, аккуратно отводя к крыльцу. Глупо, но в голове было пусто, он даже не знал, что ещё говорить. Мелькали лишь размытые отзвуки: налитые кровью глаза коня, цокот копыт и мальчишка Вайлер, остановивший это с изяществом матёрого хищника. Это было… жутко, вроде как.
Лика замотала головой.
— Пойдёмте, вам… нужно поесть и… — она подняла красные глаза, высматривая фигуру младшего Фендара. Безуспешно — тот снова ушёл куда-то. — Пойдёмте… — повторила себе под нос.
В маленькой кухоньке сегодня тоже было странно — всё, что примелькалось Демету при свету, теперь ещё едва угадывалось, с уверенностью сказать, где полки, где вёдра, а где стол, он не смог бы. Лика торопилась. Она не с первой попытки разожгла очаг, она пролила воду мимо котла, а потом чуть не опрокинула тот прямо в огонь.
— Я… не спросила. Я кашу варю для этих… вы будете кашу?
Глаз Лика не поднимала, пальцы, сомкнутые на рукояти ножа, неслабо потряхивало, как и всё тело под тонкой рубахой. Демет нашёл лавку почти наощупь.
— Буду. Ты оделась бы, — бросил он, переводя взгляд на половицы.
Лика молча протопала мимо и возвратилась в своём обычном сером платье, когда вода уже закипела:
— Извините…
Мешочек с крупой дрожал в её руках, высыпая даже на вкус Демета слишком много.
— Вино успокаивает. У меня есть, будешь?
Лика покачала головой и вернулась к нарезке хлеба. Поранилась, конечно. Нож Демет отнял и стал резать сам, толстыми неровными пластами. Она в этот раз даже не ругалась.
— Спасибо.
— Чего под копыта лезла, не видела, что взбесился? Чего тебе конь этот? — Демет закончил дело и сгрудил ломти в первую попавшуюся тарелку. Отряхнул руки. Лика со странным выражением проследила за тем, как опускаются на чистый пол крошки, но снова промолчала. Демет сел. Лика продолжала стоять, покачиваясь. — Сядь.
Лика опустилась на самый краешек лавки и чуть оттуда не свалилась.
— Конь теперя мой… был. Я умею ехать, хотела до матушки… Господин, он чернявого у Проныры взял, и белого мне. А я первого ж дню… — она склонила голову.
— Ну знаешь, это не повод так… убиваться. И дрожать нечего — теперь не затопчут.
Лика вдруг посмотрела ему прямо в глаза и глубже, так, что в груди засаднило — столько горечи передалось.
— Вы… не боитесь его? — прошептала.
Демет сразу подумал о Вайлере, хотя причин думать, что Лика говорит о нём, не было. С чего бы такого бояться? Ну подумаешь — поехал на дисциплине паренёк. Сколько он в гвардии таких видел? Перебесится и перестанет. Жену найдёт. Надо было бы и Лике внушить, что нечего тут бояться.
— Я? Боюсь Вайлера? Сбрендила что ли? — вырвалось с нервным смешком.
Лика немного расслабилась. Пальцы дрожать перестали, а заглянувшее в ставни солнце высветило на лице смущённый румянец. Наверное, ей казалось, что дело в ней, что это только ей чудится.
— Раньше он не так. Урожай убирал, на рудниках помогал, в город ездил за всяким, коли деревенские просили. Не злился… Теперя хуже. С каждым днём — хуже! А старший как не видит — не бранит, даже ежли не слухается.
— Раньше? А началось с чего?
Лика замолкла. Молча сняла с огня котелок. Молча плюхнула в тарелку две ложки разбухшего пшена. Молча поплелась к больным…
Демету разговаривать тоже расхотелось. К каше он так и не притронулся, а, зайдя за Бехом, так бабахнул по двери, что голубоглазый малыш заплакал, а его мамаша с выпученными глазищами разразилась потоком ругательств.
Бех идти с ним таким отчего-то не захотел.
***— Где Вик? Чего на дороге никого?
Угрюмый мальчик на воротах сонно скосился на пришедшего и снова прикрыл глаза.
— Эй! — крикнул Демет, неотвратимо закипая.
Мальчик дёрнулся, глянул недовольно. Ойкнул. Решил, наконец, отворить:
— Вы этого… Извините. Я забыл, кто вы.
— Вик где?
— Кто?.. А-а, Вик… Где-то?
Демет махнул рукой, позволяя мальчику и дальше дремать. Что взять с ребёнка? Он вообще в охрану не входит. А вот с того, кто его сюда поставил, нужно спросить обязательно. Найти бы.
Сегодня небо, обычно чистое, заполонили мелкие облачка, и работать никто не хотел. Некоторые ссыльные не стали вылезать из своих закутков, якобы боясь приближения урагана. Стража, что должна была стоять у каждого входа в шахты, — видите ли, мёрзла на сквозняке. Вчерашняя речь их явно не впечатлила: они отплёвывались и дерзили. Но Демету это быстро надоело, и он, в конце концов, просто гаркнул и отвесил одному смачную оплеуху. Больше пререканий не было. Стража вернулась на назначенные вчера посты, до того выгнав из бараков рабочих.
Демет меж тем, как полагается дельному начальнику, взялся за проверку. Он снова взял у Тавеля карту, обошёл рудники по периметру, запоминая, где и чего нужно починить. Потом по второму разу обошёл подчинённых: посмотрел, чего не достаёт из амуниции, пригрозил меньше платить, если будут не по правилам одеваться, и заставил хотя бы по десятку раз отжаться и показать боевую стойку.
После Демет, довольный собой, отправился к Тавелю с отчетом: рассказал о всех слабых местах, устно составил смету на починку укреплений и постройку смотровых и заявил, что страже нужно поменять кирасы на стёганки и нанять мастера меча для тренировок — больно слабый у них уровень подготовки.
Тавель вытаращил на него свои косые глаза и громогласно расхохотался.
— Больно ты дельный, Демет. Это крестьяне. Половина из них меча-то в руках не держали.
— Ну так вот и…
— Ну так, гну так! Нет у нас мастеров меча! Или ты Вайтерлера на это дело предлагаешь? Он этих криворуких пришибёт только — терпения не хватит выучить… Ты вот что. Матерьялу на укрепления накупи и проконтролируй — это дело нужное, средствами обеспечу. Следи, чтоб на постах стояли, по всей форме и с мечами ходили — для солидности тоже важно. А без обновок они обойдутся. И учить их никакого толку — можешь сам заняться, да зазря время потратишь… Стоять! Не отпускал ещё. Отчёт со сметой письменно сдай.
Демет напрягся.
— Зачем это? Я никогда не писал. И так всё помню.
— Ты-то помнишь, да я по этим бумажкам могу из столицы денег стребовать.
— Как же вы стребуете, коли там роспись моя будет?
— Ты не боись. Сам подпишу.
— В таком разе, вам всё самому писать надобно. Не дело это — Корону обманывать, господин. Преступление.
Тавель до упору поднял косматые брови: ты, мол, смеёшься, что ли? А потом усмехнулся и погнал работать.
Да вот смысл так уж урабатываться, если даже главный сказал, что толку не будет?
Ворота после обеда опять оказались распахнуты, а под ними, всё на той же циновке, удобно расположились усатый и щетинистый. В довесок ко вчерашнему у усатого появилась тряпица, в которой безвольно болталась рука, а у щетинистого — пурпурное пятно под глазом.
— Здоров буде, начальник, — не поднимая головы пробормотал усатый. Партия, судя по всему, была в самом разгаре, кости и проклятья сыпались на циновку с головокружительной скоростью.
—Играете? — сдерживая злость, заметил Демет.
— Не наша смена. Дома скучно, в трактире в такое время пусто ещё, а два дня кряду на солнце вялиться — уволь…
— Солнца-то почти нет.
— Почти — оно не совсем, — хихикнул усатый. Щетинистый молча кивнул, в подтверждение его слов. — А сидим, чтоб уж наверняка, чтоб без нашего ведома сюды — никто.
Демет взглянул ещё раз на заграждение из их кривых спин, подпирающих столбы, и хохотнул. Напряжение и злость немного отпустили.
— Чего не поделили-то? За что дрались?
— За женщину, ясно дело, — пожал плечами усатый, морщась от неосторожного движения. Щетинистый пожал плечами: да, мол, дело ясное.
— А этот чего молчит?
— Зуб с тревоги разболелся… а, Дус?
Щетинистый тоскливо вздохнул. Подвинулся, освобождая место на циновке для третьего игрока.
— Сядь, начальник. Авось не колдомский истукан, чтоб весь день на ногах торчать, — хитро сощурился усатый.
— Ошалели? Мало, что не ругаю, так ещё и играть с вами должен?
— А что тебе ещё делать?
Демет хмыкнул и всё же принял предложение, чуть погодя. Денег по смете Тавель пока не дал, бродить среди обиженных на него работяг не хотелось, а других забот, кроме того, чтоб контролировать, у старшего над стражниками не было. Что-что? Нормальных вояк из них сделать? Так бессмысленно же, крестьяне же!..
Тьфу ты…
— Ладно.
— О!.. Дус, обнуляем очки!
— Бфэй! — промямлил тот зло.
— Эт ты по иноземному заругался или меня пытаешься звать?..<span class="footnote" id="fn_15770494_0"></span> — Дус недовольно фыркнул и повёл широкими плечами. Кольчуга ударила по столбу. Усатый хохотнул: — Я, кстати, Бре, начальник.
— Угу. Играете как?
— Известно дело как. По-лирнски. Бросуну три кости, другим — две. Бросун работает, другие крадут на законных основаниях. Вот я кидаю, — Бре взвесил неровные кубики в ладони. Бросил на циновку. — Ага. Два-три-пять… — Он загнул пальцы. — Десять. Это я заработал. Теперь берите по одному кубику… Они из суставов чёрного волка, не шкрябай ногтями, командир, кидай!.. Ага… шесть… пять…
— Одиннадцать, — перебил Демет. — Это больше десяти. Что у тебя, доходяги, брать-то?
Бре одобрительно хмыкнул. Почесал здоровой рукой за усами:
— То-то и оно, что нечего. Просто под ноль, и одно очко — долг. В конце всех игр очки переводятся в «вордеровы» пекты. Понятно?
— Не совсем. Как кости могут быть чёрно-волчьи, если маленькие?
— А чёрные волки что, большие? Видел что ль?
— А видел, — соврал Демет и глазом не моргнул.
— Ну стайтека кости и что. Один ряд — нечисть… — пробурчал Бре. — Играем!..
Сначала игра шла погано. Хитростей её Демет не знал и партию за партией оставался в должниках. Но он не был бы собой, если бы в конце концов не разобрался. Через час у него было очков уже с сотню. Бре оказался неплохим балагуром: он преувеличенно сокрушался над каждым своим долгом, потешно вытирал невидимые слёзы рукавом Дуса и лечил «душевную боль» перебродившим козьим молоком из здоровенной плетёной бутыли. У Дуса чудесным образом прошёл зуб. Они все уже немного выпили, надо сказать. А Бре — даже больше чем немного:
— Не смей-сь, ком-дир. Драться было за што — женщ-на знатная.
— Широченная — во! — Дус до предела развёл руки.
Бре хлопнул его по плечу пустой бутылкой под хохот Демета.
— Што? Не влюблялся, што ль, никогда? — хлопнул начальника по плечу.
— Влюблялся, чего нет-то, — признал Демет.
— В кого?
Демет раскрыл было рот, в полной уверенности, что знает, что ответить. И закрыл его. Он не помнил. В голове осталось одно лишь «Шазилия» — бестолковое, ничего не значащее. Он не мог вспомнить ни её лица, ни голоса. Помнил лишь обрывки её странных фраз и свою беспричинную привязанность. Со смерти матери Демет о ней даже и не думал. Разве можно забыть прежде любимую? Или это не любовь была? А что тогда?
— Э. Што замолк, ком-дир? Мокрые ночи всп… поминаешь?
— Пытаюсь.
— И как?
— Не помню её совсем.
Дус снова заржал, но Бре осадил его. Он был настолько серьёзен, насколько только может худой мужичок, вылакавший почти в одиночку бутыль:
— Ты ж с Лейкхола? Жр-рица местная, главная над храмовниками, что людей женят? Ежли не помнишь?
— Угу. А что с жрецами такого?
— Не. Ты жриц не с-сщитай. С ними понятно: зам-рочат голову — конешна полюбишь.
— Чего это заморочат? Они ж тебе не сарверины какие-то.
— А тош нет?.. Я н-понаслышке знаю, сам за здешней Фьёрой…
— У вас тут своя жрица? Брешешь. Тут храма нет, и её я не видал. Здесь она?
— Уже не, духи миловали. А то со своей Дайнэ визжала постоянно, что посажено мало, и мы, вместо того чтоб делом заниматься, в поле торчали, — Дус сплюнул обиженно.
— Ну не торчали бы.
— Глупыш. С жрецами такое не пр-ходит. У тебя даж мысли не будет, што ты другим должен заниматься — буд-шь с широченной лыбой делать, што жр-рец пожелает, — Бре задумчиво побаюкал сломанную руку. — Тьма их заб-ри.
— Как Фьёру, — вставил Дус, вливая в себя остатки молока.
— О, её-то точно Тьма, правильна ляпнул.
Демет знал о жрицах и жрецах очень мало. В балладах о них почему-то не пели, и в жизни они встречались редко. Была Шазилия и её подчинённые, заключающие браки в каждом из городов, но те, в отличие от неё, настоящими жреческими штуками-дрюками не владели. Говорили, что Праматери на олдитов и Олдленс обозлились, и теперь все настоящие жрецы, те, что с магией, рождаются только на севере, за границей Колдомских гор. Об умениях жрецов тоже разное болтали. То они огонь могли разжигать, то иллюзиями промышляли. Но чтобы голову дурить, как сарверины, — о таком он слышал впервые.
— Хе. Наша Шазилия не злая, поощряет. Но, раз вам с вашей не свезло — рад, что избавились. Куда она делась-то?
— К банши.
— Умерла что ль?
— Убили. Вайт-лер Освободитель!..
Вайлер убил жрицу?!
— Тш-ш! — навалился на друга Дус.
Бре с кислой миной толкнул его обратно к столбу:
— Чаво сшикаешь? А? А?! Я их н-боюсь. Ком-диру знать нада, с какими героями под одной крышей ж-вёт!
— У, дурак пьяный, — Дус только махнул рукой, сморщившись. Мол, тут бесполезно уже.
— И что Вайтерлер? Раз начал — продолжай уж, — напомнил Демет.
— Бре, заткнулся б, — зловеще пробурчал Дус.
Бре попытался сфокусировать взгляд на его лице, но взгляд убежал куда-то на дорогу. Вздохнул:
— Ты это… Знай, што мы об эт-м не любим особо… Вообще нет. В чём вестчь вся… Зелёный мор, его только жрецы с сарф… сарры… сарврынами могут лечить.
— Сарверинами, — исправил Демет.
— Д-не! Сарврыны! Прав-но «сарврын». Серые говорят «сарврын»!..
— Ну, дальше?
Дус встал с неловким кряхтением и молча двинулся в сторону шахт. Впервые за всё время игры Демет посмотрел туда и понял, наконец, почему они втроём до сих пор не выхватили от Тавеля. Охрана у входов, шахтёры, смотрители — все, заметив, чем он занят, поспешили снова расползтись по рудникам. Меж оставленных тачек прыгали только мальчики-посыльные, наподобие Беха, и с почти благоговейным страхом таращились на пьяного Бре.
— Крестьяне…
— М? — сощурился Бре.
— Что дальше-то?
— В общ-м, никак без жреца. Мастер послал к Фьёре Вайт-лера, а та ему… как же? А! «Права н-мею свой дар на всяку погань тратить». И мастер решил, што надо компотику…
— Зачем?
— Мастер… — Бре запнулся.
— Алхимик.
— Так ты знайшь?
— Ну, теперь уверен. Мы алхимика в Лейкхоле вязали, помню, как в его дому приторно смрадило.
— А-а, хитрюга! Эт ты м-лодец! Умно.
— Бре.
— Што «Бре»? Пустили Фьёрку на волшебный к-мпот, што н-ясно? Для в-здоровенья нужна кровь… Жреческая кровь, она. Вайт-лер и придушил.
— Жрицу?
— Ком-дир, ты глупый, што ль? Кого ж ещё?
— Чего сарверинов не позвали, Башня ж недалеко. Сколько там? Дня три ехать?
Бре нервно захихикал:
— Тю. К сарврынам мы п-слали птичку, а сарврыны с птичкой п-слали нас! Они мастера Фендара, родненького, благод-ля наш-во, в грош не того… — он вдруг оборвал свой смех и, пригладив усы, поднял вверх указательный палец. — Фендары. Они спасли. Мы им по гроб… А знаешь, што страшно, ком-дир? К-мпота то на всех не хватило. Угадай, что Фендар сынку сказал?
В горле образовался комок из дурных предчувствий:
— Добить, чтоб не мучились.
«— Выйди.
— Моя мать…
—…всё равно не выздоровеет, если ты здесь останешься и будешь меня поучать».
Демет слишком сжал кулак, и кости выскользнули из вспотевшей ладони.
— Добить… угу. Это делал тоже наш г-рой… — Бре, снова прищурившись, откинул голову и ударился ею об столб. Почесался. — М-да… Поиграли… Бесцельн-я у нас жизнь, брат. Ничего н-стоит, а всё… зазря.
Дальше пьяное бормотание Бре Демет уже не слушал: всё, что тот мог сболтнуть, он и так уже сболтнул.
И вот нашёлся-таки подвох. Да какой — он должен убийцам! Он живёт с убийцами под одной крышей, он ест один с ними хлеб. И деться ему некуда: лишний шаг за пределы Деугроу — и вокруг останутся люди, которым никто не помешает обменять его свободу на две тысячи монет с профилем Кровавого Короля… Как будто здесь она у Демета есть, свобода эта.
До конца положенного на работу времени оставалось ещё пару часов. Он перекатывал в ладони пару костей и глядел на дорогу. Бре задремал и противно сопел. Как же теперь хотелось бросить всё и сбежать от этих чокнутых Фендаров и их «прекрасных» должников. Бабочки намертво запутались в паучьих сетях, Тьма с ними. Но если бежать, то куда? Демет поднял взгляд к горизонту.
Миновав вершину холма, к воротам приближалось алое пятно. Кажется, Мира. Но чудная какая-то: только в одном нательном платье, простоволосая, босая… и прямо по камням.
— Бре, ты хорошеешь с каждым днём, — она пропела, подойдя.
Бре что-то промычал, поморщился, но глаз не открыл и, конечно, ничего связного не ответил. Мира радостно хохотнула, взгляд её наконец достиг и Демета, спрятавшегося в тени:
— А ты смурной чего?
— Это ты чего весёлая?
— Я? Я-то понятно чего — мамка в город уехала, в Эмонрив, её теперь раньше недели не жди. Пришла, вот, отцу сказать, чтоб не искал, и ужин принесла. Мы ж почти богатые.
Демет хмыкнул нехотя:
— Почти, это как это?
— Это денег у нас не особо, а дома два. У отца — ближе к его рудникам, а наш с мамкой — где лошадь синюшная.
— Лошадь? Так и знал. А Вайлер говорит — дама.
— А ему откудва знать? Я-то уже не помню, а он, гляди-ка, — «дама»… — Демет невесело улыбнулся. — Нет, ты что-то слишком смурной. Я не для того тебя сюда пихала, чтоб ты тучи сгонял.
Они посмотрели вверх, на бегущие облачка, и рассмеялись.
— Ир-роды… — пробормотал Бре и окончательно разлёгся на циновке, преграждая им обоим проход на рудники.
— Ну вот, к папеньке я теперь — никак. Жаль, — заключила Мира совсем без сожаления. — Ну не зря же я сюда, да? Перешагивать через людей плохо, да и не к чему уже…
Демет покосился на Бре, что весил, по виду, раза в полтора меньше Миры. Двинул туда-сюда челюстью задумчиво, пожал плечами и просто перенёс этого несчастного пьяницу вместе с его циновкой из-под ворот внутрь стен.
Мира похлопала в ладоши.
— Да ты не слабак, гляди-ка! Не зря тебя сюда отправила. Знать, папенька теперь поужинает, — сказала она и, благодарно чмокнув Демета в щёку, поспешила к сарайчику Тавеля: только пятки сверкали, да распущенные волосы, что спускались до пышных бёдер, колыхались. Красиво.
Солнце подступило к закату. Демет, обходя подчинённых в третий раз, выяснил, что ночная смена собралась охранять пустые шахты. Видимо, чтобы гора не сбежала. У парнишки же, который должен стоять на воротах, не было ни масляных ламп, ни факелов, ни совести — он сказал, ночью здесь всё равно никто не шастает, поэтому он просто закроет ворота и ляжет спать.
И не идёт ведь в голову, что на такое отвечать!
Пока Демет думал, уж собралась назад Мира и принялась дёргать его за полу.
— Гвардеец! Папенька велел меня до дому проводить! Пошли-ка в гости, буду тебя откармливать.
— Чудна́я ты, Мира. Не страшно… — он запнулся. — …Врага короны в дом?
Мира в лице ничуть не изменилась:
— Чýдная. Добрая очень. Пошли, говорю. У Фендаров веселей не будет, а у меня — очень даже… — она заправила за ухо прядь и двинулась назад, к деревне. Обернулась. — Только чур не приставать!
— А в чём тогда смысл-то? — пошутил Демет, нагнав.
Мира многозначительно промычала:
— Любишь блины с черникой?
Бежать не обязательно куда-то, можно ведь и с кем-то, правда? От проблем и рутины, от забот — от всего, что тяготит. Кажется, он именно этим с Шазилией занимался: забывал проблемы, не зная, как их решить? Замечательно. Ведь он и сейчас этого не знает.
***Столовая у Мирки оказалась немногим больше фендаровской кухни: вмещались лишь короткий стол, две низких лавки и окно. Как там она говорила? «Почти богатые»?
Демет сел, глядя прямо перед собой, и сложил руки на столешнице. Сидеть было неудобно. Коленки почти достигали плеч, а голова при попытке выпрямиться ударялась об выпирающий брус — он умудрился попасться на этом раза три, не меньше. Зато пахло в комнате очень приятно: сушёными травами и совершенно непередаваемо — солнечным светом. Как бы Демет ни вертелся, в поиске этих самых трав, подвешенных где-то или забытых на полке, но не находил больше ничего. Голова всё гудела и тяжелела, а запахи и остатки выпивки в крови успокаивали и навевали дремоту.
Во сне он видел море, или даже сам Великий Океан: Демет не знал, в чём их различие. Тёмная грязно-зелёная пучина казалась пыльным зеркалом. Ветер не врезался в неё, вздымая гладь, рыбы не показывались у поверхности. Зеркало Океана отражало чьи-то длинные тени с костлявыми ветками пальцев, тени эти расползались клочьями тумана и тут же собирались, неизменные и жуткие. А потом Океан отразил огонь, слишком яркий, чтоб осталось место чему-то ещё.
Проснулся Демет лишь потому, что над ухом захохотала Мира. Демет глянул на неё осоловело, и хохот стал лишь громче:
— Досада какая! Не ест, не пристаёт — спит! — Мира надула губы в притворном возмущении и ударила себя по коленкам. Волосы её снова были заплетены в свободные косы и сияли в лучах ещё не зашедшего солнца. Она уколола его смешливым укором и улыбнулась хитро. — С Бре попьёшь ещё пару раз, так всю жизнь проспишь.
Её правда — мужик явно выпивать научен. Уволить бы, чтоб других на дно бутылки не тянул, да заменить, кажись, некем… А вот его собственное состояние выпивкой никак не объяснялось. Демет не юнец какой-то, чтобы так пьянеть с полкружки. Что-то подобное он видел уже этой ночью — тот странный сон про гераниса.
— Я…
Демет попытался встать, но перед глазами возникли совсем неуместные краски и затянули комнату в свой водоворот. Чёрный, белый, синий. Охра, алый, зелёный. Демет уже не спал, и сон явился к нему наяву — нечёткий и пугающий.
Назад Мира усадила его с трудом. Ощупала лоб осторожно. Рука казалась тёплой, и Демет понял, что жара у него нет. А что тогда? «У матери перед смертью то же было. Не зря муть всякую городила», — зачем-то пришла мысль. Но нет, Демет же чувствует себя вполне сносно. Наверное, он просто испарений от треклятых зелий надышался в Фендаровом поместье.
Мира чуть закусила пухлую губу:
— Так и быть, хитрюга. Можешь остаться в гостевой. Фендаровской не чета, маловата, но где поспать тама есть.
Кажется, она снова пыталась улыбаться, да не получалось. Краски постепенно тускнели, и Демет видел, как дрожит уголок её губ.
— Я сколько спал?
— С час, может. Пока я блины пекла, — Мира покосилась на стол. От угощений на большом блюде ещё шёл пар.
Демет не ел весь день ничего, кроме хлеба и перебродившего молока, и потому должен был соблазниться блинами. Он должен был желать остаться здесь: чтобы поесть, посмеяться, поспать в светлом доме без гнёта тайн, чужих и собственных, без страха… Но думал только о том, что, пока не зашло солнце, нужно успеть пройти через лес. В поместье к убийцам. Что с ним? Не он ли чуть больше месяца назад готов был даже карманников вешать? Всё Фендары. Наверняка, Архальд всё же прочёл проклятое письмо и приказал сыну затеять с Деметом игру.
Он придвинул к себе блюдо. Пища в горло не лезла, так же как и вода, но Демет старался. Старался изо всех сил убедить себя, что может остаться здесь, что он не попался в сети фендаровских слов, не поддался их обаянию и богатству. Не вышло. Вдоволь наглядевшись на его мучения, сдалась даже солнечная Мира: ущипнула за нос беззлобно и унесла посуду на кухню.
— Ты чýдная, Мира, — признал искренне.
— А ты чудной, — она рассеяно провела по его колючей щеке и пожала плечами.
Демет не был таким болваном, каким хотел иногда казаться. Он понимал: хорошим это не кончится, но чувствовал, что просто должен вернуться. Сегодня случится что-то. Что-то другое, отличное от всего, случавшегося раз за разом последние недели. Возможно, вернётся Архальд и объяснит, что и зачем с ним творится. Возможно, и не объяснит. Но что-то будет. Что-то, что давно должно.
— Мне пора назад. Ночи доброй.
На этот раз встать удалось. Демет пристегнул ножны к поясу и достаточно твёрдо двинулся на нижний этаж.
Мира сбежала за ним и остановила, дотронувшись до плеча:
— А дойдёшь?
— Чего ж нет?
— А блины кому?
— Отцу отнесёшь.
— Я ж и обидеться могу.
— А я тебя задобрю. Подарком.
Мира ткнула кулачком ему в грудь:
— Тоже мне, женишок… Гадать со мной завтра выйдешь в поле.
— Идёт.
Мира посмотрела на него недоверчиво. Отодвинула засов.
— Только чур не забудь!
— Угу.
Он вышел на улицу, и Мира тотчас за ним закрыла. Солнце всё ещё висело над горизонтом, но рынок почти опустел. За своим прилавком оставался лишь усатенький торговец инструментами и пытался запихнуть в мешок большой барабан. Демет сначала прошёл мимо, но подумал, что помочь старику — дело двух минут, и вернулся.
— Давайте мешок — подержу.