Глава 10 «Конец старой жизни» (1/2)

Как же удивительно, что на протяжении жизни в доме 302-бис по Большой Садовой на пятом этаже в квартире №50 Александра Ильинична ни разу не задумывалась: «Куда же пропадают люди?». Её не интересовала политика, не интересовал сложившийся строй, не интересовали события за пределами Советов, и всё что ей было важно — это она сама, её благополучие и возможность посвятить себя музыке. Она ни разу не задала себе вопрос: «Куда же пропала её тётка Анна Францевна?», ни разу не спрашивала о ней, ни о учителе музыки, что бесследно исчез, ни о других людях, которые также скоропостижно исчезали уже во время учебы в консерватории.

Было ли это магией или вмешательством тёмных сил? Конечно же нет. Саша не замечала, либо не хотела замечать всю ту чертовщину, что происходила на планете, в событиях которой дьяволу даже не нужно было участвовать. Люди сами сотворили это с собой, сами поднесли к своим горлам ножи, и строй Советов был тому доказательством. Сколько композиторов, поэтов, писателей, художников, всех тех, кто не захотел молчать, погубила эта система? Бесчисленное множество. А те, кто всё-таки старался молчать, заворачивая свою речь в угодную власти обертку, каждый день, каждую ночь боялся за себя, за семью и детей, боялся чёрной машины без опознавательных знаков, боялся звонка, боялся стука в дверь дома. Каждый человек стал друг для друга хуже самого злейшего врага.

И вот сейчас, с двух разных входов две группы людей в штатском бесшумно поднимались к квартире №50. Александра, одетая в легкое летнее зеленоватое платье ниже колена, сережки и ожерелье, подаренные Воландом, и бежевые туфли на небольшом каблучке, в последний раз посмотрела на одиноко стоящий в тени шкафа альт.

— Прощай, мой друг.

В коридоре её встретил улыбчивый Коровьев, немного изумленный образом девушки, но не показавший никакого виду, и сказал:

— Пора, госпожа. Мессир вас ожидает.

Пройдя мимо гостиной, дверь в которую была приоткрыта, через образовавшуюся щель Саша заметила ногу в дорогом чёрном костюме и лакированных туфлях, что не двигаясь лежала на полу.

— Это же?.. — альтистка испуганно посмотрела на идущего рядом клетчатого, но не стала продолжать свой вопрос, вовремя остановившись, ведь никто кроме сатаны не знал о её нахождении на балу.

— Ни о чём не переживайте, госпожа. Этот человек заслужил своей участи, — ответил Фагот, уводя её дальше.

«Никто не заслуживает убийства».

Плотные красные шторы полностью закрывали большое окно, образуя в спальне кромешную тьму. Воланд стоял спиной возле камина в том же сером костюме, но в шляпе и привычных кожаных чёрных перчатках, опершись одной стороной на трость. Александра зашла в комнату одна — Коровьев куда-то исчез. В дверном замке послышались какие-то манипуляции, из-за чего Саша напряглась ещё сильнее.

— Вы готовы? — обернувшись спросил сатана, протягивая девушке руку.

— Готова к чему? — звуки за дверью стали громче, кто-то перешептывался.

— К тьме.

Александра неуверенно подошла к мужчине и вложила руку в его. Сердце забилось быстрее. Глаза Воланда блеснули удовлетворенностью от её послушности, и он указал на камин, от которого образовывалась ещё большая тень.

— Нам сюда.

Дверь квартиры распахнулась, и в ближайших ко входу комнатам раздавались шаги со скрипящей подошвой ботинок, которые крайне скоро оказались возле спальни свиты. Подстегиваемая страхом, крепко сжимая ладонь сатаны, Саша сделала шаг в неизвестность, закрыв глаза.

В один миг она ощутила себя летящей, но то быстро пропало, и в лицо ударило яркое солнце, альтистка открыла глаза. Зелёные листья липы время от времени шелестели на ветру, в пруду, в котором настойчиво крякали утки, шумела вода, раскаленные за день плитка и лавочки вмещали в себя разного рода людей, что решили посетить это место. Чуть дальше слышались гудки автомобилей, шум колес и звонки трамваев, стук каблуков женщин и ругань двух подвыпивших граждан, которых разнимал вовремя подоспевший караул. Патриаршие Пруды никогда не вызывали в Александре столько радости и облегчения, как сейчас. Не было никакого желания спрашивать: «Каким образом они здесь оказались?», главное, что не в квартире.

Воланд, подставив лицо солнцу, хитро улыбнулся ему и посмотрел на Сашу, всё ещё цепляющуюся за его ладонь, но сразу же отпустившую, как только это заметила. На улице парило, словно перед дождем. Озорной огонёк плясал в зелёном глазу сатаны, и тот нашел своё отражение в зелёных глазах отчаявшейся альтистки. Прогулочным шагом они двинулись по Прудам, держась друг от друга на расстоянии, будто приятели.

— Надеюсь с остальными всё в порядке, — обеспокоенно произнесла девушка.

— О ком, о ком, но о них точно не стоит переживать. Я бы больше волновался за тех, кто пришел нас арестовывать.

Солнце палило, как в последние раз, и Александра сразу же упрела, но Воланду будто было вовсе безразлично на погоду, и он шёл, как ни в чём не бывало в своих кожаных перчатках. На горизонте показался знакомый островок тени — единственная лавочка, укрытая зеленью лип, занятая юной белокурой девушкой и не менее молодым парнем. На коленях их лежали листы бумаги, и ярко жестикулируя, юноша что-то рассказывал, а блондинка заинтересованно слушала его, подложив кулачок под лицо. В метрах ста показалась другая лавочка, знакомая уже не одной альтистке. Выполненная из чёрного камня прямоугольная арка с надписью «ПАТРИАРШИЕ ПРУДЫ им. МАРКСА» одним своим видом внушала чувство страха, не предвещая ничего хорошего.

Воланд заметил смятение Александры, как опустел её взгляд, как ссутулились плечи. Эта лавочка многое значила и для него, как бы удивительно это не звучало, ведь на ней вершилась история, да такая, что охватила в себе несколько жизненных линий не только непосредственных участников беседы, но и тех, кто был её свидетелем. Не будь Саши в тот день на Патриарших, ничего бы особо и не изменилось, но она там была, а значит собственноручно вплела свою жизнь в чужую, также как и её подруга из Варьете. В химии это называют цепной реакцией, в жизни же — случайным стечением обстоятельств.

Сатане хотелось испытывать Александру, быть может, причинять ей боль. Его забавляла её злость и обиды, потому сейчас, поравнявшись с аркой, он сел в центр пустующей каменной скамьи, положив одну руку на спинку, закинул ногу на ногу, выжидающе смотря на девушку, указывая глазами на место рядом с собой. Саша не двигалась с места, тупо смотря на чёрный камень. Мимо прошла колонна парней лет двадцати в военной форме. Несмотря на жару, альтистку пробрал озноб, взявшийся на первый взгляд из ниоткуда.

— Присаживайтесь, Александра Ильинична, в ногах правды нет.

Тут же её охватила необъяснимая злость, подстёгиваемая кривой ухмылкой Воланда, и озноб сменился растекающейся по венам лаве. Идти на поводу ей больше не хотелось, но и противиться она не могла, потому так и стояла, злясь на саму же себя. Сатана достал из внутреннего кармана серебристый портсигар, ловко выуживая оттуда сигарету, и закурил. Ему не нравилось поведение девушки, ему не нравилось, что именно она вызывает в нём те эмоции, о которых он даже не задумывался, на которые никогда не обращал внимание. И теперь, подобно младенцу, он только учился их контролировать, заглушать, а лучше всего игнорировать.

Едкий табачный дым, ведомый легкими порывами ветра, струился прямо в лицо Александры, пропитывая одежду своим неприятным ароматом. Пришлось сесть, но не под руку Воланда, а с другой стороны, и поодаль, оставляя между телами расстояние сантиметров так в двадцать. Саша смотрела на лавочку, на которой некогда сидели они с Соней, а сейчас на ней так полюбовно обнималась молодая пара, позабывшая о листах на коленях. Саша загрустила. Всего за несколько дней её жизнь превратилась в сущий кошмар, она потеряла подругу, парня, репутацию, и самым близким для неё человеком, если его так можно назвать, стал Дьявол, что является абсолютным абсурдом. Скажи она кому об этом, её бы сразу же запихнули в дом скорби и прописали еженедельные пилюли в виде электрошоковой терапии. Возможно, только один человек поверил бы ей, тот, кто угодил в лечебницу не без помощи сатаны.

Прямоугольная арка не давала много тени и из-за своего цвета привлекала ещё больше солнечных лучей, превращая сиденье в печку.

— Так это та самая прогулка с Дьяволом? — язвительно усмехнулась Александра, разглаживая складки платья. — Весьма уныло.

В отличие от мужчины облокачиваться на спинку скамьи Саша не спешила, ведь то было сродни тому, что самовольно приложить к себе раскаленные угли.

— Прошу прощения, забыл, что люди разучились наслаждаться тихими прогулками, — ответил Воланд, выпуская изо рта очередное едкое облако.

— Сложно наслаждаться ими, когда твое лицо обдувает табачным дымом, — девушка нервно теребила сумочку, смотря в небо.

— Вы не пробовали начать курить? Весьма успокаивает.

— Нет, и не собираюсь, — альтистка вскочила с места и добавила: — Если вы закончили свои издевательства, то я, пожалуй, ухожу.

— Куда-то спешите? — лицо сатаны резко стало непроницаемым. Быстрая смена настроений вводила в тупик. Сделав последнюю затяжку, мужчина кинул бычок на тротуар, встал со скамьи и раздавил остатки сигареты носком чёрных туфель.

— Нет… Я… — Александра смутилась. Ей не хотелось уходить. — Вы же сказали, что это прогулка. Какой смысл сидеть на лавочке?

— Как на счет кино? Вам оно нравится?

— Кино?.. — девушка опешила. — Не знаю, наверное нравится.

— Тогда не будем терять времени зря — сеанс скоро начнется, — Воланд подставил альтистке согнутую в локте руку, игривый огонёк вновь заиграл в его зелёном глазе.

«Никак не привыкну к его смене настроения».

Неспешным шагом Воланд и Александра, всё-таки вложившая свою руку, направились в сторону Малой Бронной, и окружал их сплошной раскаленный камень. В нынешней Москве не было места жизни — деревья и трава были только в парках, каждый свободный участок земли занимала стройка, казавшаяся бесконечной. Саша всё ещё отчетливо помнила, как каждое утро в одно и то же время под её окнами спиливали деревья, клали плитку, стучали молотками и ругались матом рабочие, что бодрило не хуже будильника.

Идти рядом с Воландом было волнительно. Он оказывал на девушку такое сверхъестественное воздействие, которое не смог бы переплюнуть даже самый красивый и сексуальный, по мнению общества, мужчина в мире, коим и являлся для Александры сатана. С одной стороны он сильно раздражал, выставляя альтистку на посмешище, с другой же, более явственной и доступной, Саша желала быть рядом с ним вечность. Как оказалось, только рядом с ним сердце её билось быстрее, рядом с ним она чувствовала себя увереннее, ощущала себя нужной, что, конечно же, спустя время казалось бредом; только его хотелось целовать и приносить радость, забыв про чувство собственного достоинства.

Вдалеке раздались тревожные сигналы, они, как песчаная буря, взялись из ниоткуда и с каждой секундой стремительно приближались, и вскоре на дороге показались три пожарные машины, гонящие на всех парах в сторону Садовой. За ними проехали несколько чёрных машин и одна небольшая машина скорой помощи. У Александры возникло чувство дежавю. Воспоминания, похожие на жидкую манную кашу, плавали в голове, не способные соединиться воедино, от чего и не получалось их как следует вспомнить.

— Это к нам? — бесцветно обратилась девушка, уже привычная к тому, что жила не одна, но после этого «нам», будто оно было чем-то интимным и семейным, она сильнее вжалась в рукав пиджака, смущаясь.

— Отсюда мне не видно, Александра Ильинична, — усмехнулся мужчина, кривя рот в фирменной полуулыбке.

«Вот же чёрт!» — подумала альтистка, после чего Воланд улыбнулся ещё шире, обнажая ровные зубы. Она менялась, формировалась под его неуклонным участием, в её глазах больше не было той детской наивности и непосредственности, но и блеска в них не поубавилось, наоборот, они сверкали ещё ярче, ещё яростнее пылал в них огонь, разжигая своими искрами пыл в сатане, о котором он уже давно позабыл. Длинная жизнь — это бремя, даже если ты всемогущий властитель ада, оно тащится тенью скуки, ненависти и одиночества. И как бы не хотелось познать, каково это быть нужным, быть большим, чем просто клоун на Его (Бога) подмостках, каждые прожитые год, столетия, переросшие в тысячелетия, усугубляли понимание собственных ценностей и желаний. Он впитал в себя людские пороки, и теперь он то нужное зло, что так требовал мир. Он — борец за правду и ненавистник лжи.

Проведя четыре дня с обычной девушкой, ставшей уже не совсем обычной, у Воланда появилось ощущение правильности происходящего. Пусть он никогда не будет способен на возвышенные чувства, о которых мечтала маленькая бабочка, Александра, побудившая его снова полноценно жить, явно была интересным и достойным внимания экземпляром. Возможно, с прожитыми годами, она, как хорошее вино, станет только краше, а главное мудрее, и наконец-таки сможет понять его.

Как ледокол, пара пробиралась сквозь толщу образовавшейся толпы, спешащей по домам с работы, и скрепились руками так крепко, будто их могло снести и разлучить течение. Все здания были как одно — похожими на предыдущее, иногда мелькали красочные вывески, иногда в прозрачных стеклах виднелись нарядные дамы и хорошо одетые мужчины, из окон более старых зданий с просевшим фундаментом, звучала живая музыка, почти не слышимая из-за шума бесчисленных шагов юного пролетариата. Ближе к площади, где был театр Варьете, толпа почти рассосалась и дышать стало чуть проще.

«Где-то здесь мы и встретились, — промелькнула мысль в голове Александры, и она смущенно отвела глаза в сторону, — так много всего изменилось. Совсем недавно я устроилась на работу, на этих бежевых ступеньках, заметенных снегом, я познакомилась с Мишей, на них же мы впервые поцеловались, и было это буквально пару дней назад. А что сейчас? Я иду под руку с Дьяволом, притворяющегося иностранным магом, так ещё не вижу в этом ничего необычного!»

— Почему именно Германия? — само собой вырвалось из уст девушки.

— Почему? — Воланд сделал паузу. — Я частенько там бываю, особенно сейчас.

— А что сейчас?

Сатана ничего не ответил и лишь загадочно улыбнулся, глаза были нечитаемы.

«Он что-то скрывает».

На углу улицы расположилось новенькое двухэтажное здание кремового цвета, напоминающее своим видом сплюснутую на полюсах коробку, что, в принципе, никак не отличалось от современных архитектурных сухих творений Советов, с высокими античными колоннами, на фасаде которого красовалась вывеска «КИНОТЕАТР», переливающаяся жёлтым и оранжевым, и афиша предстоящих сеансов.

— Четыре дня ведь уже прошли? — молебно спросила Александра, надеясь получить отрицательный ответ. Воланд кивнул, посмотрев на альтистку бесстрастным взглядом.

Всё внутри рухнуло, подобно тому, как разрушался бы бальный зал, если сразу же взорвался, распадаясь на миллионы мелких осколков. Мысли заметались, а на глаза были готовы проступить предательские слезы. Мир поделился на чёрное и белое, в чёрной части которого так жадно купалась альтистка, захлебываясь в собственных чувствах и бессилии.

«Он бросает меня».

— Вас никто не бросает. Время подошло к концу, и оно не терпит отлагательства.

«Этой ночью вы так не считали».

В большом светлом фойе, в котором ещё чувствовался запах краски и меловой штукатурки, толпились люди. Большие круглые потолочные лампы изредка мигали, от чего в глазах неприятно рябило. Несмотря на большое количество человек, коих было больше тридцати человек, Воланд вальяжно, глухо стуча по паркету тростью, обошел очередь и, дождавшись, обратился к кассирше с четким немецким акцентом, обворожительно улыбаясь:

— Guten Tag<span class="footnote" id="fn_37253622_0"></span>, уважаемая Любовь Александровна. Два билета, пожалуйста, на предстоящий сеанс.

— Мест нет, — буркнула кассирша, проставляя штампы, и те с громкими чмоками и невероятной скоростью приземлялись на листы бумаги. Саша удивлялась, как ещё не уничтожила возмущенная их наглостью толпа.

— Я думаю, что места найдутся, — в голосе сатаны послышались стальные нотки, но с губ не слетала кокетливая улыбка.

За застекленной стенкой с маленькой норкой для выдачи билетов сидела тучная блондинка лет сорока с короткой, уложенной по моде стрижкой, яркими розовыми губами, тонкими выщипанными бровями и густо накрашенными ресницами, на кончиках которых виднелись сбившиеся комочки туши. Подняв взгляд на наглеца и окинув его своими небольшими, карими маслянистыми глазками, на щеках блондинистой особы сразу же проступил румянец, видневшийся даже под внушительным слоем пудры, из-за чего выглядела женщина весьма комично.

«Вот же змей!»

— Да, вы правы. Два билета найдутся, — голос блондинки стал похожим на писк комара, да и сама она полностью раскраснелась.

«Бедняжка».

— Надеюсь, первые три ряда будут свободны, мадам? — томно уточнил Воланд, лишая ту дара речи обезоруживающей улыбкой.

Сразу после этого женщина напряглась так сильно, что на её лбу проступили две пульсирующих полоски синих вен, а губы, с местами съеденной от волнения помадой, она сжала в тонкую линию и еле выдавила последние слова, просовывая через окошко два бумажных листа:

— Конечно.

— С вами приятно иметь дело, Любовь Александровна. Auf Wiedersehen<span class="footnote" id="fn_37253622_1"></span>.

Как ни в чём не бывало, Воланд подошёл к лестнице, расположившейся в центре фойе и ведущей на второй этаж, где находились зрительные залы, и сняв шляпу, посмотрел на Александру, всё ещё стоявшую возле кассы. Отмерев, девушка быстрым шагом маневрировала среди очереди, возмутившейся неожиданным уходом встревоженной кассирши.

— Вот же курва! — не выдержал один гражданин в конце очереди, выкрикивая парочку ласковых слов вслед уходящей белокурой женщине.

— Что это только что было? — шептала Саша, поднимаясь с Воландом по ступеням, инстинктивно поджимая в узких туфлях пальцы. Боязнь лестниц с ней останется на всю жизнь.

— Вы о чём, Александра Ильинична? — с серьёзным лицом поинтересовался мужчина, удивленно выгнув одну бровь над искрящимся смехом зелёным глазом.

— Вы знаете о чём я, — альтистка закатила глаза и продолжила: — на этой женщине лица не было! Неужели это всё ваши чары?

— Что вы, Александра Ильинична, это моё природное очарование, — ответил он, посмотрев самым невинным взглядом.

— И многим дамам вы разбили сердце своим очарованием?

Александре захотелось дать себе несколько подзатыльников и желательно залить рот клеем, дабы больше не произносить сегодня так и льющиеся изо рта необдуманные слова. Воланд снисходительно улыбнулся, протягивая два билета контролеру. Тем временем их встретил на половину полный зрительный зал, чем-то напоминающий зал в Варьете, но, естественно, значительно меньше. Обитые бордовым велюром сиденья с прямыми спинками и низкими деревянными подлокотниками стояли в несколько широких колонн. Как и пожелал сатана, первые три ряда были свободными, и он указал на второй из них, пропуская альтистку вперед. Приглушенный свет ламп, таких же, что и были в фойе, создавал приятную атмосферу спокойствия и уединения, но Александра сидела как на иголках, ощущая невидимое давление, исходящее от сидящего слева мужчины.

— Если дамы пожелали, чтобы их сердце было разбито, то что я могу поделать?.. — неожиданно сказал Воланд, пристально смотря на Сашу.

Альтистка чуть не подавилась воздухом от поднявшегося возмущения, щёки её покраснели, хотелось тут же встать и уйти.

— Будь у вас сердце, вы бы никогда такое не сказали, — презрение сочилось в каждой произнесенной букве.

— Оно у меня есть, — Воланд крепко схватил токую кисть Александры, прикладывая ту к левой части груди. Под слоями одежды почувствовалась чуть заметная, почти неуловимая пульсация, прерываемая и возобновляемая каждые десять секунд, — чувствуете? Оно есть, — повторился он, накрывая холодной ладонью пальцы девушки, и прижимая к себе ещё сильнее, — но в нём нет места любви.

У Саши перехватило дыхание от такой откровенности. Ощущать в Воланде что-то человеческое, что-то простое для понимания было странно и волнительно, и это точно не было тем, чего ожидаешь услышать от сатаны. Но в то же время, внутри девушки боролись два противоречащих друг другу чувства: безграничное понимание и полное отрицание, рвавшие в своей борьбе её душу. К горлу подступил ком, мешающий дышать полной грудью. Рука дрожала под твёрдой хваткой мужчины. На фоне мечущегося из стороны в сторону сердца, гулким биением отзывающимся в ушах, звучал беззаботный смех девушки с задних рядов в сопровождении целого хора шепчущих.

— Если в нём нет даже маленькой клеточки для любви, тогда почему вы так добры ко мне?

— Нет, вы не правы. Доброта явно не то слово, Александра Ильинична, — ответил он убирая руку альтистки с груди.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Спасаете меня, исполняете мои желания, дарите украшения, — девушка коснулась ожерелья, — и всё ради чего?

Зал разразился фанфарами труб, оповещающих о начале фильма. Свет потух и над головами зрителей заструился туманный белый луч, транслирующий на тканевый экран заставку фильма: «Волга-Волга». Первые десять минут он действительно привлекал внимание Александры своей необычностью и новизной, знакомя альтистку с незнакомым для неё видом искусства, но чем дольше она смотрела на влюбленную парочку письмоносицы Дуни и руководителя оркестра Алексея, плывущую на пароме, на их непонимание и возникший на этой почве конфликт, тем нелепее казался сюжет. Саша ощущала себя не в своей тарелке, вертелась и не находила себе места, теребила ручку сумочки и кусала губы, глубоко вздыхая, Воланд же, напротив, с большим увлечением наблюдал за ходом картины.

«Какая же глупость! — Александра уже была готова плеваться. — Ничего глупее в жизни не видела. Даже самые примитивные постановки в Варьете уже кажутся не такими уж и примитивными».

Она посмотрела на сатану, откинувшегося на спинку, на его сосредоточенное лицо, с слегка хмурыми бровями, от чего между ними образовались неглубокие морщинки, пара прядей выбились из укладки и ниспадали на лоб, придавая мужчине мальчишеский вид. Обе руки лежали на подлокотниках, в то время как сама Саша облокотилась всего на правый, пальцы левой руки, спрятанной под чёрной кожей, неторопливо отбивали какой-то ритм. На острых коленях, как пики выступавших из-под натянутой ткани брюк, лежала серая фетровая шляпа. Наивность комедии уже не вызывала столько негодования, ведь на неё она более не обращала внимания.

«Еще немного и вы прожжете во мне дыру», — в голове альтистки раздался низкий голос Воланда, и сердце её ухнуло куда-то вниз, перевернувшись кувырком несколько раз. Этого хватило, чтобы Александра сразу отвела взгляд на экран, на котором нерадивый начальник небольшого кустарного производства не мог расслышать слова телеграммы, хором зачитываемой с застрявшего посреди водоема парома. Мысли смешались в одну кучу, но стыдно не было.

«Вы намного интереснее этого фильма, — проговорила в мыслях Саша, поражаясь своей смелости, от чего глаза её немного расширились и округлились, а сердце забилось в дикой истерике. Немного покосившись, она заметила довольную ухмылку Воланда, удивленно смотрящего прямо на неё. — Теперь вы намерены прожечь во мне дыру?»

Намеренно ничего не ответив ни устно, ни мысленно, он продолжал смотреть на девушку, действительно прожигая в душе дыру, щеки её налились краской, а на губах почти не осталось помады, съеденной от тревоги всего за час пребывания с сатаной. Александра ощутила себя снова голой, но даже тогда, на балу, мужчина не рассматривал её так пристально как сейчас, что, несомненно, смущало ещё больше, каждый миллиметр открытой кожи опалялся вниманием, расцветая подобно бутонам красных роз. Они словно вернулись в начало, когда никто из них не смел прикоснуться, и у каждого были на это свои причины, когда они приглядывались друг к другу, не упуская из вида каждую мелькнувшую эмоцию, каждое изменение во взгляде, каждую неозвученную мысль.

За долгих четыре дня в жизни обычной московской девушки произошло масса событий, которые могли по своей значимости с легкостью переплюнуть все прожитые годы. Её радовало, что последние дни жизни были так насыщенны. А они определенно были последними. В эти дни она познала и горести, и радости, познала каково быть желанной и возжелала сама. Альтистка узнала, что зло, кои правда существовало, может быть добрым, если само этого пожелает.

Окончательно потеряв основную нить фильма, Александра просто смотрела на экран, не замечая ни сменяющих друг друга кадров, ни громких песен и возгласов актеров, полностью погрузившись в размышления.

«Зачем я ему? Я даже не знаю в каком направлении мне думать, ведь он не дает ни единой подсказки. Может я ему уже и вовсе не нужна? Может после этой ночи я ему больше не интересна? Но если ему действительно был нужен только секс, то почему не овладел мной раньше? Если так посудить, то прояви он чуть больше напористости, я бы без сомнений отдалась прямо на заднем сидении машины, уезжавшей из Грибоедова, и мне было бы совершенно наплевать на реакцию Азазелло».

На ногу чуть выше колена легла чёрная перчатка, не сильно, но властно обхватывая успевшую покрыться легкими мурашками кожу, спрятанную под зеленоватой тканью летнего платья. Погрузившись в свои мысли, Саша не заметила как сгустился вокруг воздух, ставший тяжелым и плотным, словно перед дождем, он искрился невидимыми для зрения молниями, заряжая своими вспышками нервные окончания. Воланд не смотрел на Александру, но ему этого и не требовалось — ни одна мысль не проскользнула мимо него. Маловероятно, что ей было бы всё равно на рыжего демона, но идея была крайне заманчива.

— Ваши мысли мешают смотреть фильм, — соблазнительно проворковал мужчина, слегка наклонившись к Саше, чтобы она могла его услышать сквозь громкие экранные диалоги. Образовалось терпкое трезвучие из покоящейся на ноге руки, льющегося чуть ли не из самого ада томного голоса и собственного напряжения в теле девушки.

— Мои мысли… — альтистка взглянула на Воланда как испуганная лань и, поборов приступ волнения, положила свою руку поверх его, царапая перчатки чуть отросшими ногтями. — Дайте угадаю — вам понравилась последняя из них?

Саша предполагала, что он может смутиться, что её слова заставят его испытать хоть крошечную долю той тягостной неловкости, которую он вызывал своими манипуляциями и издёвками.

Юбка платья ненавязчиво заскользила вверх, без труда поддаваясь цепкой чёрной коже, и собирающаяся с каждой секундой ткань приятно ласкала внутреннюю часть бедер, мурашки с новой силой пробежались ногам, собираясь тугим узлом внизу живота. Александра не сразу поняла, что только что сказала, но как только осознание всё-таки её достигло, она была готова проклясть свой язык и отправить тот в изгнание, приправив щепоткой мучительных страданий.

— Особенно последняя, — прошептал сатана, касаясь губами её шеи.