Часть 1 (1/2)

— Мистер Поттер, в вашем состоянии нет ничего необыкновенного или смертельного. Это не проклятие. Дело в том, что вы — полукровка, данная проблема присуща по большей части магглам, вот вам и передалась по наследству склонность к подобному, — говорит Янус Тики, целитель, специализирующийся на ментальных болезнях. — Вам нужен рациональный режим дня, полноценный сон, здоровое питание, отказ от вредных привычек, физическая активность. Очень хорошо помогает йога.

— Мне это говорили уже тысячу раз другие целители, — раздражённо перебивает Гарри. — Это не помогает.

— А я повторю это в тысячу первый раз, — спокойно отвечает мистер Тики. — Отнеситесь к рекомендациям серьёзно. Извините, но в ваши мешки под глазами можно картошку складывать.

— Это потому что я не могу спать! — Гарри сжимает кулаки. — Как можно ложиться спать, зная, что утром будет это?!

— «Это» — называется сонный паралич или синдром старой ведьмы. Ваше сознание просыпается раньше, чем тело, а ваше подсознание обрисовывает реальность галлюцинациями, где вам и мерещится, что грудь что-то сдавливает. Поверьте, вы не первый и не последний пациент, страдающий синдромом.

Мистер Тики неприязненно косится на Гарри, а тот обречённо вздыхает, собираясь уйти.

— Понял. Я обошёл столько менталистов, но никто не может мне помочь.

— Просто попробуйте действительно соблюдать простейшие рекомендации, — назидательно говорит мистер Тики на прощание.

Я смотрю на бледного исхудавшего Гарри и вспоминаю наши первые встречи. Он обратился ко мне, отчаявшись отыскать спасение в традиционных целителях разума. Альтернативная колдопсихотерапия, что я практикую, незаслуженно мало распространена. Её ждёт большое будущее уже в скором времени, а я встану у истоков.

С первых же сеансов мы с Гарри ощутили взаимное притяжение, словно нас связывала тонкая красная нить, пронизывающая время и пространство, пытающаяся нас соединить вместе.

Он поделился своим воспоминанием о посещении мистера Тики, и я видел, каким Гарри был напуганным.

Он рассказывал мне о своём недуге, но я знал, что есть и кое-что, о чём молчит. Нить натягивалась сильнее с каждым сеансом, угрожая схлестнуть нас лицом к лицу. Я ощущал в Гарри духовное родство, и все существующие этические принципы бились, как очки, что он вечно ронял в моём присутствии. Скоро ни одно заклинание будет не в силах их починить.

Я наплевал на принципы, укладывая Гарри в свою стылую постель одинокого холостяка. Он слёзно упрашивал трахнуть его лицо, а кто я такой, чтобы отказывать своему страждущему пациенту?

Однако наши сеансы продолжались, потому что других вариантов у Гарри не было, но хочу заметить, что терапия стала немного продуктивнее, Гарри открывался мне всё больше. И это казалось интимнее, чем секс.

— Что ты видишь на этих картинках? — спрашивал я, ради приличия показывая стандартные изображения пятен для психодиагностики.

Гарри смеялся, заливисто, искренне, сверкая полоской зубов, и говорил, что везде видит фаллические символы, потому что я вызываю дикое желание трахаться, а не рассматривать картинки. Я настаивал, что нужно разобраться сначала с его недугом, но Гарри убеждал, что стало легче.

Легче не стало. Я сижу на кровати и смотрю, как ранним утром он корчится в нашей постели, обуреваемый иллюзиями и галлюцинациями, не в силах пошевелиться. Надеюсь, Гарри пользуется моим советом, что нельзя вырываться всем телом из этого паралича — увязнешь сильнее. Я думаю, что он представляет, как шевелятся пальцы на ногах, расползается тепло по телу, замедляется дыхание.

Гарри не рассказывает, что видит после пробуждения. Меня уязвляет недоверие, но в то же время, я, как специалист, понимаю, что не каждое своё видение можно рассказать. Такая амбивалентность собственных эмоций расшатывает моё привычное спокойствие. Я делаю вдох, считаю до десяти, медленно выдыхаю и продолжаю жить дальше. То есть, смотреть на Гарри и его мучения. Он стонет, часто дышит, извивается (ах, негодник, не внимает таки моему совету не двигаться) и погрязает в своих грёзах глубже.

Я ощущаю себя странно. Меня неистово возбуждают его громкие стоны, россыпь капелек пота на лбу и шее, вздувшиеся вены на руках и висках и даже намокшая ночная пижамная рубашка. Треугольник загорелой груди так и манит уткнуться в него лицом, вдыхая пряный запах пота. Я болен, болен Гарри, и мне нравится в нём абсолютно всё — природное, настоящее, не приукрашенное духами или одеждой. Тяга к нему ненормальная, я даже сказал бы, противоестественная. Только однажды я чувствовал что-то подобное. То, что гоню прочь из своей головы.

Я сдерживаю себя, чтобы не запустить руку в штаны и не начать дрочить, потому что в присутствии мучающегося Гарри — это неправильно. Приходится смотреть на его приоткрытый рот и терпеть, ощущая, как моя обнажённая душа стремится к его, по-родственному близкой.

Когда наконец Гарри удаётся спастись из цепких лап Морфея и иллюзий, обрести вновь способность двигаться, я хмуро на него смотрю.

— Что? — он трёт помятое лицо.

— Расскажи мне, что ты видишь?

На его лице мелькает смесь испуга и жалости.

— Нет, нет, я не могу.

— Тогда покажи воспоминание, — прошу я. — Я думал, ты мне доверяешь, Гарри.

Тот задумчиво-тоскливо возвращается в мир своих видений, плечи дрожат, а спина горбится как под непосильным грузом. Мне даже жаль его, но, в конце концов, необходимо, чтобы он признался.

— Это всего лишь сонный паралич, говорите мне вы, менталисты, — я слышу укор в голосе Гарри. — И я, может быть, согласился бы, но вот только почему в моих видениях всегда присутствует один и тот же человек? Вернее, я не могу назвать его человеком — это монстр. И он вступает со мной в сексуальную связь.

Я смеюсь.

— Видения, сопровождающие паралич, частенько имеют интимный характер. Люди могут вступать в связь и с монстрами, и с демонами, и с вампирами, да черт возьми, даже с животными! Ты не удивил, Гарри. Зря скрывал так долго. Это укладывается в картину синдрома. Ты покажешь мне воспоминание?

— Я потом не смогу смотреть тебе в глаза, — признаётся Гарри, а я еле сдерживаю улыбку. Такой он смешной и нелепый.

Но я должен получить воспоминание, это поможет всем нам.

— Ничто не отвернёт меня от тебя, — говорю я ободряющим голосом, доставая палочку. — Позволь мне увидеть.