Часть 7 (2/2)

Он поднялся, переставил бутылку водки на комод, поднял стоявший тут же пузатый блестящий самовар и унёс его в дом.

- За водой пошёл, - прокомментировала Ольга Петровна. Она тоже подошла к комоду, открыла его створки и вместе с Риммой они буквально за минуту накрыли стол к чаю.

Вернулся Печалин с полным самоваром и включил его. Сел за стол рядом с женой, сказал: ”Придётся немного подождать”.

- Я не могу поверить, что Иры больше нет, - с болью проговорила Ольга Петровна. - Не могу... Как же так? Может, если бы я была с ней, то...

- Так, - прервал её Печалин довольно строго, - вот ты даже не начинай об этом, Олюшка. Никакой твоей вины нет в том, что тебя не было с Ириной.

- Мне кажется, - вдруг вмешалась Римма, - что вы никак не смогли бы помешать убийце, Ольга Петровна. Ещё и сами... пострадали бы. Его ничто не остановило бы. Он ведь и дом хотел поджечь, следы заметая.

Ольга Петровна испуганно ахнула, а Алексей Ильич посмотрел на Сальникова вопросительно.

- Это верно, - подтвердил Владимир Сергеевич. - Оставил включённым утюг в ворохе газет. Большая удача, что утюг неисправен оказался.

- А каких-нибудь ещё подробностей мы от тебя дождёмся, капитан? - спросил, прищурившись, Печалин. - Ты сказал: ограбление. Что украли-то?

- Содержимое сейфа и другие ценные вещи, - ответил Сальников.

- Коллекция... - протянул Печалин хмуро. - Понятное дело. А ведь я говорил Ире, чтобы она поменьше о ней распространялась. Немного у Ирины было слабостей, но эта...

- Алексей Ильич, - снова вступила Римма, - я уже рассказала милиции всё, что знаю о коллекции Ирины Владимировны. Но я знаю не слишком много. Следователь спрашивал, нет ли каталога.

- Прошлым летом мы как раз здесь в Комарово и сделали полную опись. И я сфотографировал все пятьдесят четыре Ириных камеи... В ноябре привёз ей фотографии. Не нашли? - Сальников отрицательно покачал головой.

- Алёша, фотографии тоже были в сейфе, - вздохнула Ольга Петровна. - Ира всё собиралась альбом приобрести, чтобы их наклеить, но возможно, так и не собралась.

- Ну, у меня тоже остались и фотографии, и опись, - сказал Алексей Ильич. - Сегодня же дочке позвоню, чтобы отправила их авиапочтой, заказной бандеролью. Адрес следователя черкнёшь, капитан?

- Само собой, - ответил Владимир Сергеевич задумчиво. - А ещё в квартире перерыто всё. Так, будто что-то небольшое искали. Что бы это могло быть, не знаете?

- Если приходили за коллекцией, то могли искать малахитовую камею. Её Ирина обычно отдельно от остальных хранила.

- Что за камея?

- Якобы из свадебной парюры шведской королевы Дезидерии, - сказал Печалин и тут же объяснил, отвечая на незаданный вопрос: - Парюра - это такой набор драгоценностей, сделанных в одном стиле с похожими камнями, в данном случае из золота с малахитом. На малахите вырезаны сценки из греческого эпоса, боги и герои. Парюра Дезидерии состояла из семи предметов: диадемы с гребнем, ожерелья, большой броши, браслетов и серёг. Сейчас она хранится в музее в Стокгольме. Так вот, там у одной из серёг нижней подвески не хватает. Согласно семейной легенде, у Ирины хранилась именно эта нижняя подвеска, когда-то утерянная и несколько раз перепроданная.

- Ничего себе, - присвистнул Сальников, и Римма посмотрела на него укоризненно. - И сколько же такая штучка может стоить?

- Если она подлинная, то очень дорого. Но я никогда не был до конца уверен в её подлинности. К экспертам Ирина обращаться не хотела, говорила: ”Пусть будет королевская камея. Легенда красивая...” Кроме этого в её коллекции было ещё две по-настоящему ценных камеи Викторианской эпохи - одна на розовом перламутре с изображением трёх граций, другая на голубоватом с чудным девичьим профилем, обе в золотых оправах. Всё остальное она называла ”мои красивые побрякушки”...

- И сколько это всё могло стоить? - спросил Владимир Сергеевич.

- Сколько могла стоить малахитовая камея, если она подлинная, я не слишком хорошо себе представляю. Ирина как-то сказала: ”Волгу наверняка можно купить”. Викторианские камеи стоили по полторы-две тысячи рублей каждая. Всё остальное вместе - рублей двести.

- В общем, целое состояние, - констатировал Сальников. - И всё это хранилось в металлическом ящике, который, по большому счёту, даже вскрывать на месте необязательно было, а можно было, к примеру, в чемодане с собой унести... М-да.

- И хранилось, - подтвердил Печалин язвительно. - У нас всё-таки Северная столица СССР, а не какой-нибудь гангстерский Чикаго.

- Алёша, - Ольга Петровна положила руку на запястье мужа, - ты же сам первый неоднократно говорил Ирине, что нужен более серьёзный сейф и дополнительный замок на входную дверь.

- Ну, говорил, - пробурчал Алексей Ильич. - А она возражала, что как раз серьёзные замки и запоры воров и привлекают. У неё всегда и на всё свои резоны были.

- В целом это имеет смысл, - признал Сальников. - Вот только дверь в квартиру Флоринской не взламывали. Вероятнее всего, она открыла дверь убийце сама или у него был ключ.

- То есть это кто-то свой? - уточнил Печалин грозно.

- Свой или по крайней мере знакомый. Или же среди своих был наводчик. Разбираемся пока.

- Белкина проверили?

- Алёша, ну... Ты же сам всегда считал, что он не так плох, как думала Ирина.

- С зятем Ирины Владимировны мы уже побеседовали. У них с женой на время убийства хорошее алиби. Хотя навести на квартиру он всё равно мог, даже непреднамеренно, так что мы ещё поинтересуемся его окружением... Алексей Ильич, Ольга Петровна, а других наследников, кроме Белкиных, у Ирины Владимировны не было?

Супруги переглянулись.

- Вообще-то, - начала Ольга Петровна, - Ира в последние годы всерьёз подумывала о том, чтобы завещать свою коллекцию вам, Римма, и Марте.

- Нет, что вы! - вскинулась Римма. - Этого ещё не хватало. Зачем?!

- Не сердитесь, Риммочка, - сказал Алексей Ильич умиротворяюще. - Мы знаем, что вы никогда её денег не хотели. Но Ирина терпеть не могла Белкина. Она считала, и тут я был с ней согласен, что коллекцию он немедленно продаст, а вы наверняка оставите хотя бы часть на память.

- Я бы ничего никогда не взяла, - отчеканила Римма. Такой сердитой Сальников её никогда не видел.

- Она предполагала, что вы так отреагируете, - вздохнула Ольга Петровна, - поэтому хотела написать в завещании, что это Мартусино приданое. Считала, что с этим вы могли бы... смириться.

- Нет, - сказала Римма по-прежнему резко. - Какое ещё приданое? Я сама в лепёшку разобьюсь, но у Мартуси будет всё, что нужно. Наше будет, а не чужое. А эта коллекция после смерти Ирины Владимировны принадлежит Веронике, и точка.

- Я предупреждал Ирину, что всё именно так и будет, - развёл руками Печалин, - но её было трудно переубедить.

- Ещё у Иры был вариант подарить голубую камею с девичьим профилем Мартусе на восемнадцатилетие... - добавила Ольга Петровна. - Она даже считала, что девочка на камее похожа на вашу племянницу, Римма.

- Это ничем не лучше. Мартуся не могла бы принять такой подарок. Что это за подарок - в тысячу рублей?!

- Не сочтите за обиду, Риммочка, - покачал головой Печалин, - но вы очень упрямы. Этим вы тоже на Ирину походите...

- Что значит ”тоже”? - возмутилась Римма.

- Это значит, что у вас с Ириной много общего. Только вы гораздо, гораздо добрее... А так тоже всё сами-сами, и решаете, и делаете. Стойкий оловянный солдатик.

Тут Римма на время лишилась дара речи. А Владимир Сергеевич подумал, что сравнение с солдатиком удивительно меткое. Не в бровь, а в глаз.

- Ну, Алексей Ильич... - выдавила Римма наконец.

- Риммочка, Ирина любила и вас, и Марту, и очень за вас переживала, - продолжил Печалин. - Она, конечно, никогда вам этого не говорила, но это так. Вы были теми дочкой и внучкой, которых у неё не было, но иметь которых ей очень хотелось. Но после смерти вашей матери Ирина, видимо, что-то сделала неправильно, взялась опекать вас слишком рьяно, переступила какую-то чувствительную для вас границу. И вы закрылись от неё раз и навсегда. Ира это понимала, поверьте, и позже с моей дочерью Лидой она уже вела себя тоньше, тактичнее. А у вас ей просто следовало попросить прощения, но она совершенно не умела этого делать...

Когда он замолчал, возникла пауза.

- Извините, - выдохнула с трудом Римма и встала. - Я... Мне нужно выйти на воздух.

Женщина выбежала во двор и немедленно скрылась за углом дома. Сальникову очень хотелось пойти за ней, но он понимал, что делать этого сейчас нельзя. У них пока не те отношения, чтобы она в любой ситуации могла принять от него утешение. А жаль...

- Ну вот, обидел девочку, - сказал Алексей Ильич расстроенно.

- Не обидел, Алёша, - покачала головой Ольга Петровна, вытирая набежавшие на глаза слёзы. - Просто ей тоже тяжело, как и нам. Пусть поплачет... - Печалин тут же достал из кармана пиджака и протянул жене чистый платок, который был с благодарностью принят.

- Так было завещание или нет? - спросил Сальников, вынужденно нарушая эту семейную идиллию.

Печалины снова переглянулись.

- А мы не знаем, - сказал Алексей Ильич. - В прошлом году это ещё были только Иринины размышления, но ведь с тех пор порядочно времени прошло.

- Если завещание существует, - подхватила Ольга Петровна, - то составляла его нотариус Татьяна Исааковна Блоштейн из Первой нотариальной конторы на Невском, 44. Она ещё из блокадных нотариусов. Ира очень давно её знала и никому другому такое важное дело не доверила бы.

Сальников записал данные нотариуса в блокнот. Теперь оставался ещё один непростой вопрос.

- В минувший понедельник Флоринская всерьёз поссорилась со своей сестрой. Её помощница по хозяйству, ставшая невольной свидетельницей этой ссоры, рассказала мне, что сестра в числе прочего упрекнула Ирину Владимировну в том, что она - дословно - ”сначала развелась со своим мужем, а потом отправила его в лагеря на восемь лет”. Что вы можете об этом сказать?

Реакция не заставила себя ждать:

- Знаешь что, капитан... - побагровел Алексей Ильич.

- Подожди сердиться, Алёша, - сказала Ольга Петровна. - Товарищ капитан же не для удовольствия это... А вот Веронику я не понимаю. Как только можно повторять подобные гнусности?

- Повторять? - переспросил Сальников.

- Ну, не сама же она это придумала. Ходили в околоартистической среде подобные слухи в середине пятидесятых, когда бывший муж Ирины вернулся в Москву после реабилитация. Вот только к реальности они никакого отношения не имели. Мерзость и зависть, больше ничего. Молчали бы лучше. Уже после лагерей, из ссылки, Шапошников написал несколько писем своим друзьям-артистам, известным, маститым. Их привёз в столицу по его просьбе какой-то НКВДшник, мелкая сошка. Явился с ними в Радиокомитет. Так вот никто ссыльного музыканта тогда ответом не удостоил, даже привет передать посчитали опасным. Только Ира осмелилась. Она и тогда ему посылку собрала, и через пару месяцев в Караганду к нему поехала. Вот только вернулась ни с чем...

Печалин поймал вопросительный взгляд Сальникова и последний вопрос задал жене сам:

- Олюшка, а ты так и не знаешь, что у них тогда случилось?

- Нет, - Ольга Петровна сокрушённо покачала головой. - Она, мне кажется, никогда и никому об этом не рассказывала... Правда, несколько лет назад я сопровождала Ирину на какую-то музыкальную премьеру, и в антракте в буфете мы чуть не столкнулись с Шапошниковым и его нынешней женой. Ирину он не узнал, он теперь вообще плохо видит совсем - очки огромные, а вот его жена - узнала и увела мужа в сторону. Ира тогда замерла, наверное, на целую минуту, а потом сказала: ”Похоже, они до сих пор думают, что это я во всём виновата...” Я спросила её: ”В чём, Ира?”, но она мне не ответила и вообще сделала вид, что ничего не произошло... - Ольга Петровна глубоко вздохнула, встала, подошла к открытому окну и выглянула наружу. - Товарищ капитан, будьте добры, позовите Риммочку. Уже можно, наверное. Самовар вскипел, будем чай пить...