Подростковые проблемы (1/2)

Кирса с завидным упорством рассматривала кухонное убранство, хотя она и так знала каждую полочку, каждый настенный шкаф, каждый угол, каждый изгиб в самых мельчайших деталях — росла здесь с самого рождения. Проводила вполне счастливое детство, которое порой неизбежно проряжалось лекциями от родителей. Иногда понятными полезными, а временами, как и сегодня, абсолютно бессмысленными и раздражающими. И всякий такой раз девушка старалась отвлечься хоть на что-то, чтобы не сорваться и не вспылить самой. Сегодня особенно. Молчаливое изучение интерьера, собственных рук помогали неплохо. Игра света, цветов, стиля — у матери неплохой вкус. Декоративные столбики, нежно-голубой цвет нео-прованса, ромбовидные перекрестья в стеклянных дверках. Лампы двух видов свечения, но оба выгодно подчёркивали обстановку. Красивую, при том семейно-уютную. Сегодня она видела это глазами человека, посещавшего дополнительный предмет: «Дизайн». Школа в соседнем районе предоставляла своим подопечным действительно обширный спектр помощи в развитии. Не даром туда проводились жёсткие вступительные экзамены, и совершенно не зря приходилось тратить едва ли не два часа на дорогу последние лет семь. Конечно, порой это доставляло своих проблем, но Кирсе нравилось там учиться, а ещё посещать кружки, мастер-классы, что проводились в городке рядом, и в этом плане шло благополучно до середины этого учебного года. Январь, точнее, одна январская поездка в Денвер<span class="footnote" id="fn_33868230_0"></span> всё изменила.

Именно учёба стала поводом для сегодняшней ругани. Откровенно снизившиеся до C и D оценки, прогулы, а сегодня родители в довесок узнали, что их пятнадцатилетнее чадо сдало Академический оценочный тест<span class="footnote" id="fn_33868230_1"></span>, какой сдают обычно в одиннадцатом классе. Позвонили из школы, сообщили о средних результатах, но сам факт сдачи стал для родителей потрясением. Саму девушку это не волновало, как и баллы — почти тысяча по меньше шкале. Она набрала достаточно для колледжа, хотя если бы подготовилась получше, наверняка, получила бы довольно приличный результат. Но она не могла найти в себе сил — все уходили на то, чтобы просто каждый день вставать и стараться быть сильной. А если бы решила остаться в школе и сдавать этот тест в следующем году, то результат гарантировал бы ей допуск в хорошие университеты. Но об этом Кирса даже не думала. Ей бы кое-как дотянуть этот учебный год и податься в колледж. Желательно в другом штате. Подальше отсюда. От проблемы. Осталось продержаться часть марта, апрель, май, июнь. И целый тяжёлый разговор сегодня, может, послезавтра и много грядущих дней.

Она выдохнула, уже даже не делая вид, что внимает старшим. Говорила по большей части мать. Ксара яростно сверкала зелёными глазами, уже истрепала уложенные в объёмный пучок тёмные волосы, ворот домашней серебристой блузы тоже выглядел помято. Вытянутое лицо с тонким носом, бровями, подчёркивающими миндалевидный разрез глаз, полными и чувственными губами, несмотря на очевидные недобрые эмоции, всё равно смотрелось мягким и плавным. Сидела напротив, что-то увещевала о возможностях, о будущем, об ответственности, о том, как надо и как не надо. Что ни одна подростковая проблема не стоит того, чтобы гробить свою жизнь в дальнейшем. Что не время для этого глупого и непонятного протеста. Отец, одетый в камуфляжные спортивные штаны и белую майку, стоял, оперевшись поясницей о разделочный стол, скрестил обнажённые, сильные руки на широкой груди и хмурился. Реджинальд молчал — поглядывал проницательными, умными серо-голубыми глазами на дочь. Золотисто-рыжие волосы откинул назад. Его ровное, пропорциональное лицо, вписывающиеся в эталоны красоты, не отражало ничего кроме собранности и недовольства. Он вместе с женой были очень прекрасной парой: оба статные, оба красивые. Мать работала тренером в фитнесс-центре, и дочь знала, что для неё, бывшей проститутки, работа на самом деле отдушина. Когда труд телом приносил чистые деньги и белую пользу. Отец же исхитрялся сочетать две работы, и обе на себя. У него имелся наследный заповедник, за благоустройством коего тот следил особо тщательно и ревностно, а так же частный кинологический центр — для души и от любви к собакам.

Странная пара, но такая идеальная в своей любви. Это проявлялось во всём: взглядах, жестах, внимании, взаимном уважении. Даже сейчас Реджинальд позволял Ксаре выговариваться, и дочь видела это. Сама поступала так же — женщина просто переживала, ощущая свою беспомощность. Возможно, и гнетущую память своей тяжёлой юности. Они так же неплохо справлялись с родительской ношей, Кирса понимала всё с холодной отстранённостью. Но понимала она и то, что ей помочь они не сумеют. Не поймут и сделают всё ещё хуже. Как только прокралась слабая, полупрозрачная мысль о том, чтобы рассказать им о своей «подростковой проблеме, через которые все проходят, и не стоит драматизировать», девушка сжала пальцы с обгрызенными ногтями и вновь переключилась на убранство кухни, где они провели столько дней вместе, столько воскресных завтраков, поздних ужинов, семейных готовок. Не только с ними… С ним тоже. Это было в самом деле хорошее время. Радостное, безмятежное, счастливое. Чаще всего разговоры нравоучений устраивали отчего-то на кухне, хотя имелось достаточно иных, более подходящих комнат в их доме. Достаточно большом и просторном для их небольшой семьи из четырёх человек, и ученица десятого класса мельком подумала о том, что родители, должно быть, хотели завести больше детей. А вышло, что у них лишь старшая дочь, которую сейчас ругали, и младший сын, благоразумно державшийся в стороне где-то на втором этаже. Девушка мыслями скользнула к брату, стараясь игнорировать назойливый фон из взбешённого и сокрушающегося голоса матери.

Фланн младше её на восемь лет, но родители старались дать ему не меньше, чем старшему отпрыску, даже больше. Это не вызывало ревности, и Кирса радовалась успехам мальчика — тот рос явно будущим спортсменом. Пока ему особо нравился хоккей, и Реджинальд с Ксарой даже собирались на следующей неделе поехать с ним на турнир команды, в которую сынишка входил. Это радовало и девушку, но совсем по-иному. Несколько недель она будет предоставлена сама себе. Покою. И он не сможет ей досадить. Она уже месяц как удачно избегала его и попыток смириться, что её чувство имеет право на существование. Даже если для него это лишь какая-то игра.

— И что ты молчишь, Кирса? — потребовала матерь, легонько стукнув кулаками по лакированной светлой столешнице. — Что ты устроила? Что происходит с тобой вообще?!

Девушка сжала зубы, удерживая нелицеприятный и опасный ответ на языке, потом заставила себя выдохнуть и встать с уже порядком нагретого места. Стул из дерева тяжело прогохотал по полу, сказав всё за нерадивое чадо. Она просто молча развернулась и вышла с кухни, не оглядываясь.

— Кирса! Вернись! — потребовала возмущённая мать, и в голосе страх впервые пересилил все прочие эмоции.

Но ей было плевать на истеричные беседы матери, что по звукам вскочила на ноги. Всегда было, но сейчас у неё просто не оставалось сил выслушивать её и изображать из себя хорошенькую дочку-умницу как обычно. Слишком много всего.

Девушка смотрела себе под ноги, стараясь ни о чём не думать, бесшумно шла к себе в комнату. Тёмный и тихий коридор, свет с кухни таял с каждым шагом, позволяя погрузиться в милостивую тень.

— Остынь, Ксара. Она дала тебе выплеснуть эмоции, теперь дай ей сделать тоже самое, — донёсся мрачный голос отца.