Часть 1 (1/2)

Обычно на начальном этапе отношений люди пытаются выглядеть лучшей версией себя, что со временем приводит к разочарованию. Притворяясь кем-то другим, человек обрекает себя на вечную ложь, но чаще всего она не доживает до вечности. Всё рано или поздно вскрывается, и вот уже оказывается, что ваш идеальный партнёр — не тот, за кого себя выдавал. Костюм, шитый белыми нитками, порван. Люди снова стали друг другу чужими и расстались. Это частая ситуация.

В нашем же случае всё наоборот. Была какая-то излишняя откровенность. Это заставляло Людвига сомневаться, стоило ли действительно говорить абсолютно всё начистоту. Сказать правду — ранить близкого, солгать — тоже неправильно, так как рано или поздно Хэви узнает правду, и это ранит его ещё сильнее. Непростой выбор, поэтому выбирать совсем не хотелось, лучшим казался третий вариант — промолчать. На этом всё могло бы и закончиться, но одна из встреч пошла совершенно не по плану, и выбор стал неизбежен.

Совершенно ничто не предвещало, что данный внутренний конфликт вновь станет актуален. Они разговаривали и смеялись наедине в медпункте, как в старые добрые, но Медик предчувствовал, что-то не так, в том, как Хэви двигается и говорит. Скорее интуиция, чем точная уверенность. Что ж, не стоит предавать этому такого большого значения! Интуиция — ненадёжная вещь. Он продолжил протирать свои инструменты до блеска, раскладывать их в идеальном порядке, стоя у металлического стола в конце комнаты и не обращая внимания на изменения в поведении товарища, и после очень сильно об этом пожалел.

— Людвиг, — вдруг негромко окликнул его Пулемётчик, пока тот стоял к нему спиной. — Нам нужно серьёзно поговорить.

В этот момент… У Медика всё похолодело внутри, как в морге. Сердце не просто ушло в пятки, а провалилось под пол сквозь текстуры. Он нервно сглотнул. Обычно эта фраза сказанная подобным тоном означает начало довольно неприятного разговора. Хэви впервые назвал его не по профессии, вызвав волну воспоминаний о маме, которая собиралась отчитать его за прогулы в школе, поэтому сажала за стол силой слова и говорила ту самую фразу. И молодой Людвиг смотрел в пол, делал виноватое лицо, молча кивал, притворяясь, что ему не всё равно. Бр-р-р! Медик заулыбался, начав прикидываться дурачком, лишь бы этот серьёзный разговор был менее серьёзным.

— Х-Хэви? О чём же ты хочешь поговорить? — он обернулся: было заметно, что он нервничает, а улыбка у него какая-то вымученная получилась, будто нерв защемило.

— О чувствах. Кое-что уже давно меня беспокоит, — русский говорил с тяжестью на сердце, опирался локтями на колени, сидя на кушетке и сложив руки в беспокойный замок. Ему явно сложно подобрать нужные слова, и дело явно не в языковом барьере. По крайней мере, эта причина далеко не на первом месте. — Я не знал, стоит ли тебе говорить или нет. Обещай, что сохранишь это в секрете.

— Хм! Клянусь сердцем матери! — Людвиг заметно повеселел, даже набрался смелости повернуться к нему всем телом. «Чувства» — обхохочешься просто. Ненужный рудимент, который так и не отпал со временем. Что должно произойти с чувствами, чтобы эта тема заслуживала серьёзного разговора?

Но он видит, как Михаил прикусывает губы, не решаясь сказать поначалу. Взгляд врача автоматически сфокусировался в этом месте, ноги сами зашагали по холодно-белому кафелю, лишь бы оказаться к нему поближе. Хотелось слушать его голос, замечая каждую особенность произношения и гадая, как же двигается язык у него во рту, когда он произносит то или иное слово. Со стороны, наверное, звучит нездорово, и Людвиг прекрасно это осознавал, поэтому все эти мысли были навсегда заточены только у него в голове. Эти мысли могли заполнить то томительное ожидание ответа, и он услышал ответ на свой вопрос, прежде чем нетерпение его одолело.

— Мне… Нравятся мужчины, — он даже зажмурился, будто готовился к уколу витаминов группы B. Они довольно-таки болезненные, особенно если колет тот, у кого руки растут из места, в которое обычно эти уколы делают.

— Только и всего? — Медик звучал как-то разочарованно. Он действительно надеялся, что это будет что-то проблематичное, но такое признание было для него пустяком. Честно говоря, он даже догадывался об этом, так что это признание лишь подтвердило его догадки, но не более.

— Не знаю… Может я, знаешь, ну… Болен? — мужчина рассуждает вслух, вспоминая законы своей страны, отношение обычных граждан к таким, как он. Конечно будешь сомневаться в себе, имея такое окружение.

— Откуда ж мне знать? — Людвиг усмехнулся, легкомысленно пожав плечами и сложив руки за спиной; он мог бы присесть рядом, но ему больше нравилось возвышаться над другими психологически, а в данном случае ещё и физически. — Я хирург, а не психиатр. Хотя интересным опытом тоже могу поделиться. Возможно, это может тебе помочь.

— Давай… — тот немного напрягся и выпрямился, заметив про себя, что Медик вообще-то не так уж и много рассказывает о себе. Какие-то забавные истории, да и только. Что он вообще знает о настоящем Людвиге? Да что там! Он даже до конца не уверен, Людвиг — это имя или фамилия.

— Я тоже ощутил нечто подобное. Когда я ещё был отроком, — он начал эту историю довольно непринуждённо, начав деловито расхаживать по кабинету.

— Ещё ребëнком? Какой ужас… — Миша проявил искреннее сочувствие, ведь прекрасно понимал, чем это могло обернуться.

— Не перебивай меня, — но, похоже, Медику это сочувствие было не нужно, и эта просьба звучала довольно холодно, хоть и с улыбкой.

— Ладно, извини? — он не понял почему тот отреагировал именно так, но спорить не стал.

— Так вот, в школе я влюбился в мальчика или, по крайней мере, мне так показалось. Я прекрасно понимал, что это ненормально, — сама фраза погружала его в воспоминания о не таком уж и беззаботном отрочестве, поэтому он повернулся к собеседнику спиной снова, чтобы тот не видел его искреннюю реакцию на эти воспоминания. Но он просчитался — даже не видя этот опущенный в пол серьёзный взгляд, можно было услышать нотку горечи в голосе. Людвиг и сам это заметил, поэтому попытался выдавить из себя саркастичную усмешку, — Охохо, mein Freund, что я только на себе не попробовал… Какие только таблетки не профильтровала моя печень… Собственно, meine Mutti давно заметила странности в моём поведении… Не суть! — наконец, он смог пересилить себя и заулыбаться во все 32, как ни в чём ни бывало, поэтому он снова повернулся к собеседнику. Медик хотел, чтобы именно таким его видели — весёлым жизнерадостным и обаятельным. Он и не подозревал, как фальшиво он выглядит со стороны, и выдавали его обычно какие-то мелочи, вроде едва заметно подёргивающейся брови. — Отвели меня к психиатру, и моему юношескому мозгу показалось отличной идеей рассказать всё, что я реально думаю и ощущаю. Я, наивный, подумал, что если я сам себя не смог вылечить, то психиатр-то точно сможет. Положили меня, в общем, в специальное отделение, — и рассказывал Людвиг это всё так весело, будто не в психушке полежал, а в детский лагерь отправился, но по тому, как он моментами стискивает зубы, можно было понять, что он ненавидел каждую секунду, проведённую там. — Что со мной только не делали — со мной проводили сеансы психотерапии, лечили электрошокером, пичкали таблетками, вызывающими рвоту, читали молитвы и поливали святой водой. Это был… — он задумчиво приложил палец к губам, а взгляд его начал нарезать круги по кабинету: в голове он подбирал более удачное словосочетание, описывающее то, что он испытал, а воспоминания об этом кошмарном периоде всплывали в голове против его воли. Наконец, он молвил, едко ухмыляясь, — Интересный опыт! Мне было плевать на все их жалкие потуги сделать меня нормальным, и я чувствовал, как испытываю их на прочность! Мне было любопытно, что же они ещё попытаются сделать, пока у них просто не закончился арсенал, и мне не наскучило, — врач поджал губы и прикрыл глаза, демонстрируя те самые скуку и разочарование, которые уже были настоящими, и их не нужно было изображать. Он вздохнул и уже с более спокойным, нейтральным выражением лица, рассказал последнюю часть истории. — Тогда я сговорился с одной девочкой, которая была там по похожей причине. Мы разыграли спектакль перед нянечками, после чего нас выпустили. Как-то так. После этого я убедился, что если меня и возможно вылечить, такого лекарства ещё не придумали. Пришлось просто принять себя и поменьше болтать, — Людвиг спокойно прикрыл глаза и расплылся в тёплой улыбке. Эти воспоминания перестали всплывать в голове, когда он закончил историю, и это было для него большим облегчением.

Хэви даже не подозревал, насколько был прав, сказав, что Медик в юности пережил ужас, а тот рассказывал об этом так, будто это типичный вторник. Может, он просто пытается убедить себя, что всё было не настолько уж и ужасно, в качестве защитной реакции? Не так уж и важно, хотелось просто обнять его и напомнить, что это всё в прошлом, и этого больше не повторится. Но… Нужно ли ему это? Нет. Не важно. Нужно было сказать хоть что-то. Более того, это хотелось сказать, и это желание рвалось наружу и вырывалось изнутри. Михаил начал дышать тяжелее, как разъярённый дракон, и неосознанно нахмурился, а его кулаки сжались, готовые расправиться со всеми, кто причинил боль дорогому ему человеку.

— Прости, — пробормотал здоровяк несколько угрюмо и виновато.

— За что ты извиняешься? — врач взглянул на него с недоумением, от удивления приоткрыв рот и поморщившись, будто лизнул лимон.

— Я не знал. Я думаю, что мне стоило больше спрашивать тебя о твоей жизни, — он искренне немного винил себя за то, что допустил такое: его друг всё это время был наедине с этими ужасными чувствами, пока самый близкий ему человек даже не спрашивал, как у него дела. — Прости, что не был рядом. Я больше не допущу, чтобы ты остался с этим наедине. Нет. Я не допущу, чтобы что-то подобное вообще случилось снова, — Хэви смотрел на него серьёзно, прямо в его растерянные глаза, и говорил твёрдо и чётко, чтобы у него даже не возникало сомнений по поводу его слов. — Никто больше не притронется к тебе, ясно? Я обещаю.

— Оh, ich weiß nicht…! — всё-таки, не мог Людвиг скрыть, что ему нравится забота, даже если он в ней не нуждался. Внутри что-то приятно растаяло, и это было так ново, что он просто не знал, куда себя деть. Его взгляд беспокойно забегал из стороны в сторону, словно он искал правильные слова, чтобы на это корректно ответить. — Я имею в виду… Danke! Ещё никто меня так не поддерживал, как ты.

— Хочешь обняться? — он решил всё же спросить об этом, заботясь о комфорте друга. Кажется, его напряжение и злость испарились прямо на глазах.

— Ja, очень хочу! — от таких предложений немца просто распирало. На сочувствие ему всё равно, но когда дело доходит до телесного контакта, он превращается в тактильную катастрофу, хоть и старается этого не показывать. Ничего, когда-нибудь доверие достигнет такого пика, что уже не нужно будет ничего скрывать и никем притворяться.

И его заключают в объятия. Именно что заключают, ибо это не то, как обычно обнимаются братаны, нет. В этих объятиях столько химии, что даже противогаз Пиро не смог бы спасти от такого количества гормонов и нейромедиаторов, витающих в воздухе. Окситоцин и дофамин. Забавное сравнение, но довольно подходящее. Окситоцин повышает уровень доверия, снижает страх и тревогу, запускает механизмы привязанности и эмпатии. Такой и есть Хэви — с высоким эмоциональным интеллектом, заботливый и эмпатичный, и в близких отношениях с ним вы всегда будете чувствовать себя в безопасности. Он защита и опора. Он — парень со стальными нервами, но если кто-то посмел бы навредить Медику хоть в малой степени, он убил бы всех, кто находился в той комнате, а после и себя. Миша определённо ощущал привязанность, и это было более чем очевидно. А что же Людвиг? Мы сравнили его с дофамином, и некоторые ошибочно полагают, что это «гормон удовольствия». На деле же дофамин не вызывает чувства удовольствия или удовлетворения, а лишь создаёт сильное ощущение предвкушения для стремления к ним, либо же даёт стимул к избеганию опасности. Да, в Медике скорее кипит страсть, какой-то неутолимый голод и тяга к чему-то новому. Он даже мёртвого способен поднять, во всех, кстати, смыслах. Таким образом, временами, он и расшевеливает своего спокойного нерасторопного товарища, который, в свою очередь, утихомиривает его, когда это необходимо. Можно сказать, в этих отношениях найден баланс.

Обычно Медик при объятиях не мог решить — положить руки на грудь или на спину товарища. Как ни обними — выглядело как-то слишком романтически в его голове, а на таких отношениях настаивать ему не хотелось. Слава <s>Богу</s> Сатане, что Пулемётчик не был против обоих вариантов. А у Людвига как раз настроение положить руки всё-таки на грудь. Ощущать подушечками пальцев и щекой чужие мышцы и мягкий жирок было так приятно, особенно в сочетании с таким родным и знакомым запахом, ещё и ощущение самих объятий добавляло масла в огонь. Получается настоящий коктейль из ощущений, заставлявший прикусывать губу, чтобы не сорваться, не ляпнуть лишнего и не испортить момент. Ему не хотелось казаться слишком навязчивым. Вдруг друг этого не оценит? Так что у Людвига в этот момент начиналась мини-игра «не спалить истинные чувства». Он отлично врал и притворялся, но при непосредственном контакте с объектом воздыхания, IQ начинал стремиться к 0, тело не слушалось, а мозг всячески отказывался сотрудничать. И сердце колотится, и дыхание перехватывает, и слюнки текут, и что только не — можно было подумать, что он плохо себя чувствует, когда в реальности всё было совсем наоборот. Реакция несколько чрезмерная, и это будет трудно объяснить, поэтому лучше стараться скрывать это и лишний раз не обниматься, даже если очень хочется. Но раз уж товарищ был инициатором, почему бы не побаловаться запретным плодом?

Хэви же обнимал его так, будто он был хрустальным: чувствовал, что держит что-то очень дорогое и что-то, что может легко сломать, поэтому это надо защитить. Пусть реальность и отличалась от ощущений, поделать с этими чувствами ничего нельзя. Возможно, эти чувства возникали из-за склонности Миши к некоторой гиперопеке, кто знает? Палку он никогда не перегибает, конечно, но порой может излишне защищать тех, кто ему дорог. Но помимо желания защитить было ещё кое-что. Волнение и сомнения. Стоило ли сказать о чувствах прямо сейчас или нужно было повременить? С одной стороны, как-то резко будет, сказать прямо сейчас. С другой стороны, зачем тянуть? Скажем так, Медик хотя ничего и не знает, но он догадывается, он не дурак. Наверное, именно поэтому иногда позволяет себе быть слегка на грани дружеских и романтических знаков внимания. Или Хэви всё неправильно интерпретирует? Что если он всё это время просто вёл себя по-дружески и в Германии просто принято друзей лапать за сиськи? Ну вы знаете, эти европейцы… Одно точно понятно — в ответ на каминг-аут он, можно сказать, ответил тем же, и отреагировал вполне нормально. Хотя бы что-то.

— Хочешь, чтобы я отпустил? — уточнил Михаил на всякий случай. Вдруг ему некомфортно? Нет, тогда бы он сказал, он не из робкого десятка.

— Ни за что, — блаженно на выдохе прошептал он, на секунду подняв взгляд, облизывая губы и продолжая прижиматься к здоровяку. Проявлять инициативу — означало быть навязчивым, но раз уж спросили, стоит сказать правду.

Это-то точно был намёк?! Этот взгляд, как у девчонки, когда она собирается сделать минет, соблазнительное облизывание губ, томный тон голоса… Нет, это просто бурная фантазия. Михаил стыдливо отвёл взгляд в сторону, кровь слегка прилила к лицу… Как он вообще мог такое подумать, тем более о своём друге?! Хотелось свернуться калачиком в душе и плакать, чтобы смыть с себя эту грязь. Хэви вообще не понимает намёков, а если и понимает, ничего не сделает, потому что не будет уверен, правильно ли он понял и не испортит ли он всё.

А Людвиг прекрасно знал об этой проблеме партнёра, и активно ей пользовался. Для него это была игра, такая же, как в том отделении конверсионной терапии. Ему было интересно, насколько далеко он может зайти, и насколько у Хэви хватит терпения. Хотя, конечно, Медик тоже полон сомнений. Может, всё действительно просто по-дружески, а чувство предвкушения так и не будет удовлетворено? Пулемётчик — очень сдержанный человек, поэтому ты никогда не догадаешься, что он о тебе думает. Это в бою ему может сносить крышу, а при личном общении у него голос спокойный и убаюкивающий, и сам он заботливый и практически невозмутимый человек. Это обстоятельство, пожалуй, было единственной причиной для сомнений в его чувствах. А что до собственных… Ах, даже думать об этом не хотелось.

И пока Людвиг пребывал в размышлениях, эти целомудренные нерешительные объятия ему конкретно так наскучили, и он решил повысить ставки. Указательным пальцем он начал выводить узоры на груди друга, параллельно наблюдая за реакцией, за своей в том числе. Как же так? Ещё полчаса назад мысль о сближении приводила его в первобытный ужас, а сейчас он самостоятельно провоцирует его на нечто большее. Эти две эмоции прекрасно сосуществовали в нём одновременно — тревога и страсть. Его пугала именно перспектива серьёзных отношений, а против небольшой интрижки он никогда не был. При этом, не хотелось партнёра отпугнуть, будучи слишком навязчивым, поэтому в флирте он был достаточно постепенным и плавным.

— Что ты делаешь? — в некотором замешательстве спросил Хэви, наблюдая за тем, как товарищ нежно ощупывает его грудь.

— М? Мне остановиться? — тихо уточняет Медик, не прекращая движения.

— Нет… Я спросил, что ты делаешь… — он в ещё большей растерянности. Доктор хочет скрыть мотив этих поддразниваний? Или не может сказать о них напрямую?

— Oh, mein Freund, ничего такого, на чём стоило бы заострять внимание, — Людвиг, хитро улыбаясь, ловко ушёл от ответа. Он даже не стал смотреть ему в глаза — в них можно было увидеть искру и что-то заподозрить.

— …Ты тяжело дышишь. Тебя что-то тревожит? — и Пулемётчик всё равно догадался, что здесь что-то не так. Он спросил это немного строго, будто его дружище в чём-то провинился.

— Ах, от тебя ничего не скроешь! — тот лишь выдохнул с облегчением, ведь он только что придумал правдоподобную отговорку. — Просто провожу пальпацию. Мне показалось, что я что-то нащупал, поэтому заволновался, но… Alles in Ordnung! Моя ошибка. Ты в полном порядке.

— Ох… — мужчина слегка разочарованно вздохнул: он уже надеялся, что поймал этого доктора на горяченьком, но тот уже сумел выкрутиться из щекотливой ситуации. Он тихо поблагодарил, — Спасибо, я полагаю… Только предупреждай в следующий раз.

— О, не будь так застенчив! — Медик слегка похлопал его по плечу, задорно улыбаясь, и потихоньку начал отстраняться. — Эта рука была уже внутри тебя! — затем он резко захватил ртом воздух, изображая, словно сам шокирован от двусмысленности своих слов, и отвёл взгляд, делая вид, что ему очень неловко, и невинно улыбаясь. — Ох, что же я такое говорю? По лбу бы мне надавать! — и он артистично шлёпнул себя по лбу.

Это было уже тяжело принять за нечто случайное. Этот притворный стыд было легко отличить от настоящего. Он сказал это специально. Какая-то часть всё ещё протестовала: «Миша, ты всё не так понял, грязный ты извращенец, он просто случайно неверно подобрал слова». Другая же возражала: «Это было настолько очевидно неискренне, что даже идиот догадается». Но не хотелось быть резким. Вдруг Медик, например, придёт в (не)культурный шок? Это ему, конечно, несвойственно, но Хэви мог бы сломать его пополам, если бы захотел. Только он не хотел, и Медик это знал, будучи уверенным, что с его собственной головы и волос не упадёт, пока Хэви рядом, ведь он защитник, не агрессор. Другой страх было проще всего объяснить через фразу «не много ли я о себе возомнил?». Да, они оба признали, что им могут нравиться представители своего пола, но это вовсе не означает, что между ними была взаимная симпатия. Со стороны Михаила всё было очевидно — он действительно любил Людвига нежной любовью, и эти чувства были непоколебимы, как он сам. Естественно, ему хочется, чтобы чувства были взаимными, и он делает на это скидку. «Мне показалось», — эта мысль его успокаивала. Ведь если принять тот факт, что тебе не показалось, нужно сделать шаг: ответить взаимностью или хотя бы спросить, был ли это флирт. А что если после этого шага будет отрицательный ответ? Это кажется настолько вероятным результатом, что успокаивать себя мыслью, что всё только показалось, было проще. Михаилу было сложно допустить мысль, что он может кому-то нравиться. Свой характер он считал обычным, а собственная внешность навевала ему мысли о том, что он ест детей, наверное. С ним даже в лифте бы ехать не стали. Так о какой влюблённости может идти речь? Вот в Людвига легко влюбиться: он всегда такой жизнерадостный, обаятельный, у него такие ясные глаза, в которых всегда блестит игривая искорка, и одет он с иголочки, и пахнет от него всегда хорошо, несмотря на то, что он часто копошится во внутренностях, и читать он умеет, правда, только по-немецки. Даже если он признается, что ест детей, он всё равно останется очень привлекательным. Нет, а что? У каждого свои недостатки.

А Медик всё ждал хоть какой-нибудь реакции. Он ведь почти напрямую сказал, что все шансы есть. Что ещё надо сказать, чтобы это было не слишком в лоб и не слишком завуалированно, чтобы он понял? Это начинает надоедать и даже раздражать. Хотелось уже высказать ему всё в лицо, но Медик медленно выдохнул и посчитал про себя до десяти. Спокойно, нужно просто сделать намёк ещё жирнее. Настолько жирный, что у него отвалилась бы поджелудочная. Одна мыслишка возникла в его безумных мозгах — это, будет, конечно, в лоб, но… Пока Михаил был в глубоких раздумьях, ловкие пальцы доктора зашагали по плечу гиганта <s>мысли</s> и забежали на его спину. Пулемётчик не успел ничего сообразить, как вдруг почувствовал, что его медленно тянут вниз, и тело ослабло, не в силах противостоять этому взгляду голубых, как июльское небо, глаз, этой хитрой едва заметной улыбке, этому запаху свежевыглаженной одежды, в конце концов. Он невольно наклонился ближе и получил мимолётный поцелуй в лоб. На секунду Людвиг даже облизнулся.

— Ох, я бы сказал, все 37 градусов! — весело заявил он, а затем взял товарища за руку и с воодушевлением посмотрел ему в глаза, торжественно объявляя, — Полагаю, тебе придётся остаться в медотсеке на некоторое время, я…!

— Ты поцеловал меня? — Миша только сейчас немного отошёл от шока. Это было настолько обескураживающе, что сравнимо с ударом по голове. Губами в нашем случае.

— Я просто проверил температуру, — тот снова попытался превратить ситуацию в нечто невинное, но при этом не дал однозначного отрицательного ответа.

— Ты мог использовать градусник, знаешь ли, — Хэви почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он неосознанно отводит взгляд, озадаченно потирая затылок. Надо же, поцелуй в лоб пришёл Медику в голову раньше, чем термометр — даже если это всего лишь забавное недоразумение, это о чём-то да говорит.

— Хм, ну, у меня в кабинете все градусники только ректальные… — док обернулся и взглянул на стол с инструментами, а затем взглянул на мужчину хитрым взглядом, с соблазнительной улыбкой, шутливо толкнув его в плечо. — Но эй, если ты не против, то я тем более!

— Эээ… — Михаил просто в ступоре. Он краснеет ещё сильнее, не зная, как на это реагировать. Это, должно быть, сон или розыгрыш… Шок настолько перекрыл страх, что он наклонился к нему и вполголоса спросил, — Ты что… — мужчина посмотрел направо, налево и, на всякий случай, наверх, чтобы убедиться, что в медпункте нет посторонних глаз и ушей, а затем ещё тише договорил, — …Флиртуешь со мной?

— Ух! Не прошло и полгода! — доктор выдохнул с облегчением, а затем невинно спросил в ответ, — Ja, ну и что? Как будто это преступление. А хотя, погоди… ХА-ХА-ХА-ХА, точно, совсем забыл! — по своему обыкновению он безумно расхохотался, а потом махнул рукой, будто ничего и не было.

— Медик… — мужчина позвал его тихо, как и всегда, но со всей серьёзностью, чтобы тот перестал паясничать.

— Ja, Хэви? — немец снова посмотрел на него исподлобья, с вожделением, прикусывая губу, словно рассчитывал, что его сейчас накажут за шалость, или, хотя бы, результат этой игры его не разочарует.

— Я тоже тебя люблю, — это было довольно просто, суховато, меланхолично.

— Oh, nein, — Медик в ответ лишь цинично усмехнулся; это было определённо не то, что он ожидал. — Ты любишь ту версию меня, которая хочет тебе понравиться.

— Что ты имеешь в виду? — эта реплика его напрягла.

— Ещё не поздно взять свои слова обратно, — док лишь снова загадочно хихикает. — Я довольно проблемный, знаешь ли. Боюсь, я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь.

— Хочешь сказать, чувства не взаимны…? — за эту секунду Михаил испытал на себе микроинсульт и настоящую агонию. Чем он только думал?! Не стоило ничего говорить!

— Я этого не говорил, — Людвиг улыбнулся до оскала, тихо хихикнув, а затем положил руку на его плечо. — Но я чувствую не так, как другие люди. У меня есть некоторые проблемы с эмпатией. Я никогда не почувствую угрызения совести. Когда люди мне наскучивают или перестают быть нужны, я обрываю с ними связи, не заботясь об их чувствах.

— А… Я знаю, — мужчина вздохнул с облегчением. Да, это он итак знает. Медик работал на вражескую команду, а потом вернулся, как ни в чём не бывало. Вполне очевидно, что он бессовестный, но… — Что-то же заставило тебя вернуться тогда?

Он поднял палец и набрал воздуха в лёгкие, чтобы что-то возразить. Но понял, что нечего, и улыбка быстро пропала с его лица. Конечно, причиной возвращения точно не было чувство вины… Это и неважно, потому что отношения с командой в целом нелепо сравнивать с межличностными отношениями. Разумеется, было бы глупо утверждать, что он совсем не скучал, но не по конкретным людям, а по ощущениям, что его принимают, любят и порой даже восхваляют. Это приятное чувство, но без него можно прожить, особенно погрузившись в работу с головой. Возможно, неуважение к его труду перешло все границы, поэтому он решил вернуться от команды Classic в свою? Медик и сам до конца не уверен, что заставило его изменить мнение и что стало последней каплей.

— Ich will darüber nicht sprechen, — Медик скрестил руки на груди и отвернулся, по привычке пряча мрачное выражение лица.

— Медик… — прошептал Хэви с сочувствием, подойдя ближе и положив руки ему на плечо. — Ты же знаешь. Для меня это ничего не меняет. Ты — это всё ещё ты, и ты замечательный.

— Nein, — он угрюмо покачал головой.

— Да, — нежно, но настойчиво ответил Михаил вполголоса. — Ты думаешь, я глупый или слепой? Всё, что ты сказал, я уже знаю. Я не изменю свою решение. Я люблю тебя.

— Ne-e-ein… — взвыл Людвиг почти отчаянно, сжав кулаки так сильно, что они начали дрожать. — Если мы сблизимся, ты поймёшь, что я из себя представляю… И больше никогда не захочешь со мной видеться, — после этого он улыбнулся, как ни в чём не бывало. — Лучше оставить всё, как есть, правда?! Нас же всё устраивает!

— …Ты прав, — он кивнул, и только Медик успел успокоиться, что они закончили этот разговор, Хэви продолжил, — Но что может такого произойти, что я не захочу тебя видеть?

— …Я сделаю тебе больно, — улыбка снова исчезла с его лица, а взгляд стал напряжённо-жутким. — Возможно, даже специально.

— Уже делал, — здоровяк даже вспомнил все случаи, когда Медик мог выпалить что-то на эмоциях, а о физической боли даже заикаться не стоит. И всё же… — Меня всё устраивает.

— Серьёзно. Я сломаю тебя, — Людвиг оборачивается и настойчиво и угрожающе прожигает его взглядом.

— Сомневаюсь, что ты можешь такое сделать, — Михаил лишь покачал головой, бесстрашно смотря ему в глаза, а затем пожал плечами и с лёгкой теплотой произнёс. — Но если что, я, в принципе, не против. Может, это и к лучшему.

— Я могу убить тебя, — он почти охрип, уже начав закипать от переизбытка чувств.

— Ну, это уже совсем враньё, — мужчина деловито скрестил руки на груди и недоверчиво устало вздохнул.

— Почему?! — Медик резко развернулся, и эмоция отчаяния проступила на его лице. — Почему ты так добр ко мне?! Неужели ты не видишь, кто перед тобой?! Ты так просто вступишь в этот капкан несмотря на все мои предупреждения?! Если да, то ты полный идиот!

— …Допустим. Но какое тебе дело? — это не слишком задело Хэви. Он будто догадывался, что это было очередное импульсивное высказывание, поэтому увёл его в объективное русло, задав логичный вопрос. Если у него нет эмпатии, почему он так переживает?

— Потому что! Я не хочу! Ранить тебя! — резкая вспышка так же резко начала утихать, когда накопившиеся эмоции начали выходить наружу. Он звучал так отчаянно. — Ты мне ещё нужен, ясно?! Поэтому прошу тебя, не делай глупости!