Часть 43. Оборзевший щенок! (1/2)

Фокс

Руки трясутся от злости. Это уже край! Прям вот совсем! А в следующий раз он убьет кого-то?!

Блядь, проговаривать! Какой хуй с ним проговаривать, если он все равно думает чё хочет?! Не запрещает он мне ни с кем общаться! Я, блядь, заметил! Хули мне запрещать, если можно всех пиздить?!

— Помочь? — спрашивает тетя Света, указывая на стонущего Амстердама. Киваю.

Вместе мы его поднимаем, и я по пути к квартире понимаю, что пострадал он не особо, просто пьяный. Блядь, и чё вот припёрся-то? Он ко мне ни разу вот так с бухты-барахты не приходил.

Заводим его ко мне на кухню, тетя Света приносит нашатырь и кусок льда. Когда Амстердам приходит немного в себя, начиная более-менее связно говорить, тетя Света уходит, велев мне зайти, как провожу гостя.

Делаю две кружки чая, чтобы хоть малец успокоиться. Руки все еще трясутся. Открываю окно, и, взяв Костину сигарету, прикуриваю от конфорки.

— Ты ж не куришь сигареты, — удивляется Амстердам, наблюдая за мной.

— А ты без приглашения не приходишь. Все меняется, — чеканю я, затягиваясь. Злость медленно проходит, уступая место раскаянию. На хуя я ему это наговорил? Но, бля, он тоже молодец. Кто давал ему право бить моих гостей? И я ни разу не давал ему повода обвинять меня в измене! Я не вру ему никогда, с самого начала обсудил с ним все вопросы, связанные с моим прошлым. Я не буду его стыдиться! Это мать его, моя жизнь! Он тоже не ангел, я ж не попрекаю его бывшими! И не моя вина в том, что они от него шарахаются, а у меня со всеми нормальные отношения! Я хоть силой никого не ебал!

— Чё собачку свою не дрессируешь? — сбивает с мысли Амстердам. — Цепные псы без команд звереют.

— Я тебя сейчас не уебал только в память о нашей дружбе, если это можно так назвать. На второй раз этой памяти точно не хватит, — предупреждаю, откидывая бычок. — То, что мы поругались, не повод его оскорблять.

Отлипаю от подоконника, разливаю чай и, зло стукнув кружками по столу, проливая малец, сажусь напротив.

— Чего пришел-то?

— Клавишника вашего ищу.

— Зачем?

— Бабла мне торчит.

Охуеваю от такой информации. Амстердаму могут быть должны только за одно, но Ник же не употреблял никогда!

— Сколько? — уточняю, про себя подсчитывая все оставшиеся финансы. Пятнашку я перевел за долги, и остался минимум, чтобы дотянуть до концерта. Но можно ж и занять.

— Двадцать.

— Сколько?! — я закашлялся, поперхнувшись чаем. Ни хуя себе! Это че он такого купил-то?!

— Я потому и пришел к тебе, он от меня уже вторую неделю бегает, а сумма немалая.

— Ты его ни с кем не путаешь? Это точно наш Ник?

Амстердам смотрит на меня как на идиота. Да уж, такое тяжело перепутать. Мне надо срочно пообщаться с Ником.

— Не надо его искать, я отдам за него. Сделаешь рассрочку?

— Тебе — сделаю. Но, Фокс, не стоит.

— Я сам решу, что стоит, а что нет. Половину через неделю отдам, вторую — в первых числах июня. Устроит?

— Если ручаешься именно ты — устроит.

— Считай это моим личным долгом.

Амстердам кивает, а я задумываюсь. Надо срочно ехать к Нику и выяснять. Если ещё и он подсел, то это пиздец. Прям самый пиздецкий пиздец из возможных!

Амстердам уходит, не допив чай, и я вылетаю вместе с ним — автобусы ещё ходят, а до Колычей, где живёт Ник, две пересадки. Не буду я ему звонить, такие вопросы надо решать лично.

***

Стою посреди накатанной дороги, тупо пялясь на стоящие вдоль нее частные дома, пытаясь вспомнить, в каком же живёт Ник. Я был у него всего раз, и то, когда мы ещё учились. На улице уже темно, и в тусклом свете луны все заборы кажутся одинаковыми.

Но мне везет — из калитки выходит светловолосый парень, и я узнаю в нем младшего брата Ника. Не помню, как его зовут.

— Привет! — зову его, подбегая. — Никита дома?

Он оборачивается, и я замечаю кровь на его лице. Что за нах тут творится?

— Да идите вы все на хуй! — заявляет парень и быстрым шагом удаляется. Не успеваю очухаться от произошедшего, как за ним выскакивает Ник.

— Слава! Слава, иди сюда немедленно!

Точно, Слава. Ник уже собирается броситься следом за братом, но тут замечает меня.

— Фокс? Это ты?

— Нет, дух твоей прабабки. Поговорить надо.

— Ох, Фокс, ты пиздец не вовремя.

— Я перся сюда с Щурова! И поверь, для такого разговора вовремя никогда не будет. Пустишь?

Ник грустно смотрит в спину удаляющегося брата и, махнув рукой, жестом приглашает меня войти.

Оказавшись в доме, невольно оглядываюсь. Давно я тут не был, но, кажется, ничего не поменялось. Все такой же старый ковер и выцветшие обои в цветочек. Тут и там валяются детские игрушки, самокаты, мячи.

Ник проводит меня к заднему дворику, на заставленную веранду. Тут стоят относительно новые диваны и маленький, дубовый кофейный столик, за который мы и усаживаемся.

— Рассказывай, чего стряслось, — Ник устало потирает висок здоровой рукой, откинувшись на спинку дивана. Нет, друг, в этот раз стряслось не у меня, кажется, впервые.

— Ко мне приходил Амстердам, — говорю прямо, так как не знаю, как о таком можно издалека.

Ник резко выпрямляется.

— Чего хотел?

— Тебя.

— Черт.

Прикрывает глаза, молчит немного, а потом резко стукает кулаком по столу.

— Заебал он меня!

Эм… впервые слышу, чтобы он кого-то заебал. По мне так, наоборот, удивительно ненавязчивый дилер.

— Амстердам? — уточняю, просто, чтобы продолжить диалог.

— Да нет, он тут при чем! Слава!

Ничего не понимаю.

— Допустим, а брат твой тогда при чем? Слушай, Ник, если ты подсел, с этим надо бороться. Хочешь, я поговорю с ребятами, мы сейчас долги отобьем, и следующий заработок отложим тебе на лечение? Узнаем, где есть хорошая клиника…

— Фокс, ты чего несёшь? Я даже не курю!

Смотрю на него, и так хочу ему поверить. Это действительно на него не похоже, но факты…

— Ник, тогда откуда долг?

Он вздыхает, откидывается обратно на спинку и могильным голосом заявляет:

— Это Славкин. Он давно на игле сидит, я не говорил никому. Из дома вещи ворует, продает, я и сказал Амстердаму с него долги особо не трясти, а ко мне идти. Мне проще самому заплатить, чем потом по ломбардам бегать, бабкины кольца да чайники с утюгами искать.

Бля, это, конечно, лучше, чем то, о чем подумал я, но ситуация — пиздец.

— Рассказывай, — говорю уверенно. Будем вместе думать, чем помочь.

***

Кощей

Злость отпускает часа через три шатаний по ночному Щурово и после избиения ни в чем не повинного дерева. А после злости приходит боль. Тяжело терять, когда любишь.

Я уже не хочу его придушить, но очень хочу вернуться. Только пути назад уже нет. Не знаю, выполнил ли он свою угрозу, да и не хочу знать. Это еще больнее.

Непостижимым образом оказываюсь в своем дворе, но понимаю — это слишком поздно. Понимаю это только потому, что вижу отца, опрокидывающего мангал.

— Костя. Неблагодарный сын.

Желания с ним общаться нет совсем. Но это не распространяется на него. Он-то как раз не прочь.