Часть 11 (1/2)

Ирину Владимировну похоронили на Комаровском кладбище. Тихий уголок, старые сосны. Алексей Ильич сказал: ”Ей бы здесь понравилось...” Людей и на похоронах, и на поминках на даче у Печалиных было много. Очень много, шли и шли. Мелькали лица, знакомые всей стране. Соболезнования, венки, горечь... И расспросы - тихие, исподволь: кто это сделал? какие версии у следствия? куда вообще смотрит милиция? От этого Римма как-то быстро устала, ей хотелось надеяться, что всё-таки большая часть людей пришла сюда не из любопытства. Платон привез их с Мартой и тётушками в Комарово на машине своего отца, а потом так и прослужил весь день опорой тётушкам. Надёжной, стоической опорой. А вот Римме с Мартусей приходилось держаться друг за друга, девочка с Платоном разве что переглядываться могла.

На поминках было сказано много красивых, пафосных слов. Наверное, это было правильно, но почему-то претило. Может быть, потому, что почти никого из говоривших Римма за три года дома у Флоринской не видела? Позже начался дождь, мелкий, моросящий, и люди довольно быстро разошлись. Кто остался, перебрались на веранду. Поставили самовар, чтобы согреться. Глядя на пустующие столы с ещё не убранной снедью, вдруг горше горького расплакалась Вероника. Громко, по-бабьи, подвывая, размазывая тушь. Белкин, сперва пытавшийся бормотать что-то утешительное, вскоре замолчал, просто сидел рядом с женой, обняв её и покорно ожидая, пока выплачется. В конце концов и Мартуся всхлипнула, уткнулась Римме лицом в плечо. Назад ехали молча, по дороге завезли тётушек. Поставили машину в гараж, Платон зашёл за Цезарем. Шли домой в сгущающихся сумерках втроём под большим чёрным зонтиком. Платон, державший зонтик, свободной рукой обнимал Марту за плечи, и было это объятие уже чем-то естественным, само собой разумеющимся. Глядя на них, Римма думала, что как бы не было сейчас тягостно на душе, а жизнь - вот - продолжается. И что поговорить с Платоном о Марте по-прежнему необходимо, но что она сможет сказать ему такого, чего он не знает? ”Риммочка, мы постоим ещё минут десять?” - попросила Марта. Это Римму совсем не удивило, удивило то, что племянница протянула ей собачий поводок. Но Цезарь пошёл с ней без сопротивления, ему не нравилось под дождём, а может, не хотел мешать хозяину.

В подъезде пёс, однако, вдруг обогнал её и перегородил дорогу. При этом он не рычал, только насторожил уши.

- Что? - спросила Римма шёпотом. - Там кто-то есть? - Она готова была поручится, что собака кивнула. - И что делать? Звать Платона на помощь?

- Не надо никого звать, - раздался сверху Володин голос. - Не ломай детям тет-а-тет.

Римма буквально взлетела по лестнице ему навстречу. Обхватила за шею - одной рукой, потому что во второй был поводок, прижалась щекой к щеке.

- Ты колючий, - пробормотала она. - Как хорошоо...

- Что колючий? - переспросил Володя дрогнувшим голосом.

- Что ты здесь!

- Поводок отпусти, - шепнул он. - Мешает...

Римма послушалась, отпустила Цезаря. Обняла своего мужчину двумя руками, поражаясь совершенной необходимости и правильности происходящего. Горячие Володины ладони легли ей на спину, согрели через несколько слоёв ткани, почти обожгли, разогнали кровь и тяжесть на сердце. Сколько они так простояли? Минуту? Пять?

- Никогда я ещё не был так близок к тому, чтобы сверзиться с лестницы, - протянул Володя у неё над ухом, как-то непривычно низко и музыкально. Она тихонько рассмеялась и чуть отодвинулась.

- Что у тебя с голосом?

- А что с ним? - кашлянул мужчина.

- Ну, ты обычно так не разговариваешь. Только поёшь...

- Так я, видимо, и пою, - ответил он несколько смущённо. - Когда и петь, если не сейчас? - Посмотрел на неё внимательно, осторожно погладил по щеке. - Как вы сегодня?

- Ничего, - улыбнулась она. - Теперь уже точно гораздо лучше... Ты давно здесь ждёшь?

- Минут двадцать, не больше.

- Есть хочешь? Пойдём к нам, я тебя покормлю, и можешь иронизировать, сколько угодно!

- Есть хочу, вообще не обедал, какая уж тут ирония. Так сегодня с Яковом увлеклись, что даже за пирожками кого-нибудь послать забыли. Зато убийство раскрыто.

Платон и Марта стояли, обнявшись, под зонтом. Зонт делил весь мир на две части. В одной были они - только вдвоём, в другой, за стеной дождя - все остальные и всё остальное. Тот, большой мир, вовсе не был им враждебен или чужд, совсем напротив, он был им нужен и дорог, просто сейчас, пусть и на очень короткое время, он существовал отдельно от них. Такое с ними уже случалось несколько раз - ночью в поезде, с полотенцем на пляже, на Тобечикском озере и вот, теперь под зонтом. Сегодняшний день выдался очень тяжёлым, Платон видел и усталость Марты, и её печаль, а утешить толком не мог, потому что они всё время были среди чужих людей. Потом, уже обнимая за плечи по пути к дому, понял, что этого теперь недостаточно ни ей, ни ему самому. Так что едва за Риммой Михайловной закрылась дверь подъезда, он притянул девочку к себе, прижался щекой к пушистой макушке. Волосы её были шелковистыми и тёплыми, живыми, в них тянуло зарыться губами. Они пахли свежестью, немного хвоей, уходящим летом и ещё чуть-чуть самой Мартой, чем-то неуловимым, девичьим и уже родным. Зонт вдруг оказался тяжёлым и лишним, потому что обнимать лучше было бы двумя руками. Отвлекаясь от вдруг ставших горячими мыслей, он поймал и потеребил кончик одной из её косичек, да так, что стягивающая косу резинка вдруг соскользнула и наделась ему на палец кольцом.

- Не хулигань, - сказала тихонько Марта, и добавила немного невпопад: - Ты видишь, я выросла...

- Вижу, - согласился Платон. - Пару месяцев назад у меня ещё не получилось бы так сделать, не наклоняясь, - Он осторожно потёрся подбородком о её макушку.

- Пару месяцев назад ты точно не стал бы так делать, - резонно заметила девочка.

Он мысленно согласился с ней. Не стал бы, не осмелился.

- Ты придёшь завтра? - спросила она тем временем.

- Обязательно приду.

- Но тебе же нужно к экзаменам готовиться?

- Нужно. Хочешь, я принесу завтра книгу по истории КПСС, и ты погоняешь меня по датам и фактам?

- Не хочу, но приноси, конечно. Пусть будет история КПСС. А то ты ничего не успеешь, потому что всё своё свободное время тратишь на меня.

- Я трачу своё время так, как мне больше всего хочется его потратить.

- Правда?

- Конечно. Я - на тебя, ты - на меня. Гармония...

- Ох, этой гармонии у нас осталось только две недели. А потом начнётся учебный год и мы опять будем встречаться четыре-пять раз в месяц.

- Не будем. Не сможем. Всё изменилось. Теперь мы будем искать новые совместные занятия. История КПСС, ремонт, немного спиритизма с Риммой Михайловной... да и ещё пара идей у меня есть.

- Каких?

- Не торопись. Об одной узнаешь в день рождения вместе с подарком.

- Ох, Тоша, ну, какой день рождения после всего, что случилось?!

- День рождения можно не праздновать, но отменить его нельзя. И подарок мой отменить нельзя. Я с ним столько провозился...

- Ты меня дразнишь, да? - Она отстранилась и заглянула ему в глаза.

- Немножко... Нам пора идти, Марта, а то Римма Михайловна отправит Цезаря с Гитой на наши поиски.

- Наверное, пора. Просто когда я с тобой, то совсем не понимаю, сколько времени прошло.

Платону было ясно, что Марта имеет в виду, его время рядом с ней тоже вело себя вопреки всем физическим законам. Оно то невозможно растягивалось, то летело, то будто пульсировало, смешивая недавно пережитое с желанным будущим. Неудивительно, что Марте снятся рыжие кудрявые мальчишки, имеющие к ним обоим отношение...

Наверху открылось окно и раздался знакомый голос:

- Молодёжь, поднимайтесь уже. Ужин на столе.

- Дядя Володя? - изумилась Марта. - А вы как?

- На метле через дымоход, - фыркнул наверху мужчина. - С хорошими новостями...

Голодны оказались все, на поминках не до еды было. Кусок в горло не шёл.

- ... Вчера, когда Кудрявцев на допрос не явился, мы с Серёгой Лепешевым сначала на работу, а потом и домой к нему съездили, но всё безуспешно, - рассказывал Володя. - Тогда я оставил Серёгу опрашивать соседей, а сам в управление вернулся и принялся кудрявцевских родственников обзванивать. Выяснилось, что он им всем денег должен, причём приличные суммы, у двоюродной сестры с мужем он вообще три тысячи на два месяца занял, и за полтора года отдать не удосужился. Ругались так, что трубка телефонная грелась. Куда, спрашивается, тратил? Шустер во время разговора с Яковом упоминал игру в преферанс, но оказалось, что как раз в преферанс он играл аккуратно, так что почти всегда оставался пусть в небольшом, но плюсе. Тем временем Серёга выяснил у соседки с первого этажа, что Кудрявцев по дороге на работу в первую очередь всегда сворачивал к киоску ”Спортлото”. Продавщица из этого киоска действительно опознала Кудрявцева по фотографии из альбома Флоринской как своего постоянного клиента - он каждый день покупал у неё по десять билетов ”Спортлото” и по пять билетов денежно-вещевой лотереи ”Спринт”.

- ”Спринт” рублёвый или пятидесятикопеечный? - поинтересовался Платон.

- Рублёвый.

- Тогда получается, что в день он оставлял в киоске одиннадцать рублей, в неделю - шестьдесят шесть, а в год... ммм... три с половиной тысячи? Ничего себе!

- Это в том случае, если он только в одном киоске билеты покупал. При обыске в его квартире мы обнаружили в ящике комода около двух тысяч использованных лотерейных билетов. Изрядно он в будущую Олимпиаду вложился. Первый раз я такое видел, честно говоря.

- Он что, так ”Волгу” выиграть хотел? - изумлённо покачала головой Марта.

- Нет, малыш, - нахмурился Платон. - Две тысячи лотерейных билетов - это уже не про ”Волгу”, это про безудержный азарт, из-за которого люди на преступления идут.

- Вот-вот, - кивнул Володя удовлетворённо, - поэтому я вчера вечером и был убеждён, что этот Кудрявцев наш убийца и есть.

- А отец? - уточнил Платон.

- Твой отец как раз сомневался. Его смущало то, что в бега этот фигурант подался не сразу, а два дня вёл себя так, будто ничего не случилось. Если он убийца, то для такого поведения нужны очень крепкие нервы, а судя по истерике, которую он устроил тебе, Римма, в подъезде, нервы у него - швах. Ну, и потом ещё ты вечером навела нам тень на плетень, когда увидела это второе убийство.

- Какое второе убийство? - воззрилась на Римму Мартуся. - Ты ничего нам не говорила!

- У меня не было никакой возможности рассказать, - отозвалась она. - Вчера уже просто сил никаких не осталось, а сегодня - ну, не при тётушках же... Это случилось, когда Яков Платонович мне вечером книги и дневники принёс. Мы с ним говорили как раз о Кудрявцеве. Я сомневалась, что он мог убить пожилую женщину ударом тяжёлого предмета по голове и... увидела ещё одно подобное убийство.

- Чьими глазами? - задал Платон самый интересный вопрос.

- Глазами убийцы, - ответила она. С трудом ответила, потому что при воспоминании о вчерашнем подкатила дурнота. Мартуся ахнула и немедленно потянулась через стол, чтобы взять Римму за руку. - Ничего страшного, ребенок, - Она с нежностью пожала тёплую ладошку племянницы. - Всё уже прошло... Володя, вы нашли, где это произошло?

- Сегодня утром Яков нашёл в июньской сводке убийство Алефтины Эдуардовны Шанько в Бахчисарае. Всё, как ты описала, утюгом по голове, - Тут шумно вздохнула Мартуся, и Володя немного виновато покосился на неё. - Похищены ценные вещи и деньги. Подозреваемый - постоялец, которому Шанько сдавала комнату, - скрылся в неизвестном направлении. Усилиями племянницы и соседей потерпевшей был составлен фоторобот. Сходство с Кудрявцевым там никак не просматривается... Доказательством твоё видение, конечно, не являлось, но Яков после этого призадумался ещё больше. Во-от, а потом вдруг нашёлся сам Кудрявцев.

- Нашёлся? - переспросил Платон.

- Именно, - усмехнулся Володя. - Явился сегодня к десяти утра в управление, якобы на допрос с опозданием на сутки. Возмущался ужасно, когда его прямо при входе задержали и препроводили к Якову под конвоем. Вообще пренеприятный персонаж, рядом с ним Белкин - просто душка. Кричал, что произвола не потерпит и будет свои честь и достоинство отстаивать до конца. Как мы только посмели его в розыск объявить и на работе опозорить, если есть столько других прекрасных подозреваемых? Ну, Яков послушал это безобразие минут пять, а потом вызвал Шустера и провёл им с Кудрявцевым очную ставку. А когда за Шустером закрылась дверь, выложил на стол перед Кудрявцевым стопку лотерейных билетов. После этого Анатоль Петрович права качать перестал, отвечал на вопросы смиренно, дрожащим голосом. Твердил, что никому не угрожал и никого не убивал. К тебе, Римма, он, оказывается, приходил протекции просить. Ему соседи сказали, что ”тот генерал следствие ведёт, с чьим сыном Марта дружит”, вот он и решил, что ты ему поспособствовать можешь. Надо было видеть лицо Якова, когда он это нёс... А ты мало того, что послала его опять по известному адресу, так ещё и собакой травила.

- Он что, правда так сказал? Вот же гад! - Мартуся сердито сжала кулачки.

- Да он много чего говорил такого, что мы только диву давались. К примеру, про то, что Флоринскую он очень любил и уважал. При этом, любя, он собирался её объегорить: она хотела оставить себе ”Девочку с соловьём” и готова была продать остальное Шустеру за семь тысяч, Шустер готов был заплатить восемь тысяч и без ”Девочки”, эту тысячу Кудрявцев при всём уважении собирался положить себе в карман. Но Флоринская как-то его раскусила, видимо, врал недостаточно убедительно. Позвонила Шустеру, узнала и настоящую цену, и про задаток, который он Кудрявцеву уже заплатил, и устроила Анатоль Петровичу в четверг первостатейный разнос. В словах не стеснялась, милицией не грозила, грозила, по его мнению, худшим - ославить его мошенником и вором в тех кругах, где он вращается и хочет вращаться. Для этого типа важнее протекции и репутации вообще ничего нет, а тут он мог лишится и того, и другого сразу. Так что испугался он страшно, просил прощения, клялся всё вернуть, но не сразу, потому что часть денег уже потратил. Почему Флоринская после этого ещё доверила ему коллекцию, мне не понять. Так хорошо чувствовала его слабость? Считала, что он полностью от неё зависит и никуда не денется? Как-то это чересчур уж самонадеянно. Конечно, она была не в курсе, что он игрок и всем должен, но всё равно, куда разумнее было бы подождать пару дней и попросить того же Печалина, с которым она собиралась мириться, её подстраховать... - Володя замолчал, побарабанил в задумчивости пальцами по столу. Римма засмотрелась: руки у него были красивые и очень ей нравились.

- И что дальше? - не выдержала Мартуся.

- Дальше, по словам Кудрявцева, он отвёз коллекцию Шустеру и привёз назад деньги: семь с половиной тысяч от покупателя и ещё сто пятьдесят рублей, что остались от аванса. Остальное Флоринская велела ему вернуть в течение двух месяцев, а пока не вернёт, на глаза ей не показываться. После этого он около половины девятого якобы отправился домой, выпил с горя грамм триста коньяку и улёгся спать. Яков его спрашивает: ”Кто может подтвердить эти ваши показания?” А Кудрявцев отвечает: ”Глаша, она же была в квартире”. Мы сильно удивились, потому что по нашей информации никакой Глаши там в четверг не было. Спрашиваем его: ”Вы что, её видели?” Он было рот открыл, потом задумался и говорит: ”Не видел, но слышал”. Оказалось, что во время разговора с Флоринской - второго, когда он уже вернулся с деньгами - он отчётливо слышал из-за закрытой двери спальни какие-то звуки. Никого не видел, но остался в уверенности, что в квартире был кто-то ещё. Тут Яков как вцепился в него: что именно он слышал и не заметил ли в квартире ещё чего-нибудь необычного? Кудрявцев аж взмок, но в конце концов вспомнил, что видел в прихожей металлический ящик с инструментами... Когда Кудрявцева увели, Яков сказал: ”Круг замкнулся...”

Орлов сидел на стуле перед столом следователя вполне расслабленно. Выглядело это так, будто за три дня, проведённых в следственном изоляторе, он со своим положением совершенно освоился. Не мешало ему и то, что Штольман, коротко поприветствовавший задержанного, уже минут десять что-то молча читал в его деле, время от времени перелистывая страницы. Орлов же, пока предоставленный сам себе, сперва с интересом оглядел кабинет, бросил оценивающий взгляд на устроившегося слева в углу Сальникова, потом минут пять спокойно любовался деревьями за окном - вот у кого нервы были, похоже, крепкими. Наконец он вполне натурально зевнул и нарочито лениво поинтересовался:

- Зачем вызывали-то, товарищ следователь?

- Да вот, - ответил Штольман, не поднимая глаз от бумаг, - хотел дать вам последнюю возможность чистосердечно признаться хотя бы в краже.

- Нет, - покачал головой Орлов. - Ни в чём я признаваться не буду, потому как не в чем. Ничего я не крал, драгоценностей никаких в глаза не видел. Магнитофон, правда, чинил, пассик менял где-то месяц назад. Вы посмотрите, у меня в комнате пару десятков таких самодельных пассиков разной длины валяется. Дайте экспертам своим, пусть сравнят. Насчёт утюга к Флоринской собирался, но не дошёл, работы много было. На чердаке курил, но там курил не я один, на крышу пару раз лазал, котов дурных гонял, когда весной сильно орали. Утром в субботу ещё девчонке этой помог, евреечке рыженькой. Что она там наболтала, наврала или перепутала, не знаю. И вообще больше ничего не знаю, всё.

- Ну, это всё мы от вас, Василий Егорович, уже слышали. Вы мне прямо дословно сейчас протокол процитировали...

- А просто мне больше нечего рассказать, вот и повторяюсь, - буркнул Орлов. - И вы повторяетесь, третий раз про одно и то же спрашиваете. Как-то это несолидно. Сокамерники мои говорят, что вы по особо важным делам, а вы... ерундой какой-то занимаетесь.

- Считайте, устыдили вы меня, - вздохнул Штольман. - Постараюсь что-нибудь новенькое спросить. К примеру, что вы, Василий Егорович ещё в квартире Флоринской ремонтировали?

- Так и это вы уже спрашивали, товарищ полковник, - фыркнул Орлов и, встретив ироничный взгляд Штольмана, поправился: - А не вы, так кто-то другой из ваших...

- Будьте добры отвечать на вопрос.

- Да чего я там только не ремонтировал! Оба крана, тот что на кухне даже дважды, выдвижные ящики в кухонном шкафу, торшер в зале... Может, и ещё что. Вы поймите, я же не только к Флоринской ходил, а в разные квартиры, мАстера из ЖЭКа не дождешься, вот люди и просят. Так что могу забыть чего-нибудь или перепутать...

- Как насчёт часов? - поинтересовался следователь.

- Это каких же? - Орлов неуловимо, но напрягся.

- Настенных, с кукушкой. У них гирьки одной не хватает.

- Нет, про часы от вас впервые слышу. Может, недавно сломались, не дошло до меня ещё.

- Возможно. Ну, а в спальне вы что ремонтировали? Там откуда ваши отпечатки?

- В спальне я дверцу шкафа перевешивал, когда она перекосилась, - ответил Орлов и запнулся.