Глава 27. Режининья (2/2)

— Спасибо, но из-за болей мне очень тяжело сосредотачиваться на чем-либо. Я не любила особо читать, не до этого было, — усмехнулась Режининья. — А вот плавать в океане или в бассейне — я в первых рядах, я быстрее всех! Всегда мечтала быть тренером или учителем физкультуры, но сейчас уже дышать не могу, даже не знаю, как бегала от полиции, — на этом она хрипло засмеялась, однако в груди моментально стало больно. Мэл сжала ее плечо в знак утешения.

— Ну, не вешай нос. Представь, что ты все-таки поправишься, а Сесеу добьется твоего освобождения, скажем, через четыре года, или амнистия какая-нибудь произойдет, — начала фантазировать Мэл. — Какой будет твоя жизнь? Просто помечтай, мечты ведь дают нам силы. Кажется, нам о таком тоже в рехабе говорили.

— Я бы мечтала о своем доме где-нибудь в глуши или на берегу моря, — протянула Режининья, представив это в красках. Небольшое бунгало или дом в сельской местности, свежий воздух, солнце и совсем мало людей вокруг. Мечтать оказалось даже приятно. — А вот чем заниматься, не знаю. Если бы жила где-то на юге, завела бы животных, продавала бы молоко и мясо. Денег мне много не надо, я умею довольствоваться малым. Либо стала бы учительницей младших классов, воспитательницей или няней. Хотела бы жить подальше от больших городов, там почти нет наркоторговцев.

— Вот видишь, как много ты придумала, — улыбнулась Мэл. — Очень хорошие мечты, я бы хотела, чтобы они сбылись.

— Да, я тоже верю в тебя, Режининья. И мне кажется, ты бы поладила с детьми, а вот про село — любопытно, — хмыкнул Нанду, сомневаясь в том, что за пределами Рио, Сан-Паулу или других больших городов не так распространен наркотрафик. В последнее время он стал интересоваться распространением наркотиков в Бразилии, и масштабы этой проблемы ужасали. — Я же больше люблю городскую жизнь, но в селах есть своя прелесть. Ты бы не пропала там, это точно…

***Да, друзья поддерживали Режининью, как могли, однако она не шла на поправку. Лекарства, переданные Мэл, не помогали, а врачи никак не могли поставить точный диагноз, помимо запущенного пневмоторакса. Один предполагал, что у Режининьи обычная тахикардия, другой настаивал на ишемической болезни сердца, третий был уверен, что имеет место тромбоз, при этом каждый допускал наличие всех этих болезней. Этими соображениями Режининья поделилась с Нанду, который пришел к ней на этот раз один, без Мэл. Они прогуливались туда-сюда по коридорам больницы, жалея о том, что в подобных заведениях не предусмотрены скверы. Режининье не помешал бы свежий воздух.

— Иногда мне кажется, что я могу скоро умереть, просто уснуть и не проснуться наутро, — проговорила она, делая глубокий вдох и морщась от боли в груди, отдающейся куда-то в спину. — Очень болит сердце, а еще эта одышка… Сегодня я не смогла перевести дыхание и встать с кровати от боли, пришлось звать медсестру. Что мне делать, Нанду? Ты ведь учишься, ты справился с зависимостью. Я так жалею, что сбежала из диспансера, что пристрастилась к этому дрянному крэку в тюрьме…

— Для начала тебе нужно поправиться в физическом плане, — сейчас Нанду видел, что Режининье нужен друг, а не психолог. — Возможно, тебя нужно показать более квалифицированному врачу. Я поговорю с синьором Виктором, моим начальником — он может кого-нибудь знать. А дальше — я же вижу, что ты хочешь завязать, я помогу тебе.

— Спасибо, буду рада, если у тебя получится, — проговорила Режининья, не веря в благополучный исход, и вдруг спросила. — А что у вас с Сесеу? Вы все еще не помирились? Все-таки он неплохой человек, который может многого добиться, лишь бы не переживал так каждое поражение. И еще Сесеу всегда с такой теплотой отзывался о тебе, а после вашего расставания приходил будто в воду опущенный.

— Н-нет, — Нанду не хотел нагружать Режининью собственными проблемами, кроме того, он не вполне понимал, почему не может воссоединиться с Сесеу. Они могли бы встретиться вечером, поужинать в недорогом, но приличном ресторане, а после — кто знает? — переместиться в квартиру в Тижуке, посмотреть фильм или поговорить о разных интересных вещах. Возможно, вечер бы перетек в страстную ночь и теплое, наполненное нежностью утро. Нанду жаждал этого, но одновременно и боялся, а чего, не осознавал. Очередных вспышек ревности, отказа со стороны Сесеу или чего-то еще? — Почему ты спрашиваешь? Разве ты не злишься на Сесеу?

— Нисколько не сержусь, он сделал все, что мог, — проговорила Режининья. — Мой тебе совет: вернись к Сесеу. Ты ведь тоже его любишь, я вижу. Моя память не пострадала, в отличие от всего остального, и я помню, как часто ты говорил о Сесеу, находясь в употреблении.

— Что? Когда это было? — Нанду изумился. Конечно, подсознание посылало ему сны, в которых он, еще употребляя, страдал по Сесеу, но вспомнить подобного он не мог. Нет, сейчас он был уверен в том, что искренне любит Сесеу, но разве мог он полюбить его в прошлой жизни, когда употреблял?

А Режининья помнила. В ее голове вихрем пронеслись обрывки разговоров, в которых Нанду на трезвую голову говорил вещи, непривычные для парня, переспавшего ни с одной девушкой из их компании. «С завтрашнего дня завязываю, хочу взять пример с Сесеу. Все-таки он сильный человек и, проводя время с ним, я смогу отказаться от наркотиков», — обещал Нанду, а на следующий день действительно не пришел в фавелы. «Сесеу очень солидно выглядит в костюме, он похорошел за то время, пока я не видел его. Кажется, на мне костюм никогда не сидел так идеально», — рассуждал Нанду, когда они, едва не сорвав свадьбу Леонидаса Ферраза, утром шли на встречу с наркоторговцами. А в тот день, когда Нанду пришел на следующий день после концерта его бывшей группы и попросил последний «косячок», произошло и вовсе нечто странное.

Было ожидаемо, но одна затяжка переросла в ночь, подернутую сладковатым дымом и белой пеленой. Музыка, дурь, незнакомые люди — все так привычно и уже порядком набило оскомину. Наркотик приносил лишь неприятные ощущения во всем организме, и в то же время его было мало. Ночью неспособная уснуть Режининья вышла на открытую веранду дома и увидела Нанду, чьи кудрявые волосы развевались на сильном ветру.

— А ты что здесь делаешь? — спросила она, внутренне сжимаясь не только от тошноты, но и от всего, что было ранее. Во время вечеринки Режина переспала с каким-то незнакомым парнем прямо на глазах у Нанду, и ей казалось, что он запросто может вспылить и распустить руки. Но он лишь покосился на нее и ответил:

— Не спится, — проговорил Нанду. Режининья заметила, что он абсолютно трезв. И когда только успел, неужели сидит на улице уже давно? — Иногда мне хочется, чтобы кто-то обнял меня. Так, как Сесеу сегодня — вроде по-дружески, но так крепко, как не обнимал никогда. Мне было так приятно, тепло и даже… жарко, что ли.

— Нанду, ты правда протрезвел? — уточнила Режининья, и парень закивал. Тогда она подошла поближе и обняла Нанду. Держала его в объятиях, наверно, около минуты, крепко сжимая и поглаживая по спине и плечам, уткнувшись лицом в тощую грудь. Отпустив Нанду, Режина спросила. — Ну что, полегчало?

— Нет, нисколько, — честно (как ей показалось) ответил Нанду. — Он выше ростом, и более крепкий, чем ты… В общем, я не знаю, не хочу разговаривать об этом, — и, окончательно замкнувшись в себе, он направился к океану, а наутро снова погрузился в употребление…

— Да, неоднозначная ситуация, — согласился Нанду, выслушав эту историю. — Знаешь, я часто думаю о том, как сложилась бы моя судьба, если бы я остался с Сесеу и пошел к моей группе. Он ведь уже был влюблен в меня… Возможно, я бы понял это, начал бы лечиться, а затем вытащил бы тебя.

— Не вытащил бы, — Режининья пошатнулась, схватившись за Нанду. Тот подхватил ее под локоть и поинтересовался, не пора ли вернуться в палату, но девушка лишь покачала головой. Ей казалось, что за этим днем с его больничными стенами и пробивающимися сквозь жалюзи октябрьским солнцем непременно последует нечто более зловещее, поэтому хотелось побыть с приятелем подольше. Они сели на стулья в коридоре, и Режининнья продолжила. — Спасибо, я в порядке. И вовсе не сомневаюсь в тебе, смог ли ты помочь мне с зависимостью. Именно я не могу найти в себе силы сопротивляться, я сбежала из диспансера и подсела на крэк в тюрьме. Прости меня, Нанду, за то, что продолжала тянуть тебя на дно, — и она разрыдалась, впервые за долгое время. Режининья редко плакала, но сейчас ее будто прорвало за все те годы, когда требовалось быть сильной или веселой. Нанду обнял ее, понимая, что Режининье нужно хотя бы выплакаться.

— И ты прости меня, — это извинение должно было бы прозвучать в рамках терапии, но сейчас оно шло от чистого сердца. — За то, что вел себя с тобой, как полный придурок, хотя ты не заслуживала этого. Прости меня, Режининья, за избиения и издевательства, за то, что высмеивал твои попытки завязать. Ты всегда была сильнее меня и Мэл, и продолжаешь бороться сейчас. Я восхищаюсь тобой, правда.

— Я тебя уже давно простила, — прошептала Режининья, обмякнув в объятиях Нанду. Она не слышала, как он вызвал врачей, не чувствовала, как ее перенесли в палату и подключили к аппарату ИВЛ. Вокруг была лишь непроглядная тьма.

***Нанду, покинув тюремную больницу, действительно созвонился с синьором Виктором, и тот поделился контактами врачей. С одним из них удалось договориться, и они должны были ехать в тюремную больницу и добиваться консультации. Однако наутро Нанду с трудом проснулся от телефонного звонка. Он не выспался: всю ночь ему снилась Режининья, гуляющая то по берегу океана, то по холмам, заросшим пышной зеленью и застроенным покосившимися домиками фавел. Она будто что-то пыталась сказать, но не могла, лишь грустно улыбалась. Кривясь от громкой мелодии мобильного, Нанду поднял трубку, и на другом конце провода оказалась плачущая Мэл:

— Режининья умерла, ночью остановилось сердце. Доктор сказал, что причиной была, очевидно, ишемическая болезнь сердца, но разве это важно сейчас… Я настояла на том, чтобы отдать тело мне, а не хоронить ее в безымянной могиле. Память и имя — это то, что мы можем сохранить, раз уж не смогли спасти.

Нанду замер, не зная, что сказать. В носу защипало от горечи и досады, от ощущения того, что они опоздали. Мэл была права: Режининью не стоило хоронить в общей могиле, как заключенную. Сон моментально испарился, и Нанду тоже решил действовать:

— Я готов заняться похоронами. Что мне нужно сделать? Покойницкую, наверно, не нужно арендовать. Я не уверен, что ее родители или друзья-наркоманы придут на похороны, — Нанду поежился. Все, что он говорил, казалось инородным и ворочалось в горле холодным комом.

— Ты прав, с наркоманами я боюсь общаться, а родители… там глухая стена, — голос Мэл надломился, будто преодолев колючий барьер. В этот момент Нанду показалось, что она разговаривала с родителями Режины. — Позвони на кладбище Кажу или Инаумы, поговори с администрацией о захоронении. Вообще, выбери несколько кладбищ, вдруг не с первой попытки получится найти участок… И позвони Сесеу, он все-таки тоже контактировал с ней. Спасибо, Нанду.

Выполнение поручений Мэл, к счастью, не затянулось надолго, хоть и проходило как в тумане. На кладбище Кажу сразу нашлось место, а Сесеу согласился прийти на похороны и обещал позвонить Мартину. Однако, как позже он сообщил, брата Режининьи не было в городе — он уехал на соревнования с университетской футбольной командой. После нужно было созвониться с врачом, заплатить за участок, встретиться с Мэл и вдвоем выбрать памятник и гроб, заказать цветы и подготовку тела. Так прошли почти двое суток перед похоронами, и вот, наконец, трое молодых людей, одетых в черное, оказались перед гробом, открытым для прощания. Режининья лежала, аккуратно загримированная (не зря ведь Мэл следила за процессом), одетая в темно-синее платье, предоставленное все той же Мэл, с рыжими волосами, разметавшимися по белой атласной подкладке гроба. Чем-то Режина была похожа на саму себя при жизни, лишь в глазах ее не горел больше живой, лихорадочный и насмешливый огонь. Погода соответствовала моменту: солнце скрылось, уступив место низким серым тучам и ветру, хотя было тепло и дождь не обещали. Казалось, даже природа горюет вместе с друзьями.

Мэл плакала больше всех, захлебываясь слезами и всхлипывая, как и полагалось любому бразильцу, потерявшему близкого человека. Однако ее эмоции были искренними и неподдельными, в них сквозила вина за то, что не спасла, не вытащила, не показала, как можно жить без наркотиков. Глядя на то, как работники кладбища копают глубокую могилу, Нанду тоже почувствовал, как по лицу текут слезы, и обнял Мэл. В то же мгновение Сесеу коснулся его свободной левой руки, погладил по ладони, на что Нанду немедленно откликнулся, дотронувшись большим пальцем до запястья. В прикосновении не было какого-либо романтического подтекста, лишь желание утешить, да и длилось оно недолго, чтобы не вызвать косых взглядов и подозрений. Сесеу тоже проникся моментом, пусть при жизни Режининья никогда не была ему симпатична. Несчастную, потерявшуюся и никому не нужную маленькую девочку он смог разглядеть в оторве-наркоманке лишь во время заседания и подготовки к нему. Сесеу не верилось, что жизнь Режины да Косты так трагично и рано оборвалась. Нет, не такой судьбы он желал для своей подзащитной! Подошли работники кладбища, и один из них тихо спросил у Сесеу, можно ли уже закрывать гроб и опускать его под землю, на что он отрицательно покачал головой.

— Наверно, пора прощаться, и я сделаю это первым, — привлек внимание друзей Сесеу, а после продолжил. — Режининья, судя по рассказам Нанду и Мэл, ты была добрым в душе человеком и хорошим другом. А еще — жертвой обстоятельств, в чем я убедился сам, когда приходил к твоим родителям. Безразличие стало причиной твоей смерти, и мне очень жаль, что так произошло. Я тоже был безразличен к тебе при жизни, а также не смог защитить от тюрьмы, в чем чувствую себя виноватым.

Нанду, продолжая утешать Мэл, слегка поразился произошедшему. Голос Сесеу звуча искренне и сердечно, выражая нечто непохожее на то, что он наговорил Нанду несколько месяцев назад. Сейчас перед ним стоял настоящий Сесеу, чуткий к нему и верящий в то, что зависимым людям нужна его помощь. Переборов себя и прочистив горло, Нанду взял слово:

— Что ж, Режининья, я не знаю, с чего начать. Ты заслуживала гораздо большего, чем получила в итоге. Возможно, если бы не обстоятельства, не зло, которое поглотило тебя полностью, ты бы могла выбраться, а мы бы помогли тебе. Но несмотря на трагические обстоятельства твоей жизни, я знаю, что ты умеешь дружить, сопереживать и быть рядом, когда нам нужна поддержка. Благодаря тебе я решил поступить на психолога. Кто знает, сколько заблудших душ, похожих на твою, я могу спасти! Что еще? — он вытер слезы и продолжил. — Может прозвучать цинично, но я рад, что мы встретились хотя бы в таких обстоятельствах, а ты не погибла на улице. Мы смогли узнать тебя лучше, смогли попросить прощения. Пусть эта могила, это место на кладбище будет свидетельством того, что мы будем помнить тебя всегда, — договорив, Нанду громко всхлипнул, и слово взяла Мэл, с трудом успокоившись.

— Нанду уже сказал почти все, и мне остается только пообещать, что я буду тебя помнить, — унять слезы было непросто, и они продолжали катиться, заставляя голос срываться. — Режининья, дорогая, ты была по-настоящему светлым человеком. Иногда я представляю, как могла бы сложиться твоя судьба, если бы мы смогли тебя найти. Могла бы ты стать нашей подругой, душой нашей компании? — Мэл улыбнулась сквозь слезы. — Я думаю, вполне, ведь ты умела сочувствовать и любить, пусть это, к сожалению, замечали немногие. Спасибо тебе за человечность, за помощь в трудных ситуациях, за то, что не бросала в беде. И прости еще раз — за нерешительность и недостаточное участие в твоей судьбе. Надеюсь, ты не злишься на нас.

Мэл закончила речь и кивнула работникам кладбища, чтобы опускали гроб и зарывали могилу. Слез больше не осталось: лишь редкие капли катились из карих глаз, смотревших на крепких парней, выполнявших привычную им работу. Не плакал и Нанду, сжимая ладонь Мэл и чувствуя на плече руку Сесеу, который обнимал обоих. Нанду пребывал в прострации, слушая, как падают на лакированную крышку тяжелые комья земли. Очнулся лишь в тот момент, когда рабочие водрузили поверх свежей могилы тяжелую плиту и памятную доску из черного гранита. «Режина да Коста. 28 февраля 1980 — 9 октября 2007 гг. Светлому человеку от лучших друзей. Будь счастлива на небесах, а мы будем помнить тебя на Земле», — значилось на памятнике. Белые буквы выглядели так же инородно, как прощальные слова.

— Нанду, — тихонько окликнул парня Сесеу, когда Мэл отошла к гробовщикам, чтобы поблагодарить их за работу. Все понемногу возвращалось в будничное русло. — Мартин, брат Режининьи, передал мне как адвокату деньги, но я защищал ее бесплатно. Я думал, эти деньги пойдут на реабилитацию, но из-за всех волнений совсем забыл про них. Возьми, здесь три тысячи реалов, возможно, они пригодятся вам с Мэл. А сейчас мне надо идти, пообещал Даниэлле поработать вечером.

— Спасибо, — проговорил Нанду. — И за деньги, и за то, что пришел на похороны, — ему снова захотелось обнять Сесеу, что Нанду и сделал, поддавшись порыву. Сесеу ответил на объятие, дав близкому человеку то, что ему так нужно было сейчас, — тепло, поддержку, утешение, участие. Попрощавшись и с Мэл, Сесеу быстрым шагом покинул кладбище, а двое еще немного постояли у могилы. В голове Нанду звенела щемящая жалость к Режининье и упреки в собственный адрес, однако их перекрывал голос рассудка. Да, они с Мэл сделали все, что смогли, и даже попытались скрасить последние дни жизни подруги, но зависимость и ее последствия оказались сильнее. Нанду понимал, что с его профессией он может спасти не одну заблудшую душу, тем самым искупив возможную вину перед Режининьей.

— Думаю, мы можем идти, — тихо проговорила Мэл, тронув Нанду за локоть. В последний раз взглянув на черное надгробие, друзья направились по тенистым аллеям, минуя джунгли могильных плит и крестов. Небо понемногу прояснялось, хотя некоторое время назад казалось, что вот-вот пойдет дождь.

— Я все-таки заходила и к отцу Режининьи, и к матери, — заговорила Мэл, словно отвечая на немой вопрос Нанду, уже позабытый. — Отец сказал, что у него нет времени, а мать не пустила меня на порог и обозвала наркоманкой. Глухая стена, как я и говорила. Как думаешь, стоит попробовать сказать им, где могила? Может, в них проснется совесть?

— Я бы не стал контактировать с ними, — отрезал Нанду. — Не хотят, пусть не приходят. А вот брат ее — довольно приятный парень, ему можно сказать. Думаю, он бы посетил могилу сестры. В конце концов, если родители решат проведать дочь, спросят у него.

— Да, возможно, ты прав, — согласилась Мэл. — Поразительно, что Сесеу все-таки пришел, да еще и деньги дал. Как думаешь, что мы можем с ними сделать?

— Пока придержу у себя, возможно, позже вложу в какой-нибудь фонд, — пожал плечами Нанду и осекся. Его внимание привлек слабый шорох, а вскоре друзья заметили небольшую пушистую кошку, которая обогнала их и остановилась чуть поодаль. Шерсть животного была ярко-рыжей, довольно редкого окраса, а слегка выпуклые желтые глаза, казалось, пронизывали насквозь и светились слабым огнем.

— Смотри, кошка, — улыбнулся Нанду, пытаясь отвлечь Мэл. — Не похожа на уличную, слишком ухоженная. Наверное, ее выбросили, Анита уже двух таких подобрала. Кис-кис-кис, иди сюда, — позвал он, но кошка не услышала и затрусила дальше.

— Да, красивая, пушистая, — Мэл тоже выдавила слабую улыбку. — А какой окрас интересный, похож на волосы… — тут она замолкла. Говорить имя недавно почившей подруги было тяжело.

— Кстати, да, — Нанду сразу понял, о ком речь. Он поднял глаза, чтобы еще раз взглянуть на кошку, но ее не было. Животное будто испарилось. — Надо же, убежала. Птицу в кустах увидела, что ли.

— А мне кажется, это не совсем обычное животное, — немного подумав, заявила Мэл. — Если бы ее увидела Далва, она бы сказала, что это душа Режининьи, и мне хочется верить. Подумай, не случайно у нее такая шерсть, — по щеке Мэл скатилась запоздалая слеза умиления. О старой экономке из дома Ферраз она всегда отзывалась с теплотой, пусть и не верила в ее россказни о душах и духах.

— Я не верю в сверхъестественное, но все может быть, — откликнулся Нанду, глядя туда, где скрылась кошка. Ему хотелось верить, что в загробном мире, если он существует, Режининья чувствует себя лучше и спокойнее, чем в таком враждебном для нее мире живых.