Die with a smile (1/2)

If the world was ending

I'd wanna be next to you

If the party was over

And our time on Earth was through<span class="footnote" id="fn_39073971_0"></span>

После третьей игры народу отстреляли прилично, и жирная свинья, висящая под потолком, щедро наполнилась деньгами под задорную музыку.

Танос радовался этому так сильно, что едва ли не писался от счастья; танцевал свои безбашенные танцы под завывания толпы таких же отчаянных «кружочков», а Нам-гю стоял рядом и давил улыбку до ушей, подыгрывая и притворяясь, что его от нервяка не тянуло блевать после каждого испытания. Однако оно однозначно того стоило, пока они оба были живы и он мог касаться Су-бонга якобы просто так, ненавязчиво, по приколу; пока мог заглядывать в его большие глаза, трезвые или окутанные дурью, или опускать взгляд ниже, на губы, которые ему так пылко хотелось поцеловать.

Он опять проголосовал «за», как и половина оставшихся в живых участников. Хотя нет, желающих продолжить все-таки оказалось чуть больше третий раз подряд, а мнение проигравших, разумеется, не учитывалось. От возможной ничьи их спасло то обстоятельство, что Таносу удалось в последний момент перетянуть на их сторону эту хабалку Сэ-ми, сгладив возникшее в суматохе, цитата, «недопонимание», ну а с трусливым болваном вообще не возникло проблем: он сделал так, как ему велели, и не тявкнул. Праведные «крестики» снова остались ни с чем, и ветеран недетских игр под номером 456 еще долго гундел об этом со своей кровати, причем так, чтоб все слышали. Его шайка как обычно находилась при нем, поддакивая, но теперь ряды фриков пополнились девчонкой с мужицким голосом и с плечами, как у регбиста, а также их общим с Таносом обидчиком с тремя тройками на костюме.

Вот зараза. Теперь его так просто и не покашмарить. А то снова появится этот мутный тип предпенсионного возраста и раздаст по самое не горюй, а на одной ноге от заряженного автомата точно не ускачешь.

С этими мыслями Нам-гю улегся на жесткий матрас и вперился взглядом в такую же безликую кровать над головой. Кто-то хорошо постарался, чтобы сделать это место максимально паршивым при всем напускном дружелюбии. Богатые ублюдки превратили безобидные игры в выживание за деньги, которые они готовы были отдать победителю из своего раздутого кошелька во имя зрелищ.

Повезло. Могут себе позволить, зажратые твари.

— Спокойной ночи, — вполголоса сказал Нам-гю, чтобы никто, кроме Таноса, его не услышал, и повернулся через плечо.

Су-бонг лежал перпендикулярно и к нему головой. Борт его кровати был изголовьем кровати Нам-гю, так что смотреть всегда приходилось чуть снизу.

— Надо желать good luck, — ответил тот, тряся руками в рэперском стиле. Лежачее положение и отсутствие веществ в крови не мешали ему исполнять свои коронные приколы. — Спокойные ночи у тех, кто долги раздал.

Нам-гю хохотнул, уводя в сторону взгляд, и лихорадочно заправил за уши волосы, которые и так были заправлены.

— Точно, да…

Свет погасили, и хлев для игроков погрузился во мглу. Осталась только мерзкая подсветка около выхода и туалетов, чтобы было видно надзирателей-пастухов.

Нам-гю глубоко вздохнул, протер ладонями помятое лицо и закрыл глаза. Сраная карусель вымотала из него кучу сил, однако если в предыдущие дни его довольно быстро вырубало без задних ног, то сейчас как-то не срослось. Сердце часто колотилось, словно его заковали в тиски, а в голову лезли всякие мысли, одна другой мрачнее. Наверное, накатили побочки из-за новых таблеток, однако факт оставался фактом.

Подобно остальным, Нам-гю пришел на игру за легкими деньгами, не предполагая, что Танос окажется с ним в одной лодке и тоже прогорит на фальшивой криптовалюте, наевшись обещаний пидорковатого блогера. Однако вот он увидел его, типа случайно сел рядом, разговорился и, будучи не посланным нахуй, воспринял это за шанс, просрать который в состоянии полнейший неудачник. В стократ больший лузер, чем тот, которым Нам-гю себя считал.

О том, что играть им придется еще и на жизнь, он тоже не думал, а когда узнал и увидел участь проигравших, то вернулся в комнату отдыха на трясущихся ногах. Но на голосовании он выбрал продолжать. Во-первых, потому что люди, которым он задолжал, сделали бы с ним вещи похуже расстрела, вернись он с такой маленькой суммой денег, а во-вторых — потому что Су-бонг остался.

Нам-гю засматривался на Таноса еще со времен подработки в клубе, в чем даже самому себе с трудом признавался. Его привлекала эта сволочная надменность, что исходила от Су-бонга и чуялась за версту, его харизма на грани сумасшествия, которая вставляла сильнее любых колес. Он заносил ему дозу в гримерку, в которой чертовски вкусно пахло одеколоном и лаком для волос — не то что проссанные полуподвалы, в которых Нам-гю забирал от диллера очередной товар. Он пробовал завести с ним разговор, выдавая по большей части ересь и выкручивая себе пальцы от напряжения — как-то раз взял и спизданул, увидев на столике коробки с готовой едой, что в закусочной через дорогу готовят вкусные обеды за небольшую цену.

Короче говоря, посоветовал рэп-звезде, где лучше сэкономить. Вот же идиот.

А Танос знай свое: слушал вполуха, отвечал односложно, скорчив пафосную мину, а потом махал рукой на прощание и приговаривал: «Ну в общем ладно, все, давай goodbye<span class="footnote" id="fn_39073971_1"></span>».

Нам-гю смотрел его страницы в соцсетях. Не отслеживал маниакально, как можно было подумать, но всегда прекращал листать ленту, попадись ему пост с Таносом. Треки слушал далеко не все, и они терялись в общей массе его плейлистов, однако когда они все же играли в наушниках, он невольно отвлекался от прочих мыслей и вспоминал о том, что знаком с обладателем этого красивого голоса лично. Да и сам обладатель был весьма хорош собой.

На очевидные вопросы о природе таких выводов Нам-гю отыскал ответ довольно давно: он настолько себя потерял в пучине тусовок, когда вся жизнь пролетала за барной стойкой и в комнатах дешевых мотелей, что уже не видел разницы, глазеть ему на девчонку или нет. Он жил одним днем: без перспектив, без долгосрочных планов, поэтому никакие перемены собственного вкуса его не удивляли. Хотя Таноса, пожалуй, он мог смело назвать самым длительным и сильным своим увлечением.

Было ли это любовью — конечно нет. Это и до влюбленности не дотягивало. Но это, однозначно, было чувствами, которые могли превратиться во что-то поинтереснее банального обожания, если б не обстоятельства. И если б не Су-бонг, который клал на это дело свой длинный болт. Не то чтобы Нам-гю подсматривал в туалете и точно знал, какой у него там болт — просто фигуративное выражение.

Танос не замечал его, ему было плевать. Он не видел робкой, нервозной, но от этого столь очевидной ревности Нам-гю к каждой юбке, возле которой распушал свои павлиньи перья; не знал, что всякий раз во время отбоя тот, закрутившись в покрывало и уткнувшись лицом в подушку, замирал в ожидании, пока Су-бонг не начнет сопеть, чтобы дотянуться рукой до бортика его кровати и лишь затем позволить себе заснуть. Танос замечал только себя, не в состоянии запомнить даже имя того, кто преданно заглядывал ему в рот с самого начала. Или кто единственный из толпы кинулся поддержать его в спровоцированной им же заварушке, больно получив по ноге.

Наличие в кресте волшебных таблеток в разы все усложнило, и состояние Нам-гю стало уже каким-то болезненным, зависимым морально и физически. Без дури он вряд ли запустил бы этого сраного волчка или не растерялся бы на карусели — по крайней мере, ему так казалось — и эта наркотическая привязка в прямом смысле стягивала ему по швам руки и накидывалась петлей на шею.

Прошло минут сорок, а Нам-гю все лежал. Он то проваливалился в бредовую полудрему, больше похожую на агонию умирающего, то распахивал глаза из-за очередной острой мысли, встревожившей голову и вбившейся в нее ржавыми гвоздями. Повороты с одного бока на другой отзывались скрипом металлических реек кровати, и кроваво-красный циферблат действовал на расшатанные нервы.

Их с Таносом наверняка и крыло по-разному. Даже когда цвета вокруг становились приторными и начинали расплываться, мерцая кислотными вспышками, а страх притуплялся в груди, Нам-гю держал на подкорке, что они ходили по острию ножа и в любой момент красочный сюрреалистичный мир перед его глазами мог смениться бесконечной темнотой. А Су-бонг будто всегда жил в альтернативной, своей собственной реальности; он был по-своему безумен, смеясь среди воплей, толкая людей на линию огня и через мгновение выкидывая это из головы. Иногда, совсем редко, он казался задумчивым или глубоко потрясенным, но всегда отмахивался, если его спрашивали, и никого себе в душу не пускал.

Нам-гю поджал ноги к животу.

«Сколько таблеток нужно, чтобы с легкой руки убить человека?»

Убить-то собственными руками он мог, наверное, — дай только веский повод, который переключил бы в разуме рубильник и велел идти по отсеченным головам.

«Сколько надо наркоты, чтобы полностью забыться и не вспоминать, насколько ты жалок?»

Хотя умирать, возможно, не так больно — несколько выстрелов, и готово. А стреляли «треугольники» метко и на поражение. Хуже стоять и понимать, что ты проиграл и смерть отныне неизбежна. Дурь вряд ли перебьет этот страх на корню — как минимум по себе Нам-гю такого сказать не мог, пускай уверенно заявлял обратное:

«Кто ищет смерть, тот не умрет; кто жизни ищет — тот погибнет».

Все, надоело маяться. Нам-гю доковылял до туалета, согнувшись и держась за живот — знал, что просто так, без уважительной причины, его не пустят. У дверей со страдальческим видом напел, мол, желудок свело от этих полуфабрикатов, которые им здесь толкали в качестве пайка. План был гарантировано выигрышный: никому из сотрудников не захочется убирать среди ночи с пола чужую блевотину, про последствия диареи и говорить не стоило, поэтому человек в маске, ненадолго усомнившись, отворил дверь и уступил проход.

И только оказавшись в уборной рядом с умывальниками, он сумел наконец-то продохнуть. Хоть немного относительного, иллюзорного покоя, и хоть немного отдыха от храпа этого старого седого пердуна, который задолжал несколько ярдов хер пойми кому и был полон энтузиазма играть до последнего вздоха — Нам-гю было жаль, что он успел вовремя донести свою жирную задницу до комнат и не сдох, а по ночам ему даже Сэ-ми не хотелось так сильно прирезать, как его.

В туалете было тихо, только лампочки на потолке временами потрескивали и мигал огонек пожарной сигнализации. Или чего бы там ни было — Нам-гю особо не всматривался в эту приблуду, да и вообще… ему бы зрение проверить, как деньги будут. Если будут. Включив холодную воду на средний напор, он несколько раз умыл лицо, не обращая внимания на мешающие волосы; протер влажными ладонями шею и оперся руками на раковину, глядя в отражение. Ничего и никого нового он там не увидел: трусливый оторва и наркоман, пустивший свою жизнь под откос и притворяющийся, что ему по кайфу и все в шоколаде, хотя на самом деле все в говне по самые уши.

Его злило, в какое поганое положение он себя загнал. Наверное, он мог бы по-настоящему привлечь внимание Таноса, если б постарался: позадирал бы его или сделал бы вид, что ему до него тоже дела нет, чтобы сам подошел. Но нет. Слишком велик был страх получить в ответ тотальное безразличие и остаться в игре одному, даже без колес, что резко снижало шансы дойти до следующего раунда. По этой же причине ему не хватало духу подойти к Су-бонгу с глазу на глаз и сказать, что он думал на самом деле, а время ведь утекало, как вода сквозь пальцы.

Нам-гю отошел к стене и, прислонившись спиной, медленно сполз по ней на холодный кафельный пол. Он вытянул ноги, безучастным взглядом рассматривая обувь со следами крови на ней, и интереса ради представил, как бы выглядело его чистосердечное признание и какую реакцию бы произвело. Обвешивать Таноса комплиментами он смысла не видел — сопливо, да и ему наверняка уже сотню раз высказывали хвалебные отзывы де-факто. Нам-гю что, надо было зажать его в угол и впиться в губы, чтобы и слова поперек сказать не смог? Или, может, выдать за обедом что-то совсем бесстрашное, из серии: «Танос, а хочешь, я отсосу тебе? Нет, не за таблетки, просто так. Ты не стесняйся, говори, я всегда рад».

Сосать он, к слову, умел. Не профессионал, конечно, но приходилось иногда унижаться, если на дурь денег не было. Один раз вместо дозы, правда, получил по лицу — кто-то громко хлопнул дверью клубного туалета, и он нечаянно выставил зубы — с тех пор урок усвоил и ошибок не повторял.

Рассчитывать на то, что Танос его нелепым подкатам обрадуется, было весьма тупо: он ведь ни одной девичьей жопы мимо глаз не пропускал — геем назовет, высмеет у всех на глазах и пошлет куда подальше, это и кретину ясно. Повезет, если еще по морде не заедет, а в одиночку Нам-гю здесь не протянуть.

Нельзя сказать, что он сильно на кого-либо обижался. Танос ничем был ему не обязан, готовый в любой миг бросить его, как половую тряпку, на верную смерть. Нам-гю сотворил себе кумира, который оказался на порядок безбашенней его ожиданий, и удивительней всего то, что эта всесторонняя испорченность влекла его только сильнее. Соблазн быть утянутым Су-бонгом глубже в пучину и захлебнуться там вместе с ним будоражил ум, порой настолько, что растекался приятным теплом в низу живота. И ему иногда хотелось, чтобы было по-другому: чтобы он относился к нему так же пофигистично, не помня небрежных толчков и обзывательств в свой адрес, доказывающих, как Таносу бриллиантово плевать.

«Я бежал и думал, что держу тебя за руку, — сказал он Мин-су, умасливая его после выхода с карусели, — потом вдруг смотрю — а со мной этот дятел».

Нам-гю тогда как обычно посмеялся. Он хорошо умел прятать эмоции за ухмылкой и навязчивыми жестами — жизнь научила. Хотя на самом деле его чуть не разорвало изнутри, пока он смотрел, как бережно и ласково руки Су-бонга поглаживали ладони Мин-су, отдавая свое тепло и внушая покой, который был так необходим Нам-гю тоже. Наверное, это была самая трудная фальшь из тех, что ему приходилось надевать на лицо клоунской маской, и он до сих пор удивлялся, как ему удалось тогда удержать себя под контролем.

Его все считали шестеркой, придурком и далее по списку, а он старался соответствовать, потому что так было проще. С дураков обычно спросу нет, а любое недоразумение можно легко свести в глупую шутку.

Он позволял себя недооценивать, потому как не имел той власти, что была у Таноса в руках и в кресте на шее, и вместе с тем ни на шаг от него не отходил, как будто боялся упустить его и упустить время, которое могло так внезапно закончиться.

Вот уж правда дятел. Долбит и долбит в одну точку, не понятно только, в какую, поэтому и толку нет.

«В жопу», — заключил Нам-гю, с раздражением стукаясь об стену затылком.

И Таноса в жопу, и всех остальных. В жопу богачей, которые следят за ними через камеры, как за зверьми в зоопарке. В жопу бояться смерти так, будто он до этого охерительно жил и за пределами игры его ждала счастливая молодость.

Если они с Су-бонгом вдвоем не выберутся живыми, он отыщет в этом единственный плюс и точно скажет правду — Нам-гю себе это пообещал. Если поймет, что все для них кончено и вот-вот начнутся выстрелы, он признается ему без слов, не тратя драгоценные секунды: дернет к себе и дотянется до губ, чтобы первый их поцелуй стал и последним тоже.

Вены чесались. Они горели, словно бы в них струился кипяток, и руки мелко задрожали. Все тело вплоть до зубов начинало сводить ломкой, на бледном лбу проступили капли холодного пота, и от сводящего с ума состояния Нам-гю мог отвлекать себя только мыслями о том, как бы выглядела со стороны эта внезапная, отчаянная страсть на расстрельном поле.

Наверное, лишь тогда ему посчастливится увидеть перед собой настоящего Таноса и разглядеть в глазах чистый ужас, несмотря на пелену аффекта. Тогда же он насильно отвернет его лицо, велев не смотреть на палачей, обхватит ладонями красные щеки и решительно его поцелует, вынуждая время остановиться и создавая столь необходимые мгновения вакуумной тишины между ними, перед тем как раздадутся автоматные очереди.

Нам-гю представлял это, сверля отрешенными глазами стену, и размышлял со странной, едва заметной и загадочной улыбкой над тем, что это было бы даже романтично, черт возьми, на фоне общего безумия. Хотя сам он никогда не был романтиком и всегда предпочитал быстрые и доступные удовольствия, нежели что-то такое, чего придется добиваться.

Он не сразу заметил, что за дверьми велись какие-то разговоры в полтона, а когда обратил на это внимание и прислушался, то порядком офигел: Танос о чем-то базарил с охранниками, упрашивая, по всей видимости, его пустить.

Нервный, не лишенный усталости вздох сорвался с пересохших губ. Чего ему не спится? Когда не надо, так он обязательно здесь, покоя не даст, а как надо — даже не посмотрит.

— Нам-су, my brother, are you okay<span class="footnote" id="fn_39073971_2"></span>? — спросил Танос негромко и притом нараспев, коронной походной залетая в туалет.

Нам-гю не ответил, только плечи ссутулил. Остопиздело поправлять его, честное слово. Он, может, и дятел, но никак не попугай.

Шаги по кафелю стали осторожнее, пока Су-бонг прислушивался, а когда увидел в проходе за кабинками неподвижные ноги, то как ломанулся, в два прыжка оказавшись около умывальников.

— Нам-гю, ты че? — обратился он с вытаращенными глазами и лицом, которое казалось чуждым ему, беспокойным, однако потом, обнаружив 124-го живым и невредимым, сразу себя поправил. Выдохнул, фривольно раскорячился и прыснул, закатив глаза: — А я-то подумал, ты тут уже откинулся.

Нам-гю тоже глаза закатил, пока тот не видел, убрал волосы назад и поспешил натянуть привычную всем придурковатую физиономию:

— Паришься обо мне, что ли?

Вроде бы шутка, очередной прикол, а сердце в груди дернулось. Ему почудилось, или он в самом деле назвал его правильным именем без подсказок?

— Глаза открыл, а тебя нету. Прикинь, — сделав резкий выпад в его сторону, Танос остановился у самых его ног, однако выходка осталась без реакции. — Решил, что ты таблетки мои стащил и накидался ими до припадка. Че думал, не вижу, как ты руки свои ко мне каждую ночь тянешь?

Нам-гю поджал губы. Да, именно так он и думал, между прочим, и именно на это рассчитывал.

А что до таблеток: Су-бонг мог бы их просто пересчитать, делов-то? Или он забыл даже то, сколько колес у него было изначально?

Мозг экстренно анализировал обстановку. Из тысяч возможных вариантов ответа Нам-гю рассматривал даже самый абсурдный — облегчить душу и вывалить начистоту, что дело не в сраной наркоте, что ему просто так спокойнее засыпать, однако Танос избавил его от необходимости открывать рот:

— Хочешь забрать? — спросил он следом, снимая с груди крест и, взяв за цепочку, поднес ближе к чужому лицу.

Легче было поддакивать, чтоб поскорее закрыть тему без лишних вопросов. А Нам-гю даже говорить ничего не стал: выдавил кривую ухмылку и потянулся к лицу руками, спрятанными в рукава по самые пальцы.

Сейчас ему правда не помешали бы те веселые разноцветные таблетки, чтоб всякая чушь, о которой он думал только что, махом выветрилась из головы, и он серьезно нацелился выпросить одну, глядя на на крест голодными глазами, как Танос одернул от него цацку и сказал:

— Закинешься ночью — глаз до утра не сомкнешь, а на игре рубить начнет. Так что нет, — щелкнул языком, качая головой, и повесил крест обратно на шею. — Not this time, bro<span class="footnote" id="fn_39073971_3"></span>.

Нам-гю снова не поспорил, не настоял, хотя аж зубы скрипели. Но Су-бонг сто процентов знал, о чем говорил, и сам не был под кайфом — видно и по глазам, и по поведению.

— Крутит?

Кивок, больше похожий на нервный тик, стал исчерпывающим ответом, и Танос вдруг опустился сперва на корточки, а потом и совсем, присаживаясь своим плечом к плечу Нам-гю.

— Пройдет, — произнес Су-бонг с неожиданной серьезностью, но снова заулыбался, только как-то интересно, с хитринкой: — Надо как-то отвлечь себя, херни не посоветую.

Звучало, конечно, зашибись, только какие именно отвлечения имелись в виду, Нам-гю не понял. Он понимал лишь то, что у Таноса нереально приятный голос, и что если бы этот голос приказал ему прямо сейчас встать на колени с непристойными целями, он бы безропотно встал. Даже не тратил бы время на то, чтобы собрать резинкой волосы, хотя… у него резинки-то и не было.

— Тебя как пропустили после отбоя?

— Так же, как и тебя. Соврал, что мне сейчас днище порвет после их молочки и лучше бы им позволить мне разобраться с этим самому, пока это не стало общей проблемой.

Нам-гю едва успел себе рот закрыть, прежде чем засмеяться, и только вздрагивание его плеч вместе с придушенными всхлипами и влажными глазами выдавали степень его веселья на грани истерики. Он даже не сопоставил факты и не догадался, что последние слова Су-бонга противоречили предыдущим, и в мгновение ока забыл все те его грубости, на которые жаловался сам себе.

— Да тихо ты, — шикнул на него Танос, легонько подтолкнув. — Сейчас как придут, и выбудем оба.

Разумеется, он шутил: никто не станет стрелять их за ржачки в туалете, однако Нам-гю уже было все равно.

— В каком же мы дерьме, — протянул он надрывно, вцепляясь пальцами в волосы, и взгляд, которым он глядел в потолок, стал практически умалишенным. Равно как и улыбка, отныне напоминавшая сардоническую.

— Так голосовал бы «против», — Танос сказал ему об этом без упрека, но не видел в своих словах того абсурда, который видел в них Нам-гю: он ни за что не проголосовал бы «против», пока Су-бонг голосовал «за», и полностью брал за это ответственность.

— Да ну, как будто в обычной жизни дела обстоят лучше. Еще одна игра, не так ли? — вопрос был чисто риторическим, ведь выбор уже сделан, но избежать ответа таким образом удалось:

— Hell yeah, my boy,<span class="footnote" id="fn_39073971_4"></span> вот это настрой, — Танос взбодрился, покачивая головой из стороны в сторону под воображаемую музыку. — Выйдем отсюда, дикую пьянку закатим, забились? Я угощаю.

— С девчонками и пойлом? — уточнил Нам-гю, будто ему правда было дело до девчонок.

— Нахрен девчонок, от них столько шума, а после такой мозготрепки этого и даром не надо, — отмахнулся и пафосно скрестил руки на груди. — Кстати, в той забегаловке реально вкусно готовят, сотню раз оттуда заказывал. Чапчхэ просто улет.

Дурацкая ухмылка слетела с лица, и весь мир вокруг Нам-гю перевернулся с ног на голову — тот мир, в котором Су-бонг считал его пустым местом, недостойным ни капли внимания.

— Ты запомнил, что я тебе тогда говорил?

Это даже пугало — мимолетное, но вместе с тем глубокое осознание того, что он мог столько времени интерпретировать неверно. Как жаль, что у него не было ни одной лишней минуты это обдумать.

— Легенда Танос все помнит и все видит, — Су-бонг горделиво поднял голову, сильнее прижимаясь лопатками к стене.

Он глаз с Нам-гю не сводил. То и дело косился на него, окидывая с головы до ног необычайно пронзительным взглядом, как-то неровно дышал и крутил большим пальцем одно из колец на левой руке.

— Да ну? — прыснул Нам-гю, прикусывая нижнюю губу и теребя волосы на затылке. — Прямо все?

Он не пытался подловить его или уличить в позерстве — на самом деле он просто не знал, что бы ляпнуть такого, чтобы не выглядеть на его фоне столь робко, как девственная старшеклассница.

— Типа того.

Но едва ли Таноса возможно было обвести вокруг пальца так же, как умел делать это он сам. Не встретив инициативы, на которую рассчитывал, он решил взять ее на себя. Правда, с некоторыми коррективами:

— Вставай.

Он подлетел, словно бы усталость не валила его с ног, отряхнул штаны и сразу наклонился, протягивая Нам-гю руку. Выражение его лица было неоднозначным, уверенным, но без наносного задора, и глаза как-то особенно горели, сбивая с толку.

— Зачем? — не понял Нам-гю, однако противиться не стал, и его с силой потянули наверх, поднимая на ноги.

— Помнишь ту песню на карусели?