Часть 14. Беляши (2/2)
Он не такой. Хрен знает, как это объяснить, я пока и сам не понял, но он просто не такой и все тут.
Драка эта, и секс потом сумасшедший. То ластится как кот, то взрывается, и непонятно что от него ждать в следующую секунду.
Интересный.
Я любил разбираться в людях, старался предугадать поведение, объяснить мотивацию поступков. Но чтобы разгадать человека, надо знать его историю. А что я знал о нем? Крайне мало, особенно учитывая то, сколько лет мы проторчали в одном классе. Вспыльчивый, игнорирующий чужое мнение, не признающий авторитетов. С лёгкостью затевает драку из ничего, вечно недовольный и всех презирающий. Грубый. Агрессивный. А ещё ласковый, чувственный. Верный друзьям. Внимательный. Из-за бутербродов, вон, расстроился. Забавный.
Хочет учиться, измениться.
И так переживал, делая минет. Кто бы мог подумать! Из-за того, что хотел, чтобы мне понравилось! Гроза района и предводитель гопников переживает, что плохо отсасывает. И смешно, и страшно, блин.
Я знаю, как это, когда все вокруг видят в тебе не того, кем ты являешься, а лишь верхнюю, самую яркую оболочку. Когда сам забываешь кто ты, вживаясь в самый лёгкий образ. И мне безумно нравится раскрывать таких людей, снимая слой за слоем, добираться до ядра. У кого-то под выдуманными слоями пустота, но есть и те, кто хранит в себе жемчужину.
Последние мысли вдруг навеяли идею.
Не теряя времени, пока настрой не ушёл, я рванул в комнату.
В голове впервые за долгое время всплыли строки новой песни.
***
Кощей
Все-таки Есенин — это диагноз. Пока иду, в голову лезут его стихи, но не потому, что плохо. А впервые, потому что мне хорошо. Охуенно я бы сказал.
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз! <span class="footnote" id="fn_33210984_1"></span>
На самом деле этот автор был выбран случайно, просто у меня была эта книга. Сборник. До сих пор помню старую, облезлую обложку.
Пока я парил в облаках, вспоминая ночь и мысленно читая стихи, не заметил, как подошёл к дому Антона. Суровая действительность опустилась на плечи, а тяжёлые думы завладели головой. Тьфу ты. Даже мысли кукукнулись.
Ещё одна сигарета перед подъездом, как секундная отсрочка перед казнью. Не знаю, что ему сказать. «Тут такое дело, понимаешь, пошёл его пиздить, но случайно трахнул, извини». Тц. Хуйня какая. Врать не хотелось. Мы с ним столько лет дружим, да я не договаривал, и многое умалчивал, но никогда не лгал. И он не идиот, поймёт по моему виду, по синякам от пальцев, по укусам. Не драка это была. И что за драка могла длиться двадцать часов?! Я же не Супермен, спасающий планету.
Последняя затяжка, бычок, летящий в лужу, лязг двери, два шага, четыре ступени и вот я стою перед дверью. Стою как идиот с минуту, прежде чем постучать. Дверь открывается сразу. В окно увидел? Или стоял ждал, как ебанутая жёнушка?
— Привет.
Он улыбается. Свихнулся, что ли? Киваю.
— Ты голоден? Я сделал беляши. Помнишь, как бабушка делала?
Опять киваю, как старая облезлая собака-антистресс в его пятнашке, при езде.
— Мой руки. Я сейчас чай заварю.
Он уходит на кухню, а я в полнейшем непонимании расшнуровываю ботинки. Че происходит-то? Ладно, разберёмся. Не кидается драться, уже хорошо.
Стягиваю куртку и иду в ванную мыть руки. В зеркале вижу своё отражение, следы ночи майка не скрывает. Можно, конечно, надеть кофту. Но он все равно увидит, не сейчас, так позже. Так какая разница?
На кухне стоит огромная тарелка, заваленная беляшами, две кружки чая, и мне становится не по себе. Я там о нем даже не вспоминал. А он тут ждал, пек, старался. Мерзко. Я мудак.
Беляши оказываются ещё тёплыми и очень вкусными, как в детстве. От этого становится еще хуже. Антон сидит, ест и пьет чай, как ни в чем не бывало.
Бля, может, в них яд и мы щас оба помрём?
Не, ну он же не совсем того или все же да?
Ожидание, когда он мне уже все выскажет, бесило. Так что под конец я уже хотел отсюда свалить. Похуй куда. В Рязань бы поехал. Жить. Еся бы меня приняла на время, надеюсь.
Сажусь на подоконник и закуриваю.
— Может, пиво? Денди? Минет?
На последнем предложении давлюсь дымом и кашляю до выступивших слез.
— Чего, блядь? — еле выдавил из себя, надеясь, что ослышался.
Антон был красный, но решительный, и это доказывало, что ни хрена подобного, я все услышал верно.
— Ну так, мы же вместе, это нормально.
Он точно свихнулся.
— Денди. Давай лучше сыграем.
Мы вместе, но я трахался с Фоксом, и я в экстазе. Может, ты меня все-таки бросишь? Сам я… вообще не знаю, как заканчивать отношения. Да и дружбе тогда конец получается. И что делать? Терять друга, потому что я скотина? Или молчать и делать вид, что все в порядке? А у нас не в порядке, ничего не в порядке. Отношениям просто пизда. Не думаю, что это норма, встречаться с одним, а хотеть другого. И будь дело только в Антоне, было бы не так скверно, но ведь нет. Антон хороший и верный друг, он вкусно готовит, он обо мне заботится много лет, я у него живу, он швы умеет накладывать и раны обрабатывать. А я долбоеб и привереда. Переспал с ним, мне не понравилось, пошёл на Фокса подрочить и в итоге вообще к нему сбежал.
Игра в приставку идёт так себе. Я настолько погружен в свои мысли, что постоянно что-то пропускаю. Антон продолжает делать вид, что все в порядке.
Когда мы все-таки заканчиваем этот фарс с игрой, он уходит мыться и пропадает на очень долго. Я его не тороплю. Может, свалить все-таки? Ага, и с работы уволиться, чтобы Антону глаза не мозолить. Че уж там.
Антон приходит голым. Бля, да ты издеваешься! Залезает ко мне на диван и, навалившись сверху, целует. Чувствую его губы на своих, а хочется другие. Закрываю глаза и, начиная себя ненавидеть, отвечаю. Он знает, где я был и с кем… И значит: либо прикидывается, либо простил, либо реально тупой и не понимает. Насчёт последнего сильно сомневаюсь. Я не могу его оттолкнуть, расстроить ещё больше, и так все слишком херово.
Он отрывается, смотрит на меня своими жёлтыми глазами, а я хочу видеть подсолнухи. Антон сползает ниже и, приспустив мои штаны, начинает гладить еще спящий член. Я не уверен, что он вообще сможет встать, но парень не сдаётся и добивается своего. Неумело обхватывает губами, насаживается насколько может, царапает зубами. А я лежу как последний кретин, молчу и не прерываю эту пытку, заслужил. Антон отрывается от экзекуции, смотрит на меня и говорит:
— Я тебя хочу.
Не дожидаясь моего ответа, стаскивает мои штаны, залезает под подушку и достает смазку с презиками, вручая их мне. Ложится рядом, на бок, повернувшись ко мне спиной.
— Я подготовился уже, не переживай.
Ох, если бы растяжка твоей жопы была самой большой проблемой…
Надеваю презик, ощущая себя гондоном, смазываю и двигаюсь к нему ближе.
Антон, передумай, а?
Подставляю член, парень запускает руку себе за спину и оттягивает ягодицу. Надавливаю и вхожу. От омерзения к себе хочется блевать. Двигаюсь медленно, придерживая парня за бедро. Это не то. Все не то.
Секс не вызывает сейчас ничего, кроме муки. И свалить не могу, это уже будет совсем трэш. Антон издаёт такие звуки.
— Быстрее, — просит он, и я ускоряюсь, тут же слыша шипение.
Останавливаюсь.
— На хрена просить, если не готов?
— Двигайся. Быстрее. Я готов.
Болван ты, двигаюсь, но не быстро. Не собираюсь я делать тебе больно, придурок. Он пытается сам увеличить скорость, не позволяю, придерживая за бедро. Тянусь рукой вперёд, дабы помочь закончить это уже наконец, а сам прикрываю глаза, представляя Фокса, его крики, его тело, его запах. Я чувствую влагу на руке, но сам делаю ещё пару заходов, чтобы закончить под шипение парня. Это аут, а я хуежопый мразешлеп.