Часть 1 (1/2)
- ...Боюсь, то, что я скажу, может тебе не понравиться.
- Мама, я не хочу ссориться...
- Так ведь и я не хочу, Платон, поэтому я так внимательно тебя слушала. А теперь надеюсь, что ты выслушаешь меня.
Мать действительно слушала его очень внимательно и... молча. Разве что кивала иногда, не то чтобы соглашаясь, но как бы побуждая продолжать. Как-то он этого не ожидал. Хотя он и сам не знал, чего ожидать от этого разговора. Знал только, что откладывать его больше нельзя.
- Вот ты говоришь, что очень привязан к этой девочке?
- Да, - просто подтвердил Платон, стараясь не сердиться на то, что мама опять назвала Марту ”этой девочкой”. За всё время она, кажется, не разу не сказала просто ”Марта”. Да и слово ”привязан” ему не понравилось, словно про собаку на поводке.
- Я не понимаю, как это может быть, когда между вами пропасть.
- Мама, нет, - Он упрямо мотнул головой и нахмурился.
- Семь лет в вашем возрасте - это пропасть, Платон, что бы ты ни говорил...
- Нет никакой пропасти, мама, и никогда не было.
- Хорошо, допустим... - Мать как-то болезненно поморщилась и коснулась пальцами висков. - Допустим, что у вас нашлось что-то общее, какие-то интересы, темы для разговоров... В конце концов, ты возишься с этими трудными мальчишками, так почему бы и нет.
- Это несравнимо, мама. Небо и земля.
- Почему нет? Прошлой весной ты спас Марту от этих мальчишек, теперь спасаешь их от самих себя. Всё то же самое: ”Можешь помочь - помоги”, как у твоего отца.
- С Мартой давно уже... не только это. Гораздо больше. Если бы ты познакомилась с ней, ты бы поняла, почему...
- Ты хочешь привести её в дом? - Мать сказала это так, что холодом повеяло.
- Я хочу, чтобы вы с ней познакомились, - продолжил он упрямо. - Можно было бы пригласить их с Риммой Михайловной к нам. Их обеих, тогда Марте было бы легче.
- Платон, ты никогда прежде не знакомил нас со своими девушками, а тем более с их родственниками!
- Раньше в этом не было необходимости... - Он не понимал, как ещё объяснить.
- Её и сейчас нет, - отчеканила мать. - Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Как смотрины! Но этой девочке всего пятнадцать лет, и я не собираюсь в этом участвовать.
- Мама, совсем недавно ты упрекала меня, что вы с Мартой не представлены...
- Я такого не помню. Это всё преждевременно! Настолько, что я с трудом верю, что мы вообще ведём этот разговор.
- Я тоже в это верю с трудом.
Он уже едва сдерживался. И мать, почувствовав это, потянулась к нему через стол, взяла за руку, и продолжила куда ласковей:
- Mein Junge, быть может, у тебя и в самом деле что-то большее к ней, чем просто привязанность, хотя это и кажется мне... очень странным. А у неё?
Рука под её пальцами невольно сжалась в кулак.
- Что ты хочешь сказать?
- Ничего обидного для... для твоей Марты. Я вполне верю, что она хорошо к тебе относится. Ещё бы! Вот только она ребёнок совсем, а делать из детской привязанности такие далеко идущие выводы, строить планы - это, по крайней мере, опрометчиво. Сейчас такое время, что в пятнадцать лет мало кто точно знает, чего хочет. Чего или кого. Так что ты очень торопишься, Платон. А заодно и её торопишь во взрослую жизнь. Думаешь, это правильно?
В этих словах матери был смысл. Марта действительно в последнее время очень рвалась повзрослеть поскорее. Это было всем заметно и немного забавно, особенно когда она принималась отстаивать свои взрослые права. И то, что это её стремление связано с ним, Платон понимал, конечно. Вот только никуда он её не торопил, даже наоборот, притормозить пытался стихию по имени Марта. Не слишком ловко и по большей части безрезультатно, но пытался... А с другой стороны, может, всё же торопил? Самим своим присутствием в её жизни?
Тем временем мать заметила, что он задумался, и продолжила давить на оказавшееся чувствительным место:
- Вот ты сам в семидесятом резко повзрослел, пока отец в госпитале лежал. Так разве это хорошо было?
Нет, в семидесятом году для их семьи было мало хорошего. Сначала смерть бабушки, потом тяжёлое ранение отца. В тот год его детство закончилось окончательно и бесповоротно, но с Мартой сейчас всё было совсем по-другому.
- Вот зачем ты это, мама? - спросил он хрипло. - Какое это имеет отношение к Марте?
Мать смутилась, кажется. Отвела ненадолго глаза, снова непроизвольно потёрла виски. Странно, что она сама упомянула семидесятый год, он ведь и для неё был очень страшным, а о своих страхах Августа Генриховна Штольман предпочитала молчать.
- Я только хотела сказать, что какими бы ни были причины, нет ничего хорошего в том, чтобы повзрослеть раньше срока. Всему своё время, Платон.
На эту банальность ответить ему было нечего, он только плечами пожал. В принципе, было уже понятно, что разговор ни к чему не приведёт. Почему-то подумалось, что бабушке не пришлось бы ничего объяснять или доказывать. Будь она жива, всё было бы намного проще.
- Ты ведь собирался в армию, Платон? Может, это не такая уж плохая идея. - Платон не поверил своим ушам. - Я всё это время была категорически против, но в сложившихся обстоятельствах...
Вот, значит, как. До сих пор об армии мама и слышать не хотела, сколько копий на эту тему было сломано за год. А теперь, выбирая из двух зол, предпочла армию. Он убрал руки со стола и встал.
- Я позавчера уже отвёз документы в аспирантуру, поговорил с профессором Можевитиновым. Теперь буду к экзаменам готовиться.
- Но ты ничего не сказал... - Мать смотрела растерянно.
- Сказал бы. Думал порадовать... Я пойду пройдусь, мама.
- Платон! - Она поднялась за ним, шагнула к двери, словно собираясь загородить дорогу. - Было бы мудро тебе сейчас уехать. Не в армию, так по распределению. Чтобы между тобой и этой девочкой было расстояние. Я не имею в виду, чтобы ты бросил её! - продолжила она торопливо, когда он гневно прищурился. - Пиши ей, звони, если хочешь. Но поживи своей жизнью, взрослой, отдельной, оглядись вокруг! И ей дай возможность оглядеться, увидеть сверстников своих, ты же всё ей застил...
- Мама, - прервал он её, потому что слушать это было невыносимо, - если бы отцу в пятьдесят пятом году предложили уехать от тебя и оглядеться, что бы он сказал? И сделал? А что бы сделала ты?
- Как ты можешь сравнивать?! - вспыхнула мать.
- Я не могу не сравнивать, - ответил он. - Прости...
Очнулся Платон уже во дворе Мартиного дома. Вот уж, воистину, шёл куда глаза глядят. По дороге ни о чём почти не думал, пытался справиться с собой. С гневом, с болью, с растерянностью. Получалось пока не слишком хорошо. Надо было бы Цезаря взять и большой круг сделать, но не возвращаться же за собакой. А что делать тогда? С Мартой они сегодня на пять часов договаривались, а сейчас и двух не было. У девочки в это время урок музыки, кажется. Но даже если и нет, то идти к ней в настолько растрёпанных чувствах не следовало. Марта всё почувствует и расспрашивать станет, а он ничего не сможет ей рассказать. Нет, не сможет, потому что проблемы с матерью - это только его проблемы, и решать их ему одному.
На скамейке у Мартиного подъезда весело шушукались две смутно знакомые пенсионерки, чьё внимание он, конечно же, привлёк, пока стоял столбом посреди двора. Это он молодец, ничего не скажешь. Они с Мартой и так по возвращении из отпуска опять оказались в центре внимания местной общественности, видимо, отвыкшей от них за месяц отсутствия. Или, может быть, чуткая общественность как-то уловила их изменившиеся отношения и теперь смотрела особенно пристально? Пока он раздумывал, уйти ли ему пока восвояси или всё же подняться, дверь подъезда распахнулась и во двор выскочила Марта. Вынеслась стремительно, тут же притормозила при виде соседок на скамеечке, вежливо поздоровалась и пошла к нему очень даже степенно, молодец. Впрочем, сияла она ему навстречу нескрываемой радостью и искренней приязнью. Солнышко...
- Привет, - сказала она, немного запыхавшись, - я тебя из окна увидела. Ты чего тут стоишь и не поднимаешься?
- Так мы же, вроде бы, на пять часов договаривались, - ответил он и потянулся взять её за косичку.
- Это я помню, - отозвалась Марта. - Я только не помню, почему.
- Что ”почему”? - не понял он.
- Почему мы договорились на пять, если можно было на два, - объяснила девочка. - Мы же вроде бы не заняты пока особо ничем...
- А как же твоя музыка?
- Музыка завтра, а сегодня Ирина Владимировна в гости к кому-то собралась... Пойдём блины есть. Я сама пекла. У меня они пока не получаются такие тоненькие и красивые, как у Риммочки, но всё равно вкусно. Пойдём? - Марта взяла его за руку и легонько потянула в сторону дома.
- Я обедал вообще-то, - сказал он с улыбкой. Что-то он и правда ел ещё до разговора с мамой. Вроде бы суп.
- Ну-у, - протянула Марта, - я же тебя не обедать зову, а блины есть, со сметаной и ежевичным вареньем. От такого не отказываются...
Отказываться и в самом деле было глупо, раз пришёл, тем более, что дело было вовсе не в блинах. Сколько-то их он в любом случае осилит... Платон поднялся следом за Мартой на третий этаж, дождался, пока она откроет дверь, и шагнул вслед за ней в полумрак коммунальной прихожей. Внутри было тихо и прохладно после уличной духоты. Марта вмиг сбросила свои босоножки, метнулась к двери своей комнаты, выпустила Гиту, махнула ему рукой: ”Проходи на кухню” и тут же скрылась в ванной. Крохотная собачка выкатилась по полосатому половику прямо ему под ноги, обнюхала обувь, смешно попятилась и плюхнулась на пятую точку. Воззрилась на него снизу вверх явно вопросительно. Где, мол, Цезарь?
- Извини, канарейка, - развёл он руками, - приятеля твоего я дома забыл. Сам не пойму, как это получилось.
Гита негромко, но возмущённо гавкнула и потрусила на кухню - без Цезаря он был собачке не слишком интересен, а из кухни вкусно пахло. Дверь ванной хлопнула, как раз когда Платон присел развязать шнурки. Марта прошла мимо босиком, задев его плечо подолом сарафана, ещё и по волосам его погладила слегка, хулиганка. Настроение с нею рядом улучшилось просто невероятно быстро. Он извлёк из-под вешалки растоптанные тапочки подходящего размера, которые уже несколько месяцев стояли здесь специально для него, и последовал за хозяюшкой.
Платон после отпуска ещё не был у Марты в гостях, хотя с собаками и без они гуляли почти каждый день. В кухне, понятное дело, мало что изменилось, только кто-то красиво разместил над дверью привезённую большую связку красного крымского лука. Со связки взгляд переместился на потолок и Платон поморщился:
- Ремонт делать надо. Когда белили-то в последний раз?
- Не помню, - отозвалась Марта. - Лет пять назад, кажется, когда соседи сверху нас залили.
Платон присвистнул. Они с отцом белили не реже раза в год, обычно перед первым мая.
- Ты садись, - Девочка подошла и подтолкнула его к табуретке. - Не сейчас же будешь ремонтировать...
На плите уже стоял пузатый чайник, а на столе было накрыто на двоих. Марта приподняла с большой тарелки весьма увесистый блин н продемонстрировала ему.
- Из такого количества теста у Риммочки их получилось бы два или даже два с половиной, а у меня - вот! Тебе сколько?
- Один, наверное, для начала, - сказал он с сомнением.
- Нет, это мало, - мотнула головой Марта. - Надо хотя бы два, чтобы один со сметаной съесть, а другой - с вареньем.
- Два так два, - согласился Платон.
В конце концов он съел целых четыре замечательно вкусных блина, поддавшись на уговоры, и в результате чувствовал себя Винни Пухом, сходившим в гости. Впрочем, его гастрономический подвиг вызвал у Марты чуть ли не ликование, так что оно того стоило. Пока он ел, Марта и сама управилась, и Гиту накормила: собачка блины не ела, но сметану лакала с удовольствием. Потом девочка снова присела напротив него за стол и спросила неожиданно строго:
- Так и не расскажешь, что случилось?
А он-то понадеялся, что в этот раз она ничего не заметила. Как бы не так!
- Не могу, - сказал он честно.
Марта насупилась, потом вздохнула, смиряясь:
- Ну ладно. Хорошо уже, хоть ты сразу ко мне пришёл, а не... купаться отправился, как в Крыму.
- Просто до Финского залива далеко, - попытался пошутить он.
- Когда-нибудь, - проворчала девочка, - ты не сможешь ничего от меня скрывать. Ничегошеньки, так и знай.
Он грустно усмехнулся. Это прозвучало как ”Когда я вырасту...” и тут же напомнило о том, что, пожалуй, больше всего зацепило его в разговоре с мамой, потому что могло оказаться справедливым.
- Скажи, малыш, а ты всегда хотела учительницей стать?
Марта посмотрела на него пристально и немного сердито. Не нравилось ей, похоже, что он тему так вдруг решил сменить.
- Не-ет, - ответила она в конце концов, - раньше я хотела стать балериной.
- А почему передумала? Из-за меня? - спросил он напрямик.
- Почему из-за тебя? - удивилась девочка так искренне, что его сразу попустило. - При чём тут ты? Это же давно было... Я передумала просто потому, что передумала. Ну, какая из меня балерина? - Она вдруг подскочила и исполнила в кухне несколько па, довольно грациозно, на его взгляд. - Я вот и с Ириной Владимировной пою, а певицей становится вовсе не хочу. И вообще, сколько мальчишек космонавтами хотят стать, а сколько становятся? - Тут Марта замерла напротив него, помолчала немного, а потом добавила тихо и серьёзно. - Я после смерти родителей ещё врачом хотела стать, это же, вообще-то, семейная профессия. Но это как-то от головы шло, понимаешь, а не от сердца. Я думала-думала, потом к Риммочке с этим пришла, а она мне сказала, что для того, чтобы быть как мои родители, мне врачом становиться совсем не обязательно. Что важно не кем работать, а как. Так что года два назад я решила, что буду детей учить. Я же с первого класса отстающим помогаю, мне нравится учить, объяснять и видеть, что меня понимают и радуются. Как ты меня физике своей учил. Так учил, что теперь эта физика и моя тоже. Вот и я так хочу, и думаю, что у меня получится... А почему ты вообще спросил, не из-за тебя ли? А если из-за тебя, то что?
И он ответил напрямик, не лукавя:
- Просто подумалось, что не стоит тебе из-за меня уже сейчас свои мечты и желания перекраивать...
И тут Марта рассердилась всерьёз:
- Это почему ещё?! Ты вот тоже сразу по распределению не уехал, хотя мог бы. Сам сказал, что это даёт нам время. То есть тебе можно думать о нас, а мне нельзя?! - Платон растерялся слегка от её пыла. - Что?! Если ты сейчас скажешь, что это так, потому что я ещё маленькая, то я тебя... стукну! - Голос у девочки дрогнул.
Он немедленно встал, поймал один за другим оба грозно сжатых кулачка и прижал их к своей груди, и Марту прижал, вместе с кулачками.
- Извини меня, пожалуйста, - сказал Платон покаянно.
- Вот как так можно?! - выдохнула она возмущённо куда-то ему в солнечное сплетение, а потом с силой отодвинулась и заглянула в лицо снизу вверх. От непролившихся слёз глаза её были сейчас удивительно яркими. - Мечты перекраивать... Как ты до такого додумался вообще? - Он молчал. Чёрт его знает, как додумался. - Я раньше, может, вообще не знала, о чём мне мечтать. Родителей не вернёшь, лучше Риммочки никого нет и быть не может, учусь хорошо, решила стать учительницей и стану! Очень хотела страшных снов не видеть, только и всего... А из-за тебя мне теперь Енисей снится. И озеро красное, где мы гуляли. И ещё мальчишка, кудрявый, рыжий, наш с тобой...
Она не договорила, смутилась, отвернулась, прикусив губу, но Платон понял, конечно. Марта имела смелость говорить о том, о чём он пока мог только молчать. И на её слова, искренние и страстные, отзывалось всё его существо. Нет, это не детская привязанность, и жить, не учитывая это, просто не получится. Так вышло, что многие сны и мечты у них теперь будут общими. Да, рано, и потому непросто. И отстаивать придётся даже перед самыми близкими. Ну, так что ж?..
Платон тихонько гладил застывшие от напряжения плечи. Хорошо, что она не замыкается от обиды, а вспыхивает как порох. Но вот сейчас отвернулась, и обнять себя как следует не даёт. Хотелось не просто обнять даже, на руки взять хотелось, убаюкать. Было пока нельзя, но хотелось очень. Прости меня, моя девочка, и не плачь. Просто в чём-то ты даже взрослее меня, и отважнее. Не видишь и не хочешь видеть условностей и подводных камней, зато самое главное видишь зорче. Меня ты точно уже многому научила и ещё научишь. Не плачь...
- Да не плачу я, вот ещё... - пробурчала Марта ему в плечо.
- Я что, это вслух сейчас сказал? - переспросил он оторопело. - Или ты читаешь мои мысли?
- Не знаю, - отозвалась Марта неуверенно, и тут же тихонько фыркнула: - Что, испугался? Тогда тебе точно ничего не удастся от меня скрыть, как не старайся... Хотя не-ет, я так не хочу.
- В смысле?
- Не хочу так узнавать твои тайны. Хочу, чтобы ты сам всем со мной делился.
- И ты тоже всем со мной делится будешь? Всем-всем? А как же девичьи секреты?
- Ну-у...
- Не забудь рассказать, если опять передумаешь и решишь всё-таки балериной стать.
- Обязательно расскажу. И на концерт позову.
- На концерт?
- Ну, конечно. Я же буду выступать. В саяногорской самодеятельности...
- Марта-а...
- Ты первый начал.
- Я знаю. Мне, кстати, тоже есть, чем поделиться.
- И чем же?
- Я в среду документы в аспирантуру отвёз.
- Правда? О-ох, как хорошооо!
- Так, ты же не собиралась плакать...
- А кто плачет? Я очень рада.
- Ну, строго говоря, ещё учёный совет факультета должен мою кандидатуру утвердить, и экзамены надо сдать, и вот тогда можно будет радоваться...
Когда Римма вернулась с работы, Платон с Мартой играли на кухне в шахматы. Выглядели они при этом так, как будто до её прихода то ли ссорились, то ли целовались, а может, и то, и другое. ”А что бы ты предпочла, сестрёнка?” - немедленно поинтересовался Женька. Римма внутренний голос ответа не удостоила. Он Марте отец или кто? Если не беспокоится, а иронизирует, значит, всё в порядке. Сама же она была Платону рада. За время отпуска она так к нему привыкла, что теперь даже немного скучала. А ещё она очень скучала по Володе Сальникову, и то удивлялась себе, то злилась на себя, и совершенно не знала, что с этим делать. Взрослая женщина, а как школьница, в самом деле!
- Римма Михайловна, а давайте ремонт сделаем? - огорошил её парень, когда она доедала Мартусины блины. - Марта говорит, в кухне и в коридоре уже лет пять не белили. А у вас в комнате сколько?
- У нас в комнате Никифоров-старший, сосед, летом семьдесят шестого побелил за десять рублей. Мне самой тяжело очень, роста не хватает.
- Ну, мне хватит, - усмехнулся Платон.
- Да неудобно мне тебя просить, - вздохнула Римма.
- А вы и не просили, я сам вызвался.
- Спасибо, конечно, но...
- Римма Михайловна, можно у вас даже обои поклеить. У нас с ремонта в прошлом году осталось несколько рулонов светлых обоев, довольно симпатичных. На те стены в вашей комнате, где шкафов нет, как раз должно хватить.