II.18. Что-то между нами не так (1/2)

Ди Фэйшен смотрел на двух спящих — благо, не умирающих — дураков и задавался вопросом, как его угораздило с ними связаться? По всему выходило, что добровольно. Появилась даже мысль, что после всех усилий, затраченных на исцеление Ли Ляньхуа, сражаться с ним потом — кощунство. Но глава Ди остановился на том, что бой не планируется насмерть, а только до определения остаточного победителя. На том его внутренняя дилемма и решилась. Медитировать у постели больных ему быстро надоело, тем более, что угрозы жизни не было, и Ди Фэйшен отправился отдать несколько распоряжений своим людям, которые всё ещё ожидали на улице. Тот факт, что сгрузил он бессознательного Ляньхуа на кровать к Фан Добину, его совершенно не волновал, как и ширина оной, совершенно не подходящая для двоих взрослых мужчин. Едва хлопнула входная дверь, Ли Ляньхуа со стоном перевернулся и весьма неграциозно соскользнул на пол, лоб с глухим стуком встретился с твёрдой доской.

— Да что ж за день такой? — пожаловался он в пустоту, и только потом сообразил, что очнулся не там, где прилёг. Стало немного неловко.

Рядом на столе стояли раздобытые Ди Фэйшеном лечебные снадобья, но его самого уже нигде не наблюдалось. Оно и к лучшему — выговор за глупый риск откладывается на потом. Фан Добин мирно спал и, воспользовавшись блаженной тишиной, Ляньхуа разобрал лекарства, собираясь в первую очередь приготовить укрепляющий настой. Руки дрожали и плохо слушались, но он сумел отмерить нужное количество препаратов, развести огонь и вскипятить воду. Дальше оставалось только помешивать и ждать — не велик труд. Первую порцию он употребил для себя, признавая, что всё-таки сделал глупость, но отказываясь раскаиваться. Однако, когда Сяобао очнётся, он не должен выглядеть болезненно и Ди Фэйшена лучше предупредить, чтобы не сболтнул лишнего. Средство, конечно, не панацея в его-то состоянии, но устранить мертвецкую бледность удалось. Когда Добин начал понемногу приходить в себя, его порция лекарства была уже готова. Ляньхуа сидел у постели, на том же месте, где провёл большую часть ночи, но чтобы не думать о глупостях, принялся изучать какие-то старинные трактаты. Оттого и пропустил момент, когда Фан Добин открыл глаза.

День был ясный и в проникающих сквозь окно солнечных лучах танцевали пылинки. В тереме пахло лекарством и стояла тишина, только с улицы, где-то поодаль слышались неясные голоса. Они еще не сменили стоянку, времени не было, и это болтали жители деревни, ремонтирующие мост. Ли Ляньхуа увлечённо читал и наблюдать за ним сейчас оказалось крайне интересно: серьезное лицо, чуть сведённые брови, губы едва заметно шевелятся, проговаривая текст. Добин поймал себя на мысли, что совершенно бессовестно им любуется. Наверное, это не удивительно, ведь он всю жизнь восхищался Ли Сянъи, но как-то непривычно — это не было знакомым чувством восторга великий мастером. Фан Добин смотрел просто на человека и ему нравилась каждая его черта. Нравился ясный взгляд, нравились нахмуренные брови и чуть пухлые губы, изящные, но сильные руки. Продолжать в том же духе было опасно и, вероятно, непочтительно в отношении наставника, потому что вызывало незнакомые эмоции, которым Добин не знал определение. Он попытался пошевелиться и только теперь осознал, что почти весь перемотан повязками, ноги и рука отозвались болью, а в довесок заломило виски. Добин страдальчески поморщился, тихо застонав.

— Проснулся наконец, — облегченно выдохнул Ляньхуа, откладывая своё неинтересное чтиво, — как себя чувствуешь?

— Как сломанный манекен для тренировок, — честно признался Добин, — всё плохо?

— Сносно, — Ляньхуа тепло улыбнулся и протянул ему плошку с лекарством, — придется какое-то время провести в постели. Выпей, это укрепляющий отвар, тебе нужны силы для восстановления. Позже приготовлю еще кое-какие лекарства.

Фан Добин мимо воли скривился, ощутив знакомый запах горького снадобья. В детстве он проглотил их столько, что не смог бы сосчитать, и гадкий вкус навсегда отпечатался в памяти.

— Ну-ну, не вороти нос, это хорошее средство, — заметил его гримасу Ляньхуа, но потом, будто что-то вспомнив, хмыкнул и пересел на постель, поднося плошку к его губам.

Добину стало неловко, не маленький же, но спорить не стал — послушно выпил всё залпом. Лукавая улыбка личного лекаря затмила горечь напрочь. Прежде Добин всегда принимал лечение с мыслями о Ли Сянъи, но с его рук делать это оказалось куда приятнее.

— Хороший мальчик, — похвалил Ляньхуа, будто Фан Добин действительно был ребёнком, но эти слова вызвали только жар на щеках и ни капли протеста. А протянутая следом конфета вернула куда-то в прошлое, где молодой герой, первый мечник Цзянху обещал больному, слабому мальчишке взять его в ученики.

Фан Добин задумался, каким извилистым путём пришёл к желанной цели, но ведь он все же достиг её! А значит невозможного не существует.

— Ты сам-то в порядке? — спросил он, вспоминая битву Ляньхуа.

— Как будто это мне кости переломали, — фыркнул тот в ответ.

— Кости срастить легче, чем вывести твой яд, не увиливай.

— Я в полном порядке, насколько это возможно, — Ляньхуа даже не соврал. Почти. Сейчас его состояние серьёзных опасений не вызывало.

— Хорошо, — Фан Добин расслаблено откинул голову на подушку и прикрыл веки, — что-то меня опять в сон клонит, в том отваре случайно не было твоих чудо-порошков?

— Твой организм просто сильно измотан. Отдыхай, в ближайшие пару дней мы всё-равно никуда не поедем.

— Но нам нельзя терять время, — встрепенулся Добин.

— Мост так быстро не починят, а тебе нужно набраться сил, — возразил Ляньхуа, — несколько дней ничего не решат в нашем деле, не суетись, — и пока беспокойный больной не принялся спорить, вышел на улицу.

Ди Фэйшен сидел на ступенях в одиночестве. Всех своих людей он отослал с распоряжениями и теперь просто обдумывал дальнейшие действия. Ляньхуа, не задавая вопросов, устроился рядом. Проводить время с бывшим противником уже не казалось чем-то странным, даже о вражде вспоминалось как-то вяло, без огонька.

— Чем ты думаешь, делая столько глупостей в один день?

Вопрос прозвучал риторически и Ляньхуа только хмыкнул. Объяснить главе Ди такие вещи положительно невозможно. Но тот продолжил, будто ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ладно бы ещё барышню в беде спасал. Допустим, Цяо Ваньмянь — первую красавицу, но этого-то что? — Ди Фэйшен кивнул на дверь. — Не умирает, не искалечен больше допустимого. Знал бы тебя хуже, подумал бы, что у тебя странные наклонности.

— Это какие? — удивленно поднял брови Ляньхуа.

— Из этих, которые любят себя калечить.

— Глава Ди, у тебя весьма обширные познания.

Ди Фэйшен бросил хмурый взгляд, и Ляньхуа поднял руки, сдаваясь в бесполезном споре.

— Ладно-ладно, я сделал глупость. Доволен?

— Нет. Одну глупость ты признал, но другие делать не перестанешь.

Ли Ляньхуа действительно не знал, как объяснить свои поступки. Он не сожалел о них ни прежде, ни сейчас. Особенно сейчас. Разве есть что-то неправильное в желании защищать близких? Зачем жалеть себя, когда страдает дорогой человек?

— Думаешь поступил правильно? — Ди Фэйшен проявил чудеса проницательности для человека, которого не заботят чужие чувства. — Думаешь, защитил Фан Добина от страданий? Так представь, что бы он почувствовал, если бы ты умер, пока исцелял его от ничего не значащих травм, которые и сами легко излечатся.

Ляньхуа промолчал. Он не хотел ощущать себя пристыженным и не хотел в этом признаваться. Но Ди Фэйшен надавил на больное, на вину — его вечную спутницу. И вспоминалось выражение лица Сяобао каждый раз, когда Ляньхуа становилось хуже.