Ксур (2/2)

Прощение есть смерть.

Ослабевшие ноги коснулись края самого нижнего плато в Ксуре, самого темного и забытого среди череды террас, тянущихся прямо ко дворцу. Жителям нечего было делать у моря, ни одна рыба не доплывала живой до вод близ скал, потемневшие сгустки водорослей, оторванных стихией от дна, путались в терниях, обнимавших берег. Толстые черные иглы, используемые горожанами для письма на кристальных табличках, грозно сплетались в витиеватый узор лоз и надежно держали останки всего, что случайно приплывало к городу, будь то животное или потерянный путник на лодке.

Иногда, так редко, что это воспринималось как сказки, к Ксуру подплывал полноценный корабль. Самые смекалистые капитаны не давали матросам сойти на берег, разрешая лишь издали посмотреть на стены, суеверно опасаясь незнакомых мест, но единицы, их не могло не быть, бахвальствуя, подходили к вратам и еще хуже спускались к плато, ожидая чудес невиданных земель, щедрого гостеприимства и почитания чужой храбрости.

Таких в городе не жаловали. Королю не нужны были еретики на его земле.

Оставшиеся от осужденных лодки хранились в чистоте и порядке у самых ворот. Всю бумагу, картины, статуэтки и полотна с изображением незнакомых идолов приказывалось сжечь, а за неимением огня в сезоны муссонов вещи складывались в каменные саркофаги и топились на дне. Порой, со своими хозяевами.

Тсур мог взять любое из судов на своё усмотрение, управлять ими он не умел, но не был ограничен во времени обучения. Рано или поздно труд, ветер и волны принесут его к иным берегам, туда, где юноша сможет обрести новый смысл жизни, избавляясь от старых оков, но пока часть из них всё еще лежала в руках. Принц не представлял, что нужно сделать с головой, но подспудно желал увести ее и оставить так далеко от острова, насколько это возможно. Будто посмертная свобода имела хоть какое-то значение.

Благодарность Абису за имя вынуждала Тсура унести плоть с собой.

— О, юный принц, вы приняли свои регалии?

Отделившись от гладкой скалы близ бездонного зева высокого грота, старик в просторном одеянии вышел вперед, радушно улыбнувшись. Он жил отдельно от прочих, видел каждое пристающее судно и каждого глупца, ступившего на край каменного пирса.

Показав свою ношу, Тсур кивнул.

— Да, с лихвой.

— Хм… Это…

— Мне нужна лодка. Для одного.

Мгновение смятения отразилось во взгляде старика, не каждый день кто-то решает уйти с островов. Как ни странно, этому ничего не препятствовало, но любой из жителей Ксура за родными стенами становился опасен и мог при желании привести чужаков в родной дом. Допустить такое Хетсур не мог и куда чаще охлаждал пыл беглецов в полых стенах городской ограды.

Сухие морщинистые руки стража еще ни разу не подводили короля.

— Что ж, я вижу, у тебя есть причины уйти, хотя я не верю, что стоит губить себя ради нечестивца.

— Это моё право. На искупление.

Отвернувшись от Тсура, старик не спеша направился в сторону грота. Узкая тропинка, огибающая стену, вынудила принца пойти следом, внимательно смотря под ноги. У самого края плескалась темная, непроглядная вода, пахнущая гнилыми водорослями.

— Ха… искупление, пускай будет так, я прощу тебе грех, которым ты был рожден, и скажу королю, что дал тебе худую лодку. От тебя в ответ нужно лишь покаяние, молитва к божественной матери в благодарность за моё милосердие. Уж кого-кого, а тебя она услышит.

— Обещаю.

Единым рывком страж скинул материю с узкой, потертой от времени лодки. Над ней, будто особенный знак, белел удивительно чистый парус, словно некто долгие годы ухаживал за бесполезной игрушкой, спрятав ее от чужих глаз.

— Я помню времена, когда сам плыл на такой к малому, зеленому островку на сером камне. Мы были отчаянны, испуганны и голодны, а ваша матушка… — склонившись, старик подхватил канат и подтянул посудину чуть ближе. — Она вела нас, заблудших детей, своей твердой рукой и запрещала падать духом, даже когда сестра, одна из первых, погибла на моих руках. Мы были близнецами, в ее лице я увидел свою смерть.

Замерев на краю пирса, принц стиснул пальцы, запутавшиеся в черных волосах, он побоялся опустить взгляд, вместе с тем мысленно воскрешая увиденное ранее. Тсур был похож на отца.

Казнь приняла новое, мрачное предзнаменование.

— Ступай.

Страж жестом пригласил принца сойти, сделать последний шаг к свободе и унести собственную смерть подальше от родных мест. Сделав последнее усилие над собой, Тсур не заставил себя долго ждать, опустившись на дрожащее дно, ноги, не привыкшие к качке, подкосились, заставляя пасть на колени. Дитя каменного града впервые узнал, какого это потерять твердую опору.

Тихо хмыкнув, старик бросил канат рядом с ним и длинной тростью толкнул борт лодки к выходу из грота. Стихия и незримое течение охотно потянуло беглеца к открытым воротам, ведущим к морю. Еще немного, и бесконечная гладь, виденная из высоких окон замка, примет принца в свои объятья.

Обернувшись, Тсур собирался попрощаться, но страж прервал его:

— Когда Хетсур окончательно сойдет с ума, я буду ждать твоего возвращения.

Рубиновые бусины глаз недобро блеснули в полутьме, но принц всё равно уточнил:

— Зачем?

— Когда ты заменишь спящую мать, нас снова озарит ее мудрость.

Молодое сердце дрогнуло, уже не в первый раз за сегодня уколотое не страхом, но тревогой за свою судьбу. Едва ли кто-то теперь имел над ним власть, помимо волн, и тем не менее Тсуру не хотелось представлять, что он правда захочет или будет вынужден вернуться домой.

На этом прощание с жителями Ксура закончилось.

Высоченные стены из камня, держащие на петлях неподъемные простому человеку ворота, накрыли лодчонку непомерной тенью. Острые иглы терновника, недобро терзающего скалы, неприятно заскрипели вслед беглецу, словно заточенные на долгие годы преступники, бессильно кричащие и охваченные завистью. Тучи над головой сгустились, закрывая пронзительное синее небо, где-то на горизонте бескрайней серой дали уже мелькала гроза, но над остроконечными крышами замка еще светило ослепительное солнце, заставляя пурпурные кристаллы сиять.

Самой яркой из всех казалась верхняя и миниатюрная башенка, принадлежащая спящей матери. Ее блеск пленил, мерцал, будто биение живого сердца, а лучи лились прямо из зала, где лежал саркофаг. Принц лучше всех знал, Тсурия не может знать о том, что происходило на ее землях, но на миг он позволил себе поверить в то, что богиня послала ему свой особенный сигнал. Мимолетное благословение только для ее единственного сына.

Он много отдал бы, чтобы воочию услышать его из родных уст.

— Тсур…

Принц вздрогнул всем телом, показалось, будто голова в его руках шевельнулась. Откинув черные волосы, он в очередной раз убедился, что его отец мертв, но кровь, уже успевшая свернуться на срезе, вдруг потекла вновь. Развернув рану к себе, Тсур присмотрелся к остатку хребта, вместо позвонков внутри черепа показалось нечто иное.

Осторожно коснувшись того, что раньше определенно было костью, принц потянул находку, неуклюже придерживая голову. Пальцы скользнули по свежей крови, ноша едва не выскочила из рук, но спустя всего секунду из среза выскочила искусная рукоять оружия, никогда не виденного Тсуром. Лопнув, словно расколотый стеклянный шар, голова рассыпалась к ногам принца, стекающая с рукояти кровь застыла в удивительно длинное винтовое лезвие зловещего, колющего меча. Невероятно острый кончик рассек край одеяния принца, стоило ему лишь коснуться ткани. Юное сердце затрепетало, лишь представив, какие жуткие раны нанесет это оружие кому-то иному и с какой легкостью войдет в чужую плоть спиралевидный металл.

Багряные разводы засияли в прощальных лучах солнца. От отца ничего не осталось, но его последний дар пришелся по душе Тсуру.