тяжелая (2/2)
Есть вечная мерзлота, а есть вечная ночь со скрипящими половицами в пустой квартире, с шушуканьем под обоями.
Сергею жалко себя, от этого тошнит еще сильнее: от своего собственного, от жизни, от мысли о завтрашнем дне.
Он хочет неожиданного чуда и разрешения своих проблем, а потом он вспоминает, что чудес не бывает – это раз, и его проблемы – это вообще не проблемы, а какая-то надуманная туфта, – это два.
Сам себе выдумал ад, сам в н?м обжился. Попривык и втайне думает, что тут, в общем-то, комфортно.
– Да какого хрена?
Арт?м его ловит за локоть, вопрос неожиданный, они даже не разговаривали – Сер?жа просто проходил мимо.
– Сергей, какого хрена? Что не так?Хватка на руке неприятная, хочется отд?рнуть руку, прошипеть что-то в ответ, встать на дыбы, огрызнуться...
Не успевает даже рот открыть, как:– Я сильно за тебя переживаю, – сказанное тихо и уже не с таким злым запалом, сказанное человеком, который действительно переживает.
Сергею сразу же становится стыдно. За свои необоснованные страдания, за эгоизм, за то, какую драму он разыгрывал перед самим собой и перед близкими.
Арт?мова рука вверх по предплечью, тянет на себя, и Сергей поддаётся. Он так давно этого хотел. В объятиях ты беззащитен, ты безоружен и уязвим.
В объятиях Хорева Сергей в самом безопасном месте, как в крепости и за каменной стеной.
Он ни единого нерва Арт?ма не стоит, что уж о грошах говорить.
Сергей вдыхает запах футболки, которую Хорев носит уже который день. Так должен пахнуть дом. Он обнаруживает, что молчит. Он так давно молчит, что слова кажутся незнакомыми и чужими.
Сер?жа прячется в объятиях друга, прогоняя от себя мысль, что где ни прячься, никуда то самое не уйдёт.
– Поговори со мной, Сер?ж, – Арт?м отстраняется, оставляя руки на плечах Карамушкина, чуть наклоняется, будто успокаивая испугавшегося реб?нка.
У Сергея сухие губы и он с болью их разлепляет, чтобы, наконец, ответить:– Будто прожил маленький т?мный век.* У Арт?ма пляж под футболкой, там – горячее сердце, к которому хочется приблизиться, как к буржуйке ластились арестанты в ГУЛАГе. И Сер?жа искренне не понимает, за что ему такое счастье. У Арт?ма море ("не выплюни меня на берег") в глазах, и когда Сер?жа в них смотрит, ему слышатся их юные голоса. У Сергея кислая мина, серая кожа лица, будто он только выпал из могилы, потревоженный трактором, который рыл кладбище, хронические синяки под глазами.
Но он просыпается одним утром, и будто ничего нового. Утро снова серое и тяжелое, вот только лопаты, которой он в себе копался, на прежнем месте нет.
– Я злой и плохой человек, – звучит как описание персонажа в детской постановке.
– Бред, я знаю, что ты добрый, – говорит ему Арт?м.
Сер?жа тупит взгляд, добрый – ага, Т?м, загляни мне в пасть. Видишь эти клыки?Я тебя и пальцем не трону, но научу любить боль.
Пускай Арт?м – радуга после страшного ливня. Чтобы дождаться е? появления, нужно переждать дождь.
Года в огне, Сер?же уже хочется перевернуть страницу, оказалось, что даже для того, чтобы чувствовать себя счастливым, нужна храбрость.
Когда забитые пальцы Арт?ма касаются сер?жиных, это ощущается, будто он сунул ладонь в угли после костра.
Тикает метроном или тикают часы на стене, они оба на кровати – молча протягивают по покрывалу друг к другу ладони, откинувшись на спинку.
Сергею несомненно страшно, страшно, что он может Арт?ма ранить, еще хуже – скормить страху, который скалит зубы там, у него внутри.
Но они с Хоревым – одной крови. Может, это групповой гипноз, и это действительно метроном тикает, а не часы.
Они сцепляют пальцы, глядя в стену напротив, и Сергей сдерживает рвущиеся с языка слова: "Мы встретились в странный период моей жизни.", потому что встретились они давно, тогда, когда оба еще не знали, что жизнь может быть странной.