Глава 2. Ничего утешительного (1/2)
***
Я чернее всего, что ты видел
Ты потонешь в моей тени
В мыслях вязких, как нефть осядешь
И очнёшься на самом дне
Глаза мои оголяют, как нож
Всё равно далеко не уйдёшь
IC3PEAK — Грёзы
***
Уилл Грэм проснулся от шуршания газетных страниц. Тишина поезда убаюкала его, и, судя по положению солнца, прошло несколько часов. За окном простиралась венгерская сельская местность, полная плодородных полей, рядов весенних цветов, стад крупного рогатого скота и овец.
Он был один в купе поезда, когда отъезжал от вокзала в Вене, но, по мере пути, к нему присоединились мужчина и женщина, которые теперь сидели напротив. Мужчина держал раскрытую газету, а лицо женщины было скрыто вуалью, которая ниспадала с ее шляпы густыми складками.
Уилл воспользовался моментом, чтобы снять шляпу и провести пальцами по волосам. Он потер глаза с тихим звуком усталости, затем водрузил шляпу на голову. В последующие мгновения внутри него расцвело чувство неловкости. Мужчина и женщина не пошевелились. Поезд все еще двигался, но он едва мог уловить успокаивающее покачивание колес на рельсах, и в салоне стало неестественно тихо. Странный страх проникал в поры Уилла через сам воздух по мере того, как тени снаружи удлинялись.
— У вас есть часы? — выпалил он, отчаянно пытаясь разрушить какие бы то ни было чары, которые собрались и обосновались над его сердцем, погружаясь в глубины груди.
— Конечно, милый. — Женщина сняла часы с цепочки у себя на шее и приподняла вуаль, чтобы рассмотреть их. Уилл отшатнулся, узнав изуродованное лицо Кэтрин Эддоус, изрезанное на куски Потрошителем; ее раны были свежими, кровоточащими, белые кости лица обнажались там, где была срезана плоть.
— Половина седьмого! — прощебетала она, жизнерадостно кивнув.
Мужчина рядом с ней опустил свою газету с легким шуршащим звуком.
Это был Абель Гидеон. Человек, которого газеты называли Уайтчепельским убийцей и Кожаным фартуком, прежде чем остановиться на прозвище, придуманном Уинифред Лаундс, — Джек Потрошитель. Он тоже был мертв, тело изрешечено пулями, выпущенными из револьвера Уилла, его глаза запали, бледно-голубые и затуманенные разложением.
— В хорошей компании время просто летит, не так ли, инспектор? — Кэтрин ухмыльнулась ему своими изуродованными губами.
Уилл почувствовал, как все его тело сжалось от ужаса и отвращения, когда она наклонилась ближе, капая кровью на платье.
— Поцелуй меня, — прохрипела она, кровавая слюна вылетела из уголков ее рта.
Уилл проснулся.
Снова.
Вагон был пуст.
Его дыхание вырывалось маленькими всхлипывающими выдохами, он был мокрым от пота, воротник поник, а волосы прилипли к голове. Он выругался себе под нос и достал носовой платок, чтобы промокнуть лицо, наклонившись вперед и поставив локти на колени.
Ему уже давно не снился Гидеон, по крайней мере, с Рождества. Он обрел своего рода покой в том, что его голова была забита законами о недвижимости, а не местами преступлений и трупами. Вот он здесь, на пути к выполнению своих первых официальных обязанностей в качестве дипломированного адвоката, и его разум каким-то образом вновь заразился ужасными образами, которые он так старался забыть. Должно быть, это из-за смены времени. Сон, проведенный в неудобных местах, незнакомая еда.
Уилл колебался целую минуту, прежде чем вытащить из кармана куртки маленький дневник в кожаном переплете и сделать короткую запись:
«2 мая 1893 года
Сон. Гидеон и Эддоус. Заснул в поезде по пути в Будапешт».
Он медленно выдохнул, убирая блокнот и карандаш обратно в карман, беспокойство окутало его, как толстая, мягкая мантия. Изложение события в письменном виде сделало его реальным. Всё это было так давно. Почему сейчас?
Он вышел из салона купе и несколько раз прошелся по вагону, прежде чем вернуться на свое место. Сельская местность уступила место прекрасному городу, полному величественных каменных зданий, пышных парковых зон и парящих соборов. Он собрал свой портфель, маленькую дорожную сумку и вышел, когда поезд подошел к остановке.
Был ранний полдень, погода стояла прекрасная, легкий ветерок дул над ласковыми водами Дуная. Уилл не отходил далеко от станции — ему нужно было успеть на другой поезд, — но после столь долгого сидения ему отчаянно захотелось исследовать окрестности: он пересек мост через реку и не торопясь обошел здание парламента. Пока он шел по улицам и позволял своему взгляду задерживаться на иностранном величии Будапешта, сон развеивался песчинка за песчинкой.
Он наткнулся на ряд магазинов рядом с железнодорожным вокзалом, которые обслуживали туристов, и остановился, когда увидел красиво вышитую шаль, висящую в одной из витрин. Она была белой, с цветочными узорами различных оттенков синего, ее рисунок был простоватым, но идиллически красивым. Синий цвет напомнил ему глаза Аланы, меняющиеся в зависимости от того, какого цвета платье она носила.
Он положил руку на ручку двери магазина, прежде чем отчитать себя и отойти. Такой подарок мог подарить только мужчина романтически увлеченный. Это было бы предложением. Инициативой. И Алана очень ясно дала понять, что ничего такого между ними быть не должно.
«То какая я… несовместимо с тем, каков ты…»
Восемь слов несли на себе тяжесть всей их совместной истории. И самое обидное было в том, что она была права. То, какой была Алана, — единственным ребенком в известной лондонской семье с королевскими связями, собирающейся унаследовать поместье, красивой и почитаемой высшим обществом, все с пеной у рта ждали, за кого она выйдет замуж, — было несовместимо с тем, каким был Уилл.
Каким он был. Подкидыш. Американец. Никакой родословной. Несмотря на то, что он покинул Скотленд-Ярд, большая часть его сознания все еще была погружена в мир убийств, а его рассудок и совесть — повязаны с последними жертвами Потрошителя. Он был запятнан этим делом, и отметину невозможно было смыть, как кровь Христа на ладони Пилата.