Часть 48. Родительница (1/2)

Фокс

Захожу домой, в который раз поражаясь как же меня радует возвращаться к кому-то. Костя неизменно встречает в коридоре, и если раньше меня немного раздражало чувство того, что мне надо спешить, теперь самому хочется побыстрее вернуться.

Обнимаю его, уткнувшись носом в шею, вдыхаю родной запах, и все проблемы куда-то улетучиваются, будто и нет их.

— Привет. А у меня сюрприз.

— Привет. Какой?

Но ответить мне не дают, поднимая мою голову и накрывая губы своими.

Самый лучший. Как я жил вообще без него?

Поцелуй заканчивается, и я, чмокнув его напоследок в щеку, протягиваю маленький пакет, что до этого сжимал в руке.

— Персики! Я узнал, тебе уже можно! Только чуть-чуть. И зефир. Любишь зефир?

— Ух ты! Зефир не очень, а персики — да. Спасибо.

Костя уходит на кухню и сразу включается вода.

Разувшись, иду за ним и замечаю у раковины на полотенце две помытые кружки.

— У нас кто-то был?

— Ага. Толик. Я попробовал с ним поговорить, но сомневаюсь, что он меня услышал. Вспыльчивый такой. Даже странно, что я тоже так с ума сходил недавно.

— Чудно так, мне он всегда казался намного спокойнее Джина.

Костик откусывает помытый персик и щурится от наслаждения, а я не могу оторвать от него взгляда. Такой он очаровательный сейчас. И милый. Но я ему не скажу, а то ж бесится от такого.

— Угу. Так и было. Любовь веселая штука. Он, кстати, просил с тобой поговорить.

— О чем?

— Чтоб ты поменьше лапал Вику. Это дословно. Так что, если что, я с тобой поговорил.

Отвлекаюсь от разглядывания Кости, задумавшись. Я ее разве лапаю? Блин, наверное со стороны это так и смотрится, но у меня все как-то непроизвольно выходит. Не задумывался никогда особо над этим. Но в этом точно нет никакого сексуального подтекста, и раньше не было, даже когда мы спали. Это просто… хрен знает. Тактильности, наверное, раньше не хватало, обоим, а теперь — привычка. Блин, и как контролировать то, что не замечаешь?

— А ты сам как к этому относишься? — интересуюсь на всякий случай. Он вроде никогда на ее счет мне не высказывал, но мало ли?

— Если как тогда в клубе, то не хотелось бы. Это было прям перебор. Я знаю, ты с ней сейчас не спишь, и я просто тебе доверяю. Так что все нормально. Не думаю, что мне стоит переживать об этом.

Пытаюсь вспомнить, о чем он говорит, и перед глазами встаёт тот день, когда Вика с Толиком познакомилась. Отвратительная была ситуация.

Костя доедает персик, моет руки и подходит ко мне, заглядывая в глаза.

— Тогда в клубе я просто пытался стащить её со сцены, и сделать это, не особо позоря. Она вообще редко так накуривалась-то, тогда прям жёсткий период был.

— У меня от того зрелища вообще крышу снесло. Хорошо, что остановился тогда.

— Зато показал себя с очень интересной стороны. Я тогда впервые подумал, что ты не так прост, как кажешься. Пытаться то ли прибить, то ли трахнуть, а потом на коленях стихи читать, это точно нестандартно. Я тогда сам себе спор проиграл.

— Какой спор?

— А мне интересно было, просто трахнешь, или трахнешь и прибьешь. Я поэтому не особо сопротивлялся, любопытно же. Но ты меня переиграл.

— Ненормальный, — ухмыляется Костик и прижимает меня к столу, наклоняется, и я лишь на секунду успеваю ощутить вкус его губ перемешанных с персиком, но стук в дверь прерывает кайф.

— Ждешь кого-то?

— Нет. Блин, напомни мне звонок обратно подключить, забываю все время.

— Не надо. Они же будут все время в него тыкать.

— Да не ходит уже никто, поняли.

Костя идет в коридор открывать дверь, а я за ним.

Но, увидев, кто пришел, дико хочется вернуться обратно на кухню. Когда мы уже научимся пользоваться глазком и не открывать кому попало?!

— Так это правда. Я до последнего надеялась, что слухи врут. А ты все-таки такой же больной, как твой отец.

Мать стоит в дверях, смотря на нас зло, а мне хочется испариться. Ее некогда ярко-рыжие, как у меня, волосы покрашены в чёрный, но все равно не скрывают появившуюся седину. Под глазами темные мешки, на лице новые морщины. Когда она успела так постареть?

Она делает шаг вперед, намереваясь зайти в квартиру, но рука Кости закрывает проход.

— А ты вообще кто такой? Уйди с дороги.

Костя молчит, но с места не двигается.

— Мам, не стоит в чужой монастырь со своими устоями.

Подхожу к Косте и кладу свою руку на его, убирая. Зачем она вообще пришла?

Она заходит в квартиру, и как только дверь за ее спиной захлопывается, говорит:

— Ты опозорил меня на весь город! Мне теперь даже из квартиры стыдно выходить! Весь в папашу. Я так старалась, чтобы ты вырос нормальным, а ты…

— Он нормальный, — хмуро говорит Костя.

— При чем тут отец? — не вижу вообще связи. Блин, надо, наверное, на кухню, что ли, пройти, не в коридоре ж ругаться, но я не двигаюсь с места.

Зато, Костя явно понимает, о чем она.

— Ориентация по наследству не передается и воздушно-капельным тоже. Вам как врачу надо бы об этом знать.

Я, походу, резко отупел. Какая ориентация, они ж женаты были…

— А ты, вообще заткнись! Я тебя не знаю и знать не хочу!

— Мам, Костя — это часть меня. Если не хочешь его знать, тебе нечего тут делать.

Зачем я пытаюсь до нее хоть что-то донести? Зачем этот разговор? Просто уходи и все.

— Что, нравится моего сына трахать?! — смотрит она на Костю, а я аж вздрагиваю от столь грубых слов, вжимаясь в его грудь, и не могу ничего ответить. Почему при ней у меня всегда язык отсыхает?!

— Нас обоих полностью устраивает интимная сторона наших отношений. Спасибо, что так переживаете, но не стоит.

Ожидаю скандала, но ее губа вдруг начинает подрагивать, глаза увлажняются, и она, громко всхлипнув, заливается слезами.

Оборачиваясь, смотрю на Костю в поисках поддержки. Я не знаю, что делать! Я вообще ни разу не видел, чтобы она плакала! И я не понимаю, что происходит! Хочется просто исчезнуть и все.

Костя смотрит на меня, потом вздыхает и твёрдо заявляет:

— Вам бы присесть.

Отстраняется от меня и, подхватив маму под локоть, тащит ее на кухню. А я так и стою в коридоре. Лишиться его тепла за спиной на удивление тяжко. Вздыхаю, беру себя в руки и иду за ними. Я с удовольствием бы сейчас свалил, но это моя мать, и пришла она ко мне.

Когда захожу на кухню, мама уже сидит на диване, тихо всхлипывая, а Костя спокойно заваривает чай. Он ставит кружки на стол и приваливается к подоконнику, явно собираясь закурить, а я, не думая, подхожу к нему и, повернувшись, прижимаюсь к его груди спиной. Мне проще, когда я тебя чувствую. Он приоткрывает окно, закуривает и обнимает меня одной рукой.

— Это стыд и срам! У тебя вообще нет совести! Как я на работу теперь пойду? На меня же все коситься будут и пальцем тыкать! Что я сделала не так? Почему ты вырос таким?

— Раньше ж не косились, — говорю на удивление спокойно. Поддержка Кости возвращает мне силы.

— Так это, что, давно продолжается? — от удивления она перестает плакать и смотрит на меня.