Разговор 7. Viens à moi (1/2)
Джонатан думал, у него все на лице написано. Даже когда он принял душ, счистив с себя посторонние запахи и прикосновения, и сменил одежду, он ощущал себя грязным и голым.
Стыд захлестывал его, и он боялся, что запылают щеки. Когда Ребекка встретит его, когда приблизится. Она почувствует запах незнакомого геля, чужих поцелуев и тела. Ведь их теперь не смыть, они всегда будут с ним.
К счастью, букет цветов и пакет с буквой «М» из кондитерской завладели ее вниманием ранее гипотетических подозрений и мыслей, почему он сначала поторопился в душ, а не подал знак, что уже дома.
— Если ты будешь дарить мне розы каждый раз, когда опаздываешь, я не против, — рассмеялась Ребекка.
Она чирикала, ее пальцы бегали по картонным коробочкам, а глаза сверкали, когда она открывала следующую с энтузиазмом ребенка, распаковывающие подарки Рождественским утром.
— Ты меня балуешь, — сказала Ребекка, не отказывая себе в удовольствии помять свежий кронат, и вдохнула насыщенный запах начинки. У Джонатана вся машина пропахла малиной.
— А кого же мне еще баловать?
Она посмотрела на него, улыбаясь мягко, и опустила глаза. Он знал, о чем она подумала, потому что подумал о том же.
***
Признаться, Джонатан считал, что это будет… кардинальным событием в жизни. Неким поворотом, после которого появится осознание чего-то, словно рождение вновь, прыжок с парашюта, новый курс в университете жизни.
Но ничего не было. Он просто отсосал чужой член, на этом история закончилась.
Джонатан повторил себе это несколько раз, всегда после работы, чтобы посторонние мысли не вытеснили из его головы отчеты и финансы.
Еще несколько — вспомнил просто так.
Когда принимал душ. Когда чистил банан на ланч.
Когда занимался любовью с Ребеккой и приоткрывал рот, жмурясь. В его воображении головка члена была с губами так близко, он просто не касался ее, но мог. Мог.
Иногда Джонатан жалел. Между всеми этими мыслями жалел, что не трахнул Гийома тогда. Задержка на пятнадцать-двадцать минут ничего бы не изменила. Ни того факта, что он опоздал. Ни того факта, что он совершил.
Но он бы знал… знал бы, каково это. Не представлял бы, закрывая глаза. Не возвращался к мысли о его обольстительных ягодицах снова и снова. Гештальт повис, не давая покоя. Очень раздражающий камушек в ботинке.
Дважды Джонатан брал в руки телефон и вбивал цифры номера Гийома. Один раз занес палец над ним. А в третий подумал, что это ни к чему.
И каждая новая мысль становилась легче. Возможно, этому помог и регулярный секс. Больше, чем нужно ему, но, пожалуй, столько, сколько нужно Ребекке. Он даже предложил ей посмотреть еще какие-нибудь штучки для двоих на одном из этих сайтов, но она отреагировала без особого воодушевления, и мысль он пока отложил.
— Может быть, съездим куда-нибудь? — спросил Джонатан ее вечером, крупно нарубая огурцы для овощного салата.
— Например? — ответила Ребекка, проверяя куриное филе в духовке. — В «Кавали»<span class="footnote" id="fn_39246940_0"></span>?
Чтобы оно получилось не таким сухим, она добавила туда смесь мягкого сыра и шпината. Этот рецепт нашелся в интернете, и сегодняшний ужин пока был загадкой для всех.
— Дальше. В Италию. Или во Францию. — Он закусил язык, наблюдая за ее лицом в отражении печной дверцы. — Биарриц. Звучит хорошо.
— Да, там мы еще не бывали. — Ребекка оставалась сосредоточенной.
— Пока не бывали. Но летом всегда хочется моря.
— Да уж, вспоминаю я наши поездки в Дорсет, когда нам хотелось моря, — она рассмеялась, поворачиваясь, — помнишь?
— Как я могу забыть? — запрокинув голову, Джонатан закрыл глаза и перечислил: — Незакрывающаяся дверь, дешевые сосиски на завтрак, соседи-извращенцы.
— И непрекращающиеся дожди.
Ребекка обняла сзади, упираясь лицом в его спину, и он погладил ее по рукам. Это было так давно, воспоминание из времен, когда они снимали жилье, штопали носки и заваривали один чайный пакетик на двоих.
— Это был лучший отпуск, — прошептала Ребекка, прикасаясь щекой к его лопатке.
— Лучший, — согласился Джонатан.
В его совесть вновь впились острые когти chat noir.
— Может быть, когда получим ответ от доктора.
— Да. Да. Конечно.
И прикосновение когтей стало ласковым поглаживанием, отвлекающим от вспыхнувших боли и стыда.
***
Джонатан устало перевел взгляд с одной строки на другую. Он уже мало что понимал, и когда доктор Сингх объяснил еще раз, понятнее не стало.
— Но они же двигаются? — уперев указательный и средний пальцы в висок, уточнил Джонатан.
— Пятьдесят процентов. Это не хорошая динамика. До того, как мы начали этот курс, было шестьдесят.
— Шестьдесят, — повторила Ребекка на выдохе.
Она сложила руки на сумочке, наклонившись вперед, будто пыталась защититься ею.
— И что теперь делать? — спросил Джонатан.
— Продолжать, — сказала Ребекка раньше, чем доктор Сингх успел открыть рот.
Она поджала губы, когда они оба посмотрели на нее. Джонатан постарался отвести взгляд. Ему казалось, по его лицу и так понятно слишком много.
Быть откровенным, он так устал от этих визитов, что точно не согласился бы идти сюда сегодня, если бы не чувствовал… вину. Да, пожалуй, вину. Она и без того накапливалась в нем неумолимо, но последние события усилили ее трехкратно.
— Пока предлагаю увеличить дозу карнитина<span class="footnote" id="fn_39246940_1"></span> и посмотреть, какой будет от этого эффект, — Доктор заскрипел ручкой в бумагах.
Эффект. Если бы за столько времени был какой-нибудь эффект хоть от чего-нибудь, подумал Джонатан, но просто молча кивнул. Последние диагнозы они получили не так давно, и доктор точно не мог нести ответственность за средства и советы, которым они следовали ранее.
— Вы должны понимать, что это только снижение вероятности оплодотворения, это не бесплодие, шанс остается, — сказал доктор Сингх. — Медицина не стоит на месте и современные методики помогают решить эту проблему в девяноста процентах случаев.
Джонатан знал, что десять процентов это чертовски много.
Он вновь дежурно кивнул и помял сложенный пиджак в руках.
— Конечно же, этот процесс занимает время. Много времени. Но это работа, и мы здесь в одной лодке, мы все стараемся ради результата. Дети… дети — это награда, которая порой достается непросто, — пробормотал доктор и щелкнул ручкой, откладывая ее. — Вы думали об усыновлении?
— Да, — сказал Джонатан.
— Нет, — сказала Ребекка.
Он взглянул на окно и не стал отвечать за них двоих.
— Мы как-то не говорили на эту тему, — сглотнула Ребекка, ее сумочка издала бряцающий звук ремня, когда она нервно потеребила ее. — Но это нам не подходит. Мы хотим все сделать сами.
— Я понимаю, это довольно сложное решение, подходящее не для каждого, просто предлагаю рассмотреть все варианты. Лечение занимает время, и никто не…
Джонатан смотрел на птицу за окном. Он уже слышал это и не раз. Лечение занимает время, а вы не молодеете. Вы думаете, если ребенок не получился до сорока, то внезапно свалится на голову после?
Но он уже действительно ничего не знал и ничего не хотел. Только чтобы это закончилось.
В кабинете они сказали друг другу больше, чем после, уже покинув светлый, но безрадостный офис доктора Сингха. Ребекка решительно смотрела вперед, подняв подбородок, единственным звуком было постукивание ее каблуков.
Ему нравилось размышлять обо всем этом издалека. Думать, что усилия не тщетны. Занимать голову чем угодно, чтобы избегать реальности.
Но тут, в клинике, Джонатан ощущал себя слабым, беспомощным, бесполезным. И себя, и свое семя. Столько лет слыша о беспричинном бесплодии и разных необъяснимых версиях, почему двое здоровых людей не могут зачать, принять, что проблема с его стороны, было непросто.
— Эй.
Ребекка пристегивала ремень безопасности и не ответила, но маленькая рука дрогнула в его руке, когда он взял ее. Она обернулась, находя его глаза своими — большими ореховыми глазами с угольными стрелками, делающими их лисьими.
— Мы будем продолжать. Столько, сколько надо.
На ее щеке появилась трогательная ямочка от улыбки, полной надежды. Ему была нужна эта улыбка, ничто другое.
— Я знаю, как это для тебя важно, поэтому мы будем.
Джонатану показалось, он увидел, как ее глаза потухли. Ямочка растворилась, уступая место тихому выдоху. Она кивнула, выпутывая свою руку из его, и отвернулась к окну.
— Что-то не так? — осторожно спросил он.
— Все нормально.
Момент нежности был упущен. Джонатан снова что-то сделал неправильно.
Он ничего не сказал и молча завел машину.
***
Он никак не мог заснуть. Сделал пару кругов вокруг квартала, поотжимался, принял два душа, прежде чем понять, что физическое самоощущение не имеет к бессоннице никакого отношения.
Устроившись в кресле, в котором Ребекка иногда вышивала, Джонатан смотрел на нее, уже спящую. Она мило спала. На спине она тихо похрапывала, а ее лицо напоминало лицо ангела. Расслабленное, безмятежное, почти невинное.
Джонатан рассматривал ее приоткрытые губы, скрученную лямку от ночнушки, каштановую прядь у виска.
Этого не будет у Гийома никогда. Ее нежности и ее доверия. Это не получают любовники, доставщики быстрой страсти. Такая она у него.
Ему хотелось целовать ее руки, прижимать к лицу, просить прощения. За то, что сделал. За то, что все еще хотел сделать.
Проблема была не у нее, проблема была у них, у каждого.
Услышав жужжание на комоде, Джонатан глубоко вдохнул. Одиннадцатый час вечера. Кому и зачем?..
Он понял, что в его голове только одна мысль, кто это может быть. По крайней мере надежда, что так оно и есть. И все те образы, которые он топил в себе, воспряли, ринулись вверх, как волна, накрывающая побережье. Протащила его по режущим острыми ребрами камням, где каждый был мыслью о грехе, что Джонатан мечтал совершить. Мечтал, да. Верно.