Часть 3 (2/2)

— Я люблю тебя, — с искренней теплотой произнёс Михаил, уткнувшись носом в его щёку.

— Серьёзно? — Людвиг немного глупо хихикнул, ведь такая реакция его удивила, и напускная невинность партнёра казалась нелепой до смешного. — Даже в такой момент ты говоришь мне какую-то милую романтичную хрень? Хе-хе… Dummkopf.

— Потому что в советском союзе секса нет, мы занимаемся любовью, — Хэви тоже тихо посмеялся, ведь остроумный ответ быстро пришёл ему на ум. Затем, после мягкого поцелуя в шею, он тихо и хриплым несколько кокетливым тоном добавил, проведя пальцем вдоль его носа. — И я люблю тебя всё сильнее и сильнее с каждой секундой.

Ух ты, это становится интереснее! Медик привык к тому, что его возлюбленный застенчивый тормоз, но эта уверенная и чуть более раскрепощённая его сторона ему тоже нравилась. И нравилась настолько сильно, что доктор потерял дар речи, хотя, казалось бы, он из тех, кто за словом в карман не полезет. Тем не менее, он быстро восстановил самообладание, улыбнулся с хитрым прищуром и медленно провёл короткими ногтями по спине мужчины, вызвав у него дрожь. Это лишний раз доказывало Людвигу его превосходство — в какой бы позиции он не находился, он тут главный. Он поманит пальцем — и за ним побегут. Он прикажет — и ему подчинятся. Он сделает — и его будут восхвалять.

Для Михаила это было недалеко от истины, но нюанс всё же был. Несомненно ему нравилось укреплять манию величия самооценку Герберта, исполнять его маленькие капризы, носить на руках и обращаться как с королём. Но если чего-то хочет Хэви, он не менее, а может и более упрямый, чем его жених. Собственно, он поэтому и жених, потому что Миша уже настроился, что он будет с этим мужчиной, будет любить его, будет дарить ему цветы каждый день, проживёт с ним долгую и счастливую жизнь и умрёт с ним в один день. Либо так, либо никак. И он своего добился. Поначалу он искренне пытался смириться с мыслью, что свадьбы не будет, но Хэви тяжело принимать перемены, тяжело менять мнение, и он в принципе не такой гибкий, как его товарищи. Если бы ему пришлось принимать отказ от женитьбы, это заняло бы месяцы, а то и годы. В других же случаях он может улыбаться в глаза, показывать палец вверх, говорить «да-да-да», а потом всё равно сделать по-своему. Это не бросается в глаза: у Михаила редко возникают порывы к переменам. Чаще всего его желания приземлённые, и, в отличие от импульсивного Герберта, он не пойдёт в магазин за хлебом в 3 часа ночи, потому что хлеб для сэндвичей закончился. Только если совсем есть нечего, и то, не факт. В принципе, и поголодать можно, не впервой. А что ещё от жизни нужно, кроме вкусной еды? Отдых, чтение любимых книг, немного самореализации и общение с семьёй и друзьями. Все основные потребности закрыты. Но сделать Герберта частью своей семьи — это не просто какая-то прихоть, с неисполнением которой можно смириться. Это даже не просто цель. Для Михаила это скорее естественный порядок вещей. Так и должно быть. Мы посовещались, и я решил. Пусть Людвиг думает, что он тут главный. Нет причин это оспаривать. Всё же, в чём-то он даже прав. У него действительно есть все инструменты, чтобы вертеть своим женихом, как ему вздумается. Как бы не был упрям Миша, он не может не признать, что перед доктором он не в силах устоять. Это крепкая привязанность, и она на века. Это огненная страсть, что сжигает дотла. Это влечение, сводящее с ума. Это то, какой Хэви представлял себе настоящую любовь.

Органы словно переворачиваются внутри, когда Михаил слышит томные всхлипы возлюбленного. Мольбы кружат голову, а сладкий шёпот уносит куда-то далеко в дебри сознания, где уже не работают логика и рациональность, только желания и инстинкты. Не хватает воздуха. Мягкий и откровенный поцелуй усиливает чувство любви в миллион раз и заставляет таять, как кубик сахара на дне чашки с горячим чаем. Когда наступает столь желанное освобождение, силы мгновенно покидают тело…

Пытаясь отдышаться, Герберт ещё некоторое время смакует чувство удовлетворения от близости, прежде чем повернуться к возлюбленному и воскликнуть:

— Миша! Это было невероятно! Я просто…! — его голос начал затихать, когда он понял, что его благоверный заснул почти сразу после окончания. Доктор фыркнул с усмешкой, подарил ему вежливый поцелуй и прошептал нежно, — …Отдыхай, Mein Lieben. Ты заслужил это. Ты сделал меня таким счастливым… — несмотря на то, что ответа не последовало, и док вообще не был уверен, слышат ли его, ему хотелось порассуждать вслух. — Знаешь, когда ты сказал, что не смог бы забыть меня после небольшой интрижки, я тебе не поверил. Но сейчас, после всего этого, я думаю, что понимаю, что ты имел в виду. Я теперь никуда тебя не отпущу. Ты будешь принадлежать только мне. Мне больно от мысли, что когда-нибудь это закончится, поэтому я хочу чувствовать тебя сполна. Распробовать все твои нотки, пока не стало поздно. Так что спи. Тебе нужно много сил, чтобы твой вкус был ярким и насыщенным. Ох, не бойся, это всего лишь фигура речи, хе-хе… хотя… — с этими словами Герберт легонько куснул Михаила за мочку уха, на что Хэви ответил едва слышным бурчание, — Сладких снов, дорогой.

***

Пустота и темнота. Нет ни звуков, ни запахов. Нет стен, нет пола и потолка. Лишь всепоглощающая тьма. Михаил даже самого себя видит с трудом. Это давящее место вызывает тревогу, но он старается осмотреться, чтобы понять, что делать дальше. Мурашки пробежались по телу, когда холодный ветер подул в спину и завыл как голодный зверь. Холодно. Очень холодно. Но делать нечего. Нужно идти вперёд. Ноги тяжело передвигать.

— И что ты здесь забыл? — строгий холодный голос юноши разорвал тишину.

Хэви мог поклясться, что услышал, как кто-то негромко хлопнул дверью. Он обернулся, чтобы увидеть владельца голоса: молодую, бодрую и дерзкую семнадцатилетнюю версию себя, которую он когда-то задвинул подальше, чтобы не причинять окружающим неудобства и избежать осуждения. Михаил чувствовал на себе горький взгляд обиды от юной копии себя и прекрасно понимал, за что.

— Прости меня. Я подвёл тебя, — тихо шепчет Пулемётчик, сжираемый заживо чувством вины.

— Тебе же хуже, — ядовито фыркнул Миша младший, поправляя красный галстук.

От этого юноши исходит свет. Он буквально единственный источник света в этой непроглядной тьме. Вот бы забрать его с собой, чтобы осветить себе путь, обнять так крепко, как только можно, и никогда не отпускать. Хэви тянет руку, чтобы погладить его по голове, но рука проходит сквозь него. Тепло.

— Ты действительно собираешься всё исправить? — серьёзно спросил комсомолец, глядя на него снизу вверх.

«У меня тогда не было выбора», — проносится в голове Михаила в ответ на этот вопрос. Душевная боль сковала тело. — «Но у меня есть выбор сейчас. Я устал. Я так устал…»

Одна слеза скатилась по щеке и осела на губах мужчины. Он облизнул губы, пока юная версия его терпеливо стоит там в ожидании ответа. Несмолкающие голоса, повторяющие «должен» и «обязан», вызывают приступ паники и даже физическую боль от чувства тревоги. Михаил смотрит вниз и видит, что его душевная боль обратилась настоящей кровоточащей раной на животе. Он тяжело дышит и постанывает от боли, прикрывая рану ладонью. Тошнота подступает к горлу, голова кружится, становится дурно, но мужчина стискивает зубы и не двигается с места. А юноша всё стоит там, недвижимый и невозмутимый. Темнеет в глазах и покалывает в носу, а равновесие теряется, но Хэви лишь опускается на одно колено и терпит, ожидая своего конца. Таким будет его конец? Он умрёт тихо, спокойно, не доставляя никому неудобств. Все свои горе, тревогу, ярость и страх он унесёт за собой в могилу. Кому они нужны? Никому. Всем тяжело, зачем ещё кого-то этим нагружать? Это неинтересно никому.

— Началось в колхозе утро… — молодой Миша всплеснул руками и раздражённо закатил глаза, саркастически прыснув. — Ты извиняешься передо мной, и снова совершаешь ту же ошибку. Тебе самому не надоело?

В ответ Михаил, уже взрослый мужчина, не смог ничего ему ответить. Он только тяжело дышит через рот и дрожит, пытаясь смириться с болью. Это не было похоже на ранение на поле боя. Это было похоже на то, если бы ранили в самую душу, и от этого Хэви ощущал себя беспомощным щенком. Ему тяжело было признаться в этом самому себе, ведь он считал себя обязанным защищать других. Он живой щит, а у щита не может быть чувств.

— …Так и помрёшь здесь? — после непродолжительной паузы спросил юноша. — А как же мама? Жанна? Слава? Яна? Герберт? Остальные ребята? Ты уйдёшь, а они даже не узнают. Что они будут думать? Ты не подумал, как ты разобьёшь им сердце? Чёртов эгоист…

— Нет! — сквозь боль смог выкрикнуть Пулемётчик, из последних сил поднимая взгляд на молодую версию себя. — Им будет больнее, если они узнают…

— Серьёзно? Пусть лучше теряются в догадках, что произошло? — юный Миша вскинул бровь и разочарованно покачал головой. — Я был о тебе лучшего мнения, знаешь ли. Ты так легко сдаёшься? Думаешь, что никому нет дела? Думаешь, что всем плевать? Вспомни, что тебе говорил доктор. Ты же веришь ему, да?

— Да… Верю, — Михаил сжал кулак изо всех сил, чувствуя прилив сил, когда он слышит о докторе. Даже на грани смерти, те слова помогают ему не сдаваться, ведь они врезались в его память навсегда.

«Я бы не отдал тебя даже старухе с косой, ведь, не будь я Герберт Людвиг, я бы не попытался вернуть тебя к жизни, даже если бы это стоило жизни кого-то ещё!» — Медик сказал это достаточно прямо и без малейшего колебания. Он готов променять чужую жизнь на то, чтобы Хэви жил, буквально. Вряд ли он врёт или преувеличивает… У доктора была тенденция вешать лапшу на уши ради хорошего к нему отношения или выгоды, но эти слова звучат как клятва. Кроме того, он ранее давал обещание, что придёт на помощь, если будет нужно. Это не было фальшивым. Всё было взаправду. И когда Михаил вспомнил слова доктора, он вспоминал и слова сестёр и мамы, которые не раз выражали о нём беспокойство, и хоть он и не хотел обременять их своими переживаниями, было чувство, что им не всё равно. Его любят, поддерживают, о нём заботятся. Михаилу это казалось эгоистичным желанием, но он хотел ощутить это ещё сильнее, но если он просто ляжет и умрёт здесь в этой пустоте, он не сможет ощутить больше ничего и никогда. И когда Медик найдёт его бездыханное тело, он немедленно приступит к своей работе, но неужели у него ничего не шевельнётся внутри? Будет ли он бояться потерять своего партнёра навсегда? Насколько ему будет больно от этой потери? Ведь мысль даже о расставании вызвала у него злость и отчаяние, а что будет, если он столкнётся со смертью? Ему будет больно. Он сможет это пережить, но будет ли он прежним после этого? Хэви не мог допустить, чтобы доктору пришлось столкнуться с такой потерей. Не сейчас. Но как этого не допустить, если у самого сил не осталось?

— Герберт! — крикнул Михаил в пустоту, чтобы позвать Медика на помощь.

Призрак Михаила из прошлого пробежал сквозь его тело и растворился во тьме, став частью его самого. Кровь перестала течь, рана стала затягиваться, а свет изнутри озарил путь в будущее…

***

Хэви медленно открывает глаза. Странный сон приснился ему сегодня ночью. Мужчина переводит взгляд на спящего возлюбленного рядом. Тихий и недвижимый: только грудь вздымается при дыхании. Кстати об этом. Отогнав сон от себя, Михаил тут же смотрит и на своё обнажённое тело. Мысль о том, что вчера у него первая интимная близость с любимым человеком, не укладывалась в голове. То есть, да, это случилось, но это ещё нужно быть осознать и принять. Воспоминания о прошлой ночи закружили голову, но в хорошем смысле. Михаила охватили влюблённость и некоторая гордость за себя. Он переступил через многолетние установки, чтобы посвятить всего себя любви. От этого чувства удовлетворения улыбка поползла по лицу, ведь он чувствовал себя счастливым. Стыдно ли ему? Может быть, немного. Но разве имеет это значение, если доктор счастлив? Вон он, спит рядом, так сладко, что взгляд оторвать невозможно, прилип. Обнимает подушку как самое дорогое сокровище на свете, щекой опёрся о мягкое полотно и, наверное, видит приятные сны. От переизбытка нежности Миша наклонился и поцеловал возлюбленного в лоб, пригладив его растрёпанные тёмные волосы, которые после горячей ночи и глубокого сна лежали абы как.

Абсолютно нехотя, Пулемётчик лениво поднимается с кровати, но принимается к выполнению стандартных утренних процедур. Умывание, чистка зубов, зарядка и, конечно же, сладкий чай с бутербродом. Никакого кофе, это вредно для зубов. Всё как маменька учила. Интересно, как она поживает сейчас, в Штатах? Они давно не виделись, не созванивались. Если для Медика «давно» — это лет 10, то для Хэви — не звонил целую неделю, значит, бессовестный сын, надо срочно позвонить и извиниться. Несмотря на то, что он чувствовал себя обязанным поддерживать связи с семьёй, это определённо то, что делало его счастливым. Если бы гопник подошёл к Мише на улице и спросил бы, кто он по жизни вообще, то он бы ответил, нисколько не сомневаясь: «Семьянин». А после этого бы тихо мирно отвёл малолетнего преступника в милицию, по дороге наставляя на путь истинный. Конечно, сам он наёмник, но это уже юнцу знать необязательно. Несомненно, в этой работе было своё удовольствие, пожалуй, но важнее был заработок. Для кого, опять же? Да, всё верно, снова для семьи.

Тихий и неспешный звон чайной ложки о стакан заполнил кухню. Размышления о высоком <s>голубоглазом брюнете</s> были прерваны вошедшей Маргаретой. Только проснулась, а уже при параде. В прочем, её сын тоже имел такую привычку. Даже если он заспанный, растрёпанный и в пижаме, он выглядит на все 100. Этот факт не мог не заставить Мишу подумать: как бы Герберт выглядел в милой сорочке?

— Кхм. Доброе утро, фрау Людвиг, — Хэви поприветствовал Мутти с ноткой неловкости в голосе, отгоняя неприличные мысли подальше.

— И тебе доброе утро, — женщина обернулась через плечо и нежно улыбнулась, подготавливая для себя завтрак. — Хехе, Миша! А к чему эти формальности? Мы же уже почти семья! Называй меня мамой.

— Ладно, приму к сведению… — он кивает и отвечает слегка растерянно, а затем добавляет шёпотом, — Герберту это не понравится. Мы же ещё не поженились.

— Хех, да. Он может показаться немного колючим и упрямым, — Мутти произносит с теплотой, наливает себе кофе и садится с будущим зятем за один стол. — Ему просто нужно время, чтобы привыкнуть к переменам. Он хочет стабильности, но мир постоянно меняется, и его это огорчает. Единственные изменения, которые он считает приемлимыми — это научный прогресс.

— Похоже на него, — кратко ответил Михаил с мягким кивком.

— …Хотя в первый раз он по-другому говорил, — проронила она невзначай.

— В первый…? — мужчина резко поднял взгляд и переспросил, явно обескураженный.

— Ну да, в первый… Он что, и это тебе не рассказал? Как вы вообще до помолвки дошли? — Маргарета была удивлена ничуть не меньше. Разглашать чужие секреты нехорошо, конечно, но она считала, что её будущий зять имеет право знать. Она подсаживается рядом с ним и начинает рассказ. — Дело в том, что перед первой своей свадьбой он был как-то более воодушевлён. Пока я помогала ему в подготовке, он рассказывал мне про историю свадебных традиций, про политические союзы, про Екатерину Великую и ещё Бог знает, про что. Он говорил, что брак — это стратегически верное решение и экономически выгодный союз… Но в какой-то момент он развёлся, явно со скандалом, вернулся домой разъярённый и отказался рассказывать, что случилось. Мне кажется, что этот развод ударил по нему сильнее, чем он готов признать. Возможно, именно этот случай сделал его ещё более циничным, чем раньше.

Ого. Вот это новости. Конечно, это было довольно неожиданно, но пазл, наконец, сложился. Пулемётчик понял, откуда у Медика такая идея, что брак ему ничего не гарантирует. Да и фраза вражеского Демомэна стала как-то понятнее в этом контексте. Правда, непонятно, как он об этом узнал. Возможно, в один из тех случаев, когда они заменили дипломат всякими ненужными документами в аналогичном чемодане, чтобы обмануть противоположную команду, и свидетельство о расторжении брака случайно попало туда. Немного неприятно, что какой-то левый человек о твоём возлюбленном знает больше, чем ты сам, а подробности ты узнаёшь не от него лично, а от его мамы. Однако, Миша не расстроился и нашёл в этой ситуации оправдание для доктора. В конце концов, это травматичный опыт. Возможно, ему тяжело даже вспоминать об этом. Михаил и сам это понимал, у него тоже багаж травм недурственный, но он ни с кем этим не делился, лишь вскользь упоминал. Может быть, Медик обо всём этом не рассказывал как раз по той же причине, что и он: «Я не хочу нагружать близких, а неблизким нет до меня дела».

— Спасибо, что рассказали об этом, — вздохнул Хэви с ноткой меланхолии. Теперь ему как-то тревожно стало. Возникло ощущение, что если он не пойдёт к доктору прямо сейчас и не поговорит с ним, случится что-то непоправимое, но он старался отгонять такие мрачные мысли, осознавая, что они нереалистичны и преувеличены.

— Не за что, — Маргарета так же ощутила это беспокойство в его голосе и сама начала волноваться. — Я просто подумала, что тебе будет важно это знать. Перед тем, как вы поженитесь, я имею в виду…

Что бы там не случилось, Михаил не позволит этому повториться. Он не стал бы обижать доктора. Если бы он его расстроил, он бы себя не простил, но у Медика он бы выпросил прощения хоть на коленях. Даже когда Миша просто представляет расстроенного Герберта и то, как его взгляд мечется в поисках защиты, он чувствует слабость, и не может ничего с этим поделать. Даже если он знает, что эти эмоции ненастоящие, какой-то инстинкт внутри заставляет его оберегать доктора. Хотя Медик, наверное, мог бы и сам за себя постоять… А может быть, и не всегда. Может быть, это то, во что он сам хочет верить и в чём хочет убедить других? Ведь порой даже самому себе тяжело признаться, что тебе нужна помощь. Хэви понимал это как никто другой, поэтому чувствовал себя обязанным защитить человека, который ему дорог. Несмотря на то, что беспокойство охватывало его, Пулемётчик решил не делать поспешных выводов или импульсивных решений, а разузнать побольше о прошлом Медика, чтобы, в случае чего, знать, чем он может помочь.

— А… Каким человеком была его жена? Как её звали? — тихо и будто невзначай спросил он, осторожно облокотившись на стол.

— Ох, всех и не упомнишь… — озадаченно пробормотала Мутти, массируя висок. — Анна, по-моему. Бойкая девчонка. Наглая, но хорошенькая.

— Всех? — переспросил Хэви, чувствуя, как его удивление растёт в геометрической прогрессии. Что значит «всех»? Сколько же их там?

— Да кого там только не было! — женщина всплеснула руками, с ноткой шутливого разочарования в голосе. — Чехи, поляки, русские… Кино и немцы. Даже румын как-то затесался. Правда, больше на цыгана был похож. Так как я его со двора веником погнала, он больше не приходил!

— А зачем… Веником? — уточнил Миша, растерянно поморщившись.

— Ну, этого мне ещё не хватало, чтобы моего сына утащил в цыганский табор какой-то там Иштван! — выпалила она немного возмущённо, но вдруг отвела взгляд и пробормотала. — Хотя, его имя я хотя бы произнести могла с первого раза… Поляк был толковый малый, но… Гржегорж. Хорошо хоть, что не Бженчишчикевич, а то я б застрелилась, — поворчав ещё немного, она зажимает сигарету в зубах и закуривает, вспоминая о прошлом. — А чех так вообще Йиндри… Йиндры… Йиндрыжхих… Тьфу. Йиндрышка, короче. Я так понимаю, он себе женихов выбирал по количеству согласных с имени!

— Йинтрыжка, значит… — Хэви деловито и задумчиво попытался повторить имя за ней, но исковеркал имя только сильнее. Произнёс так, как слышал, а по итогу ещё и прав наверняка оказался — с чехом у Герберта явно была «йинтрыжка».

— Ja! А русские…! Боже упаси! — Маргарета воскликнула неодобрительно, но когда поняла, что сказала, мягко похлопала Мишу по плечу и скромно проронила. — Без обид.

— Ничего. Так что там с русскими? — это прошло мимо него, ведь сейчас его интересовало только прошлое Медика.

— Да этот Борис, жуткий тип! И рожа у него криминальная! — выкрикнула Марго, слегка стукнув кулаком по столу.

— А у меня нет, что ли? — Миша покосился на неё в недоумении.

— …Нет, — женщина смотрит на него искоса испуганным взглядом и настойчиво качает головой, чтобы он не догадался, что она врёт. — Я по твоему лицу сразу поняла, что ты человек надёжный, порядочный…

— «Кого ты пытаешься на-бмануть?» — пронеслось в голове у Михаила, пока он с недоверием наблюдал этот театр одной актрисы.

— Так вот, — Мутти резко перевела тему, обратно к бывшим своего сына. — Он был довольно высокий и мускулистый как ты… И всё время носил на груди этот жуткий православный крест, да ещё и какой здоровенный, таким только гвозди заколачивать! Он никогда у нас не ночевал, и, как мне кажется, Герберт сам его побаивался… И с ним он тоже расстался со скандалом. Напился и попросил забрать его домой. И всю дорогу говорил, что хочет послать его куда подальше, в конце добавив «ПАКА!». Мне кажется, в тот момент ему всем хотелось говорить «ПАКА!».

Миша тихо усмехнулся, представляя себе пьяного Медика, который произносит это именно с такой экспрессивностью, с какой передавала Мутти, но так же не мог не забеспокоиться. Что же там произошло? Хотя, не так важно. Важно то, что этот Борис обидел его доктора, поэтому Хэви не мог не представить, как набьёт морду этому ублюдку, если случайно его встретит.

— А вот Николай Волков был хороший. Ромовая баба, — Маргарета произнесла с теплотой и улыбкой, делая очередную затяжку. — Он, наверное, был самым лучшим кандидатом, но тоже, почему-то тоже был отвергнут. Странно, а мне он понравился…

Пока Хэви слушал истории о всех бывших Медика, сам доктор в это время только проснулся и чувствовал себя довольно лениво в свой выходной. Приведя себя в презентабельный вид, он немного послонялся по комнате и остановил свой взгляд на книжной полке. Делать всё равно нечего, можно и почитать. Герберт достаёт одну книгу за другой: эта на русском, эта тоже, а эта вообще на каком-то старорусском диалекте… И, что самое обидное, все без иллюстраций. Мистер Людвиг поднял взгляд, в поисках чего-нибудь ещё интересного, и за этой стопкой книг обнаружил стопку исписанных каллиграфическим почерком листов, перевязанных джутовой верёвкой. Копаться в личных вещах нехорошо, конечно, но нормы морали Медика никогда не останавливали, поэтому он взял стопку, развязал и просмотрел беглым взглядом каждую написанную строчку. В основном текст написан на русском, но очень редко были использованы немецкие слова. Самое главное, что почерк был неузнаваемым для Медика. Неужто Миша мог так писать? Обычно бы доктор не заинтересовался бы какой-то писаниной, но конкретно эти тексты могут помочь Герберту узнать что-то ещё об объекте своей одержимости. Так что ему пришлось вооружиться словарём и собственной способностью определять кириллические буквы в рукописном тексте. Это увлекло его так надолго, что он даже забыл о завтраке и о чувстве голода в принципе.

Окончив разговор с будущей свекровью, Михаил заметил, что его любимый так и не спустился завтракать. Может быть, всё ещё спит. Доктор так устаёт, неудивительно, что в свой выходной он будет спать до обеда. Хэви чувствовал, что должен его отблагодарить и просто порадовать, так что притупил к готовке завтрака для Медика. Что для этого необходимо? Чёрный, как его душа, кофе и бутерброд, побольше да пожирнее. Миша взял поднос и отнёс завтрак к ним в комнату. Каково же было удивление Михаила, когда он застал возлюбленного за расшифровкой рукописей. Медик обернулся, как только дверь открылась, и попытался выглядеть максимально естественно.

— Миша, это великолепно! — радостно воскликнул доктор. — Почему ты мне не рассказывал, что пишешь стихи?! Правда, непонятно, что у тебя тут за расчёски в тексте... При чём, одна снизу подчёркнута, а другая сверху!..

Пулемётчик окинул взглядом стол, заваленный различными словарями и своими сочинениями, а затем взглянул на уставшего, но счастливого Герберта. Миша осторожно подвинул беспорядок на столе и поставил поднос рядом с Медиком. Мучимый тревогой, он думал о том, стоит ли ему сейчас что-то сказать и не спровоцирует ли это конфликт.

— О, завтрак в постель?! Как мило! — Медик ещё больше расплывается в улыбке, а его тон голоса повышается рефлекторно. Он подскакивает, деловито проходит по комнате и садится на кровать, а затем делает взмах рукой, весело объявив. — Царь трапезничать желает!

С тяжёлым вздохом Михаил перемещает поднос ближе к кровати, на тумбочку. Что же это такое? Пойди, принеси, подай. Сильная влюблённость, конечно, не позволяла Мише возмущаться по этому поводу, но он мог ощутить, как усталость накапливалась в теле. Даже просто мысль о том, чтобы как-то выразить усталость, заставляла ругать себя фразами: «Тебе что, сложно, что ли? Он просто попросил перенести поднос, не надорвёшься». И хоть Хэви и молчал, мрачное выражение лица и вздох отражали его истинные чувства. Пока он собирал листы обратно в стопку, Медик сделал глоток кофе, наблюдая за ним, а затем наклонился чуть вперёд и приторно прощебетал:

— Мишенька, у тебя что-то с настроением? — он уже знал, что что-то не так, но приходится начинать издалека, чтобы не спугнуть бедолагу.

А Мишенька не знал, что с ним. Вроде бы и заботиться ему нравится, и ему не тяжело, но, чёрт возьми, хочется что-то другое, а на душе растёт беспокойство и, может быть, ещё ревность и зависть. Все эти истории о бывших заставили Михаила думать, что он совсем не знает того человека, за которого собирался выйти замуж. И сама формулировка «выйти замуж» вызывала противоречие. Согласно литературным нормам, эта формулировка является наиболее верной в их случае, но есть нюанс. «Замуж» — это значит быть «за мужем», то есть, позади него. А как Хэви может быть «за мужем», если он всегда впереди? Не только на поле боя, но и в личных отношениях. Что-то тяжёлое принести — Миша. Банку открыть — Миша. Завтрак в постель принести — Миша. Спать уложить — Миша. И даже помочь помыться — тоже Миша. Что Герберт в этих отношениях делает? Ну, он веселит своими заскоками, капризничает, а ещё он красивый и милый. Как ему удалось завоевать сердце пяти, а то и девяти, людей? И почему они, а не Миша? Он не помнит, чтобы его кто-то завоёвывал. Он будто бы безответно влюбился и подписал контракт на пожизненное рабство у обольстительного немецкого доктора. Хочется верить, что это не так, но верится с трудом. Как весь этот огромный ком чувств уложить в пару фраз?

— Всё в порядке, — Пулемётчик обернулся и натянул самую широкую улыбку, на какую был способен. Было проще просто отмахнуться от этих чувств, но по ощущениям он будто бы сам себя пнул в живот.

Вот и Медик понял, что кто-то тут заврался. Не может человек, который пишет так тоскливо, что повеситься хочется, быть в порядке. Для этого доктор, собственно, и переводил все эти стихи — чтобы понять, что у любимого на душе, ведь если спросить напрямую, он никогда не признается. Даже стихи о любви у него были переполнены какой-то болью, меланхолией и безысходностью. Пока Герберт влюблённость описывал как манию, эйфорию, влечение, предвкушение, для Михаила эти чувства были проклятием и неподъёмным грузом. Самое главное, в стихотворениях то и дело мелькают вопросы «почему?» и «за что?», а это не очень похоже на удовлетворённость. Будто бы прокляли его. Медик надеялся, что они могли бы это обсудить, и он бы помог, но Хэви снова закрывается, отмахивается и говорит, что всё в порядке. Он нарушает обещание. Он обещал рассказать, если что-то идёт не так. Так он ещё и врёт. А доктор же говорил, что он прекрасно видит ложь, и обманывать его просто бессмысленно. Его оскорбило то, что Миша, должно быть, держит его за идиота, раз намеренно пытается его обмануть.

— Михаил. Сядь, — мистер Людвиг в секунду стёр улыбку со своего лица и строгим тоном отдал приказ, указав на место рядом с собой.

Пулемётчик покосился на доктора глазами по пять копеек. Ой-ой. Это не похоже на то, как доктор обычно капризничает ради того, чтобы получить то, что он хочет. Нет, это выглядит как настоящее раздражение, которое может стать гневом с минуты на минуту. Михаилу ничего не оставалось кроме как медленно и осторожно подчиниться — злить Медика себе дороже. Герберт откусывает кусочек бутерброда и делает очередной глоток кофе. Пища и кофеин немного остужают накал доктора. Всё-таки, на сытый желудок он был добрее, да и на Хэви злиться ему тяжелее, когда он знает, что тот для него так постарался. Медик промычал от удовлетворения, встал, походил по комнате, подбирая в голове подходящие слова, и начал разговор в серьёзном и относительно спокойном тоне.

— Прежде чем мы начнём, я хочу, чтобы ты был уверен, что сюда никто не зайдёт, — доктор медленно подходит к двери и закрывает её на ключ, а ключ кладёт в карман своей пижамы на груди. Удовлетворённо улыбнувшись, он закрывает штору над окном, чтобы и через окно их было не видно, и возвращается на своё место на кровати. Чтобы создать более интимную обстановку, Медик начинает говорить шёпотом, несколько вкрадчиво. — А если я спрошу тебя так? М? Что случилось, Миша?

Какие смешанные чувства. Хэви будто бы одновременно в безопасности и в ловушке. Сбегать совсем не хотелось, ведь видно, как Медик о нём по-своему заботится и старается как лучше. Получить заботу — это то, что Миша и хотел. Он, конечно, хотел больше, но ему казалось, что как-то это слишком нагло — просить о подобном.

— Всё в порядке, — настоял Михаил, и улыбка у него стала более искренней, но он также добавил небрежно и немного обесценивающе, — Просто немного устал.

— От чего? — нащупав хвост проблемы, Герберт продолжил идти вдоль него, чтобы найти у этой проблемы голову, поэтому решил допрашивать Хэви до победного. Было бы ложью сказать, что от этого процесса он не получал своеобразное удовольствие.

— Ну… — мужчина растерянно развёл руками, поджав губы, и проронил неуверенно, пока его взгляд смотрел куда-то в пол. — Наверное, от жизни в целом…

— Что бы ты поменял в жизни, чтобы уставать от неё меньше? — спросил доктор с лёгкой улыбкой, чувствуя, что движется в правильном направлении.

— Ох, я не хочу ничего менять… — произносит Миша, а сам немного отодвигается, мотает головой, словно сам себя пытается убедить в сказанном, а в широко распахнутых глазах читается страх.

— Хочешь, — ехидно протянул немец, нежно пихнув гиганта в плечо. — Если жизнь вызывает у тебя усталость, в ней нужно что-то менять.

Пулемётчик бросил на него мимолётный взгляд и задумался. В этих словах была доля правды. Мнение Медика не совпадало с тем, как был воспитан Хэви, но это и было здорово в этих отношениях — обмен мнениями. Хорошо Герберт сказал, вот только языком чесать всякий горазд, а как на практике изменить свою жизнь — непонятно. С чего начать? Особенно это тяжело понять, когда часть тебя наотрез отказывается от перемен. Никогда хорошо не жили, значит, и начинать не стоит. Что там в этих переменах? А вдруг там страшно? Лучше оставить всё как есть и ещё потерпеть. С другой стороны, почему это всем остальным можно, а Мише нельзя? Почему Герберт живёт себе, творит, что хочет, и чуть что не так, не терпит, а делает всё возможное, чтобы получить желаемое? Несправедливо.

— Вижу, ты зашёл в тупик, — Медик непринуждённо сделал вывод, наблюдая за трансформациями на лице Михаила, который уже на грозовую тучу был похож. — Тогда давай пойдём от обратного. Что предшествовало этому чувству усталости от жизни?

— Ревность, — ответил Михаил ровным тоном, особо не задумываясь.

— Ревность?! — шокировано переспросил док, поправляя очки.

— Да, — Хэви произнёс это так же твёрдо, а затем опустил взгляд, чувствуя лёгкую неловкость от того, что признался в чём-то таком постыдном. И было всё равно, что Медик был даже более ревнивым, чем он. Миша привык прощать другим то, что не прощает себе.

— М-Миша! — Герберт по-настоящему забеспокоился, поэтому стал звучать ощутимо тревожнее: неужели он перед ним провинился? Он даже начал перебирать в голове даты, когда он мог дать повод усомниться в себе: когда он подошёл к Инженеру чуть ближе, чем на расстояние распространения вирусной инфекции, или когда попросил Снайпера его подвезти до ближайшего и единственного телефонного автомата. — Р-разве я давал тебе повод?!

— Нет… — от такого вопроса мужчина чувствует себя ещё более глупо, но, что хуже всего, обида усиливается. Ему больно, но он не может этого сказать, тогда как где-то внутри юная версия Миши уже кричит на Медика, — «Не притворяйся, что ты не знаешь, о чём я говорю! Наверное, тебе было весело с твоими бывшими! Ты постарался на славу, чтобы их завоевать, а на меня можно хуй забить, да?! Правильно, зачем обо мне заботиться?! Миша всё вынесет! Миша всё вытерпит!»

— Тогда почему?! — вопрошает Медик в недоумении.

— Потому что ты воспринимаешь меня как должное! — выпалил Михаил в порыве бессильной злости, резко повернувшись к партнёру.

Это было достаточно внезапно, чтобы доктор вжался в собственные плечи, но это не вызвало у него сильного беспокойства, лишь лёгкий испуг. Это просто вспышка гнева, сейчас она быстро утихнет, Миша извинится, что накричал, и конфликт будет практически исчерпан. Но ответом была лишь гнетущая тишина. Казалось, что с каждой секундой Миша наоборот становился всё злее и злее. Он сначала даже не осознал, что его так сильно разозлило, но когда эти слова вырвались наружу, он обдумал сказанное и только больше убедился в том, что это было то, что он чувствовал. Чем больше он думал об этом, тем крепче была его вера в то, что он заслужил лучшего отношения.

— Миша… — Герберт вздохнул с досадой, покачивая головой. — Ты же знаешь, что это неправда. Я очень ценю тебя и всё, что ты для меня делаешь.

— Только на словах, — теперь Хэви отвечает скорее с обидой, скрещивает руки на груди и отворачивается, а затем несколько строго отчитывает его. — Сухарь бесчувственный, вот кто ты! Даже когда я спросил, почему мы в отношениях, ты говоришь «взаимовыгода». Прости, но я для себя выгоды не вижу!

— Э-э-э, ладно? Что ты хочешь, чтобы я сделал? — уточняет Людвиг растерянно, пытаясь заглянуть жениху в глаза, чтобы найти в них подсказку.

— Почему я должен придумывать за тебя? — фыркнул тот раздражённо, нервно поведя плечом. — Конечно, блин… Никто обо мне не заботится, кроме меня самого…

— Не хочу тебя расстраивать, но это так, — произносит Медик с глубоким вздохом, деловито поправляя очки. — Никто не позаботится о тебе, если ты не скажешь, что ты хочешь.

— Неужели? — спросил здоровяк саркастично, скрестив руки на груди, и поджал губы в разочаровании. — Даже глупые птицы дарят друг другу красивые камешки. А мне даже жвачка по рублю не перепадёт.

— Вот именно, Миша, глупые птицы! — ворчит врач сквозь зубы. — А мы с тобой люди! Мы не общаемся инстинктами! Мы общаемся словами!

— И что, все твои бывшие говорили тебе, чего они хотят? — спросил Михаил саркастично, вскинув бровь.

— Ну, хотя бы на намекали, а ты… — сначала док попытался оправдаться, но начал раздражаться, пусть и сдержанно: Миша действовал ему на нервы своими заскоками, но было очаровательно наблюдать за тем, как он выражает свои чувства, впервые за столь долгое время. — Гррр! Ты сводишь меня с ума, Михаил Макаров! Ты мне иногда мою маму напоминаешь! Сначала улыбается и на голубом глазу утверждает, что ей ничего не нужно, а потом спустя 20 минут «никакой помощи в этом доме»!

— Хе… Да, моя такая же… — комментарий доктора показался ему забавным, а слова «ты сводишь меня с ума» даже слегка польстили. Тот факт, что он иногда раздражает Медика, а тот всё ещё остаётся с ним несмотря на это, был приятным. Когда Миша смог проговорить свои эмоции и тщательно их обдумать, он сказал более спокойно и тоскливо. — Не знаю. Я думал, что это что-то само собой разумеющееся.

— Как видишь, нет! — Герберт съязвил полураздражённым тоном и всплеснул руками.

Между двумя мужчинами повисла неловкая пауза. Итак, что они выяснили? Проблемы нельзя замалчивать. Хорошо, они поговорили о проблеме, а дальше что? Наверное, нужно её решить, но никто из них не знал, как. Миша — в силу малого опыта, а Герберт — потому что не умеет читать мысли. Хэви покручивает часть диалога у себя в голове и обдумывает каждое слово, чтобы найти там подсказку. Медик сказал, что его бывшие намекали ему на то, чего они хотят. Точно, это же флирт! Михаил видел это в кино, а сам флиртовать боялся. Вдруг он будет выглядеть глупо? Он не считал себя обольстительным или даже привлекательным. Кое-как Пулемётчик свыкся с мыслью, что он крепкий и немного неповоротливый гигант, он полезен в бою. Но в делах любовных? Ой-ой. Миша начинает краснеть при одной только мысли об этом. В зеркале он видел какое-то несуразное чудище, похожее на что-то среднее между криминальным авторитетом и тем жутким яйцом из рекламы «Киндер Сюрприз». Кто сочтёт это привлекательным? И всё же Медик что-то в нём находил. Вряд ли то, что произошло вчера ночью, можно было назвать «первой помощью нуждающимся». Доктор и вслух говорил, что ему нравятся в Хэви сила, доброта, ещё что-то… Не из жалости же он с ним! У Медика вообще нет жалости! Думая обо всём этом, Миша вспомнил все те разы, когда ему говорили, что он симпатичный. От школы и по сей день. Просто насмешки и издевательства доходили до него лучше, чем комплименты, поэтому он часто пасовал, не верил в добрые слова и был твёрдо убеждён, что над ним опять насмехаются. Эх, сколько упущенных возможностей…! Когда-то он был молод и красив, и он всё это упустил! Стоп, а почему был? Молодость-то уже не вернуть, ясно дело, но в целом внешне Миша мало изменился с тех пор. Да, волос стало меньше, да, набрал пару-тройку килограммов, да, две-три морщины тут и там прибавилось, но разве это делает кого-то уродливым? Если всё это на Медика примерить, он останется для Хэви самым красивым мужчиной во Вселенной. Почему это на него самого не распространяется? Миша-то всё ещё ничего. Эта мысль внушила ему уверенность и смелость, которых ему так долго не хватало.

— Так… — начал Михаил издалека, с несколько игривой ухмылкой, и спросил с ноткой кокетства, неосознанно поглаживая себя по бедру. — Что ты там говорил о том, что я свожу тебя с ума?

— М-м-мгх! Не в этом смысле! Dummkopf! — выпаливает Медик раздражённо, пытаясь скрыть смущение и лёгкий румянец на щеках. Хотя он не может не ловить себя на том, что пялится, поэтому добавляет сквозь застенчивый смешок, — Хотя, да, в этом смысле тоже немножко…

— Хе… Правда? И что тебе нравится больше всего? — Хэви не может больше сдерживать улыбку, ведь его начинает увлекать этот процесс. Ему уже всё равно, как глупо он выглядит, он просто был счастлив, ведь судя по тому, как танцуют искорки в глазах доктора, тот явно пускал на него слюни.

Людвиг тоже расплывается в улыбке, да так сильно, что крошечные клыки становятся заметнее за счёт того, что немного касаются нижней губы. Как всегда, эта улыбка выглядит маниакально, но на этот раз она не фальшивая, а искренняя. Доктора тоже увлекает эта игра, поэтому он думает над его вопросом достаточно тщательно.

— Хм… Ты мне нравишься весь целиком, но если бы меня попросили составить топ-3… Твои пронзительные глаза цвета заледеневшего озера. Твои милые и мягкие щёки, особенно когда ты улыбаешься мне. И твои широкие крепкие плечи, — Герберт кокетливо мурлычет и инстинктивно пододвигается ближе, чтобы соприкоснуться с ним плечами.

— Ха, да… — Миша нервно усмехнулся и в ответ на это самокритично пошутил, неосознанно желая признания и принятия. — Мне тоже моя верхняя половина нравится больше, чем нижняя…

— Ох, ну перестань…! — он тихонько рычит от смеси раздражения и привязанности, легко шлёпнув его по плечу и закатив глаза. — Ты знаешь, что я не имел это в виду. Перестань выставлять меня каким-то злодеем. Никаких больше самокритичных шуток! Shush! — однако, он всё же упоминает, игриво и вполголоса, наклонившись ближе к уху любимого и ощупывая его поясницу. — Твоя нижняя часть мне тоже очень нравится. Если ты понимаешь, о чём я… — Герберт медленно прикрывает глаза и тянется к нему для страстного поцелуя.

Михаил даже не успел сориентироваться. Конечно, его дурманили все эти комплименты и часть его невероятно жаждала этого поцелуя. Но тогда доктор просто воспользуется этим желанием и урок не усвоит. Хэви больше не позволит вертеть собой, как Медику вздумается, ведь он теперь знает себе цену, даже если не вполне осознаёт это. Именно поэтому Пулемётчик машинально шлёпнул доктора по бедру, смиряя строгим взором.

— Нахал! — сорвалось с губ мужчины в ту же секунду.

— Миша… Ты чего? — Медик прямо опешил, отстранившись. Он нервно усмехнулся, не уверенный, как ему реагировать, ведь ему казалось, что конфликт замят. — Мы же вроде как без пяти минут женаты! Ты же сам на этом настаивал!

— Да… — вздохнул Михаил, поднялся с кровати и встал перед ним. Теперь уже он величественно возвышался над ним, не наоборот. Он говорил чётким и ровным тоном. — Это была моя ошибка. Я должен был показать тебе, что всё хорошее ещё нужно заслужить.

Мистер Людвиг ненавидел, когда ему перечили, но этот раз стал исключением. Было приятно, когда кто-то ходил рядом и поддакивал, подтверждая его превосходство. Но когда Медик понял, что теперь рядом с ним сильная личность, это пробудило в нём азарт. Завоевать расположение мягкотелого Миши было легко, пару поглаживаний — и он на поводке. А ты попробуй завоевать Михаила, который, между прочим, не на помойке себя нашёл. Если доктор справится с такой задачей, он сможет гордиться собой, ведь такого мужика себе захапал. Это был вызов, а доказать свои исключительные способности было чуть не смыслом жизни доктора.

— Ох, где же мои манеры? — Герберт натянул улыбку, воспринимая себя актёром в этой пьесе. Он тоже встал перед Хэви, не собираясь сдавать позиции. — Разумеется, я не должен воспринимать тебя как должное, — он осторожно берёт возлюбленного за руку и по-джентельменски целует его пальцы, как можно нежнее. Доктор поднимает взгляд и продолжает жеманно заигрывать, — Ты заслуживаешь лучшего, дорогой. Поэтому я повышаю ставки. Скоро у нас будет зимний отпуск, и мы поедем к твоей семье. Я не только завоюю тебя, но и заслужу расположение твоей семьи, чтобы у тебя даже не было шансов выйти замуж за кого-то ещё, кроме меня.

— Ооо, Брайтон-Бич? Очень хорошая идея! Давно я там не был! — Хэви искренне обрадовался такому предложению и с улыбкой ностальгически вздохнул. — Интересно, как там мои девчонки поживают…?