Часть 8 (2/2)

— Вполне серьезно, — усмехнулся Генрих, поглаживая железную ручку плети с несколькими длинными хвостами, — пусть почувствует ее на своей белой коже. Я припомню ему, как они желали пленить меня, как разыгрывали в кости наших дворян, да и меня тоже. Благо, нынче его дружки убиты, а он мой пленник. Пусть почувствует это на своей шкуре.*

— Ты сильно изобьешь его? — внезапно, в душе Эдмунда шевельнулось сочувствие к несчастному герцогу. Ведь когда — то, таким же бесправным пленником был он сам. При том, он был пленником у своего же родственника, на своей родной земле, в своем королевстве, а Карл Орлеанский попал в руки врагов, которых, наверняка, ненавидел всем сердцем. И никакой надежды на освобождение у французского принца не было. Хэл не собирался отпускать пленника королевской крови, хотя бы, и за большой выкуп.

— Что я вижу, Нэд? — удивленно рассмеялся Хэл, — ты уже сочувствуешь французской птичке в клетке, или мне показалось?

— Тебе показалось. С чего бы мне сочувствовать этому французу? Уж он — то точно не сочувствовал бы ни мне, ни тебе.

— А я полагаю, что несмотря ни на что, у него, все же доброе сердце… — глаза Хэла вновь подернулись мечтательной дымкой, как тогда, когда Эдмунд спросил его, желает ли он оставить Карла Орлеанского при себе. — Я не буду к нему слишком уж суров… Не так, как к тому мальчишке, оруженосцу погибшего Робера де Барра. Уж его я отделал на славу! Он вел себя слишком дерзко.

— А что, кстати, с тем мальчишкой? — поинтересовался Эдмунд, вспомнив юного хорошенького оруженосца погибшего при Азенкуре Робера де Барра, графа Суассона. Сэр Томас Эрпингем — один из приближенных Хэла, взял пятнадцатилетнего юношу в плен и передал ему в качестве подарка. Но тот юнец вовсе не представлял угрозу для Эдмунда, и не являлся дорогим военным трофеем, в отличие от герцога Орлеанского. Он, как раз и был всего лишь игрушкой для плотских утех, и никаких теплых чувств Хэл к нему не испытывал.

— Он мне надоел, — махнул рукой Хэл, — я отдал его Ричарду де Веру. Насколько я знаю, он не брезгует и юношами, несмотря на то, что женат. А Ричард славно послужил мне, и послужит еще.

— Довольно о них обо всех, — Эдмунд приобнял его за плечи, пристально взглянул в глаза. Поняв все без слов, Хэл увлек его в сторону постели.

Стоя неподалеку от Хэла, Эдмунд разглядывал довольно высокого молодого человека с тонкими, благородными чертами лица, и вьющимися золотисто — каштановыми волосами. У него были большие, и как, не без досады отметил про себя Эдмунд, красивые голубые глаза. Сколько бы он не всматривался в эти печальные глаза, он не находил там ненависти, лишь тоску и обреченность. Герцог Орлеанский прибыл в Лондон из поместья в Грумбридже, где он пребывал у пленившего его рыцаря Ричарда Уоллера. Хэл принимал его в своем зале для аудиенций, а потом планировал продолжить беседу в приватной обстановке. Эдмунд знал, что это значит. Хэл желал воспользоваться красивым телом французского принца. Но он, все же, смутно подозревал, что Хэл видит в Карле Орлеанском не только молодого жеребца, которого нужно хорошенько объездить, но и кого — то более дорогого его сердцу. Эта мысль не давала покоя, жалость к несчастному пленнику смешивалась с ненавистью и ревностью. Эдмунд желал, чтобы его король раз и навсегда удовлетворился вкусом этого редкого французского вина, пусть бы он не выпускал Карла из своей спальни хоть месяц, но потом навсегда отослал бы его прочь, обратно в Грумбридж, или в любое другое место. Посадил бы под надежный замок, но только подальше отсюда, от Лондона, от себя. Лишь бы не вспоминал о нем больше никогда. В глубине души Эдмунд надеялся, что так и случится, ведь этот француз никогда не будет любить Хэла, так, как любит его бедный Нэд.

— Как прошла приватная беседа с Карлом Орлеанским? — стараясь сдерживать нотки ревности в голосе, спросил Хэла Эдмунд.

— Прекрасно, — улыбнулся Хэл, — я доволен. Чарли хорошо держался. Но ведь и я не был излишне жесток.

— Что теперь?

— Ничего, — грустно улыбнулся Хэл, — он вернется в Грумбридж. Пока будет жить там, у Ричарда.

— Он слишком чист и прекрасен для тебя, правда, Хэл? — Эдмунд понял, что означает эта грустная улыбка, и слова, сказанные Хэлом не принесли долгожданного облегчения.

— Да, он чист душой и помыслами. Тверд в своей вере. Он искренне предан своей Родине и своему королю. Но дело даже не в этом, — Хэл притянул Эдмунда к себе и погладил по спине, — Я люблю тебя, Нэд. Да, я не скрою, что мои чувства к герцогу Орлеанскому сильнее, нежели простая похоть. Он останется важным пленником, моим трофеем, напоминанием о нашей победе, и я не отпущу его. Но я не буду держать его рядом. Рядом мне нужен только ты.

— Хэл… — прошептал Эдмунд. Ему казалось, что он вот — вот расплачется, словно он вновь шестилетний мальчишка, а не взрослый мужчина.

— Нам предстоит еще много дел, Нэд. Я надеюсь на тебя.

— Я не подведу Вас, Ваше Величество, король Англии и Франции, — смеясь ответил Эдмунд, — ежели Вам угодно, мы завоюем не только Францию, но и весь мир.