1. Рожденный в алом (1/2)

Записи, найденные на шигувэнь<span class="footnote" id="fn_39029275_0"></span>

Великая Ся<span class="footnote" id="fn_39029275_1"></span> умела возвыситься после страшных наводнений, и при правлении мифических императоров в небе и по землям срединной империи разгуливали чудовища и твари, записи о которых сохранились лишь отрывочно.

Но эту династию не погубили погодные катастрофы, чудовища или опасности извне — в те времена не было страшнее врага, чем собственный вассал. Недостойные сыны заняли место благородных предков и предались разврату. Получив в дар от Небес драконов-хранителей, они пировали их мясом и чествовали трусливого правителя.

Мир смертных никогда не существовал в отдельности, он тесно связан с двумя остальными - Небесами и Желтой рекой<span class="footnote" id="fn_39029275_2"></span>, у которой воздвигли свои усадьбы и угодья первые демоны. Были среди них и первый демонический владыка и подчиняющиеся ему демонические князья-гуны со своими обширными землями. Они плодились и растили силы, иногда изучая мир смертных над собой, такой любопытный и похожий на их собственный. Под взглядом Небес, занятыми высшими порядками, два остальных мира вели себя как пробующие границы дозволенного маленькие дети. Демонические правители отправляли сынов нашептывать указы о войнах молодым ванам, притворяться любезными евнухами, а дочерей… ох, дочерей, ненаглядные плоды иньских чресел, демоны отправляли разрушать династии своей красотой<span class="footnote" id="fn_39029275_3"></span>.

Дочери иньского начала приносили с собой знания и страшные умения, учили владык людских заливать озера вином — или кровью — и поощрять запретные искусства.

Небеса обратили внимание на заигравшихся с друг дружкой детей слишком поздно, когда те слились в единый клубок низменных страстей и бесконечных распрей — и покарало обоих. Великая Ся пала, о ней остались лишь легенды, а то, что спустя столетия назовут Диюем…

Небесный ход прошелся по рощам демонических владений и не оставил после себя ничего, кроме страха в самой сути последующих поколений демонов, ужаса в их костях перед высшим миром и тем, как тот гневался. Большая часть земель осталась без хозяев, покои проросли сорной травой и мелкими вредителями, а новый демонический владыка был вынужден принять власть над пустынными и обезображенными землями, на которых когда-то вырос.

И был вынужден смотреть, как его отца пожирают собственные пороки. В самом деле, даже у строгого родителя есть любимый ребенок и в тот день молодой демонический владыка понял, что он и его благородный род — нелюбимы.

В мире смертных воцарила династия Шан<span class="footnote" id="fn_39029275_4"></span>, а демонам пришлось отстраивать обращенный в голые кости и высохшие реки мир заново. Какое-то время в трех царствах был покой и баланс. Небеса вновь занялись пряжей высшего порядка.

Страх, поселившийся в костях демонов, ныл и зудел — а люди снова увлекали их своими изобретениями и процветающей культурой. Любопытство бывает сильнее страха и иньская тварь, прячась, снова поднялась в мир людей. Правила же династия Шан долго и украсила долины и хребты Поднебесной своими дворцами и башнями, расцвели сады вдоль великой Хуанхэ<span class="footnote" id="fn_39029275_5"></span>.

Но звезды наблюдают за ходом истории и знают, что за расцветом идет увядание, и рождаются бедствия и копятся ненастья и злоба с обидой в сердцах тех, кто пришел после Небесного хода и желает всегда больше. Иньская тварь пьет и не напивается, а человек, пожалуй, слишком с ней в этом породнился.

Скоро сгниет даже самый прелестный спелый плод, и съедят черви слабые корни, и станут оскопленные<span class="footnote" id="fn_39029275_6"></span> править двором, а наложницы — опрокидывать династии и топить ванов в кровавом вине.

Восторжествуют перерожденные из самых гнусных и несчастных людей владыки поветрий, ведь те предвестники катастроф, а затем все разом и бесследно сгинут, как сгибает лихорадка одним утром.

Звезды наблюдают, безмолвные свидетели грядущей трагедии, и они принадлежат богам — а боги знают, как делать свою работу.

* * *

“И первый встречный будет тебе – кровавой расплатой”.

Слова простучали по черепу изнутри – со стороны той жизни, которую он должен был раньше времени покинуть и затихли. Затихло и все вокруг, ни звука, ни сотрясания дрожи. Он не мог открыть глаз и даже вдохнуть – глаза заливало алым, в глотке застряли, как толстые слизни, сгустки крови и он весь был вымазан в ней и мог лишь коченеть новорожденным ягненком.

Он почувствовал движение снаружи его кокона из слизи и крови – холодным и тупым касанием, словно пробующим почву. Не размышляя, он вцепился в это касание зубами, после чего был отброшен в сторону и втоптан в землю. Земля была рыхлая, влажная, а у него были пальцы и конечности, но не было возможности оглянуться и понять, что он такое и где. Сыро и мерзло, хочется свернуться в комок и выть от тупого чувства, как будто была вскрыта старая рана. Но какая рана у новорожденного?

То, что отбросило его в сторону, вдруг схватило и потянуло на себя, заставляя запрокидывать никчемную голову и рвать мясную пленку новорожденного – глаза вновь залило кровью, но в них ударило солнце через алую толщу и заставило задрожать еще сильнее. Он поднял конечности и потер их, смахивая лохмотья и сгустки плоти прочь.

И смог увидеть, что вокруг – кровавая бойня, разбросанные тела, разрушенная постройка, смутно знакомая. Строение казалось, имело постройки вокруг местечка, где они находились – в голове всплыло понятие о внутреннем дворе и саде. Змеиными кольцами лежали внутренности тут и там, некоторые тела были обезглавлены, а некоторые валялись, уставившись на него пустым мертвым и судящим глазом. Красный – главный цвет мира, в котором он очнулся? Но тот, что держал его за голову, словно голову утопающей псины или лошади, неотвратимо умирающей, но получившей хотя бы предсмертную ласку…

Был абсолютно белым.

В этой крови и смерти, в этом смердении гнили и мяса, он смотрел спокойно и внимательно – сотканное из молока и белых вычищенных тканей, из белых раковин и птичьего пуха, существо настолько прекрасное, что он бы забыл самого себя, если бы, хотя бы изначально помнил. Белой была его кожа, белыми были волосы, заплетенные в длинную украшенную косу. Он был одет в церемониальные одежды с орнаментом в виде великого и грозного духа, а на шее у него висело ожерелье удивительной красоты, из чего-то, чего новорожденный не мог разглядеть. Только глаза были черными, как угольки. Столь чистая и нежная сущность не могло существовать в этом хаосе, – но раз он тут, то, значит, новорожденный должен узнать…

Он хотел спросить, как зовут это прелестное создание и кому он служит, или, может быть, сам является господином  – открыл рот, подвигал челюстями, двинул языком и сказал.

Прелестный господин увидел лишь, как он скорчился и вытошнил комки плоти, которые застряли у него в глотке. Он не пошевелился, а подол его изысканных одежд был запачкан алыми рисовыми зернышками.

Цокнул языком – на миг открылся влажный алый рот, – он внутри тоже алый, как и все вокруг – и поспешно убрал руку от его головы, которую все еще тошнило. Псину перестали держать над водой, ненужный конь начал тонуть в трясине.

Выплюнув последний кусочек плоти – скользкий и склизкий, сгусток свернувшейся отверженной плоти – он упал и пополз к белым ногам вновь. Его мягко оттолкнули – как отталкивают надоевшего щенка.

– Ты, значит… появился из этой бойни. – голос у существа был не мужской и не женский, тихим колокольчиком разрезал мертвую тишину. – Почему не появились и другие?

У него не было ответов на вопросы белого создания. Он мог лишь смотреть на это создание и думать, что тот все знает о мире, в котором он очнулся, а, значит, за ним нужно следовать. Он попытался это сказать.

– След..след..

Хрип был таким жалким и тихим, что прекрасный господин не обратил на него внимания. Он покинул его, легким шагом отправился прочь – рассматривать следы бойни. В пальцах он мял ожерелье, а глаза стали серьезными и сосредоточенными. А брошенный, новорожденный зверек, пополз следом – и тут путь преградили два урода. Один был высоким и имел выражение лица как голодного духа<span class="footnote" id="fn_39029275_7"></span>, которое вырезают на сосудах дин<span class="footnote" id="fn_39029275_8"></span>, а другой чуть менее уродливым и пониже, похожим на цзюэ<span class="footnote" id="fn_39029275_9"></span>. Каждый выдал ему по пинку, отбросив в гору мяса, из которого его достало белое существо и подарило возможность взглянуть на мир и самого себя.

– Займитесь делом. Нужно посадить семя, – сказало белое создание, отвлекая уродов. Брошенный зверек почувствовал сладкий восторг от мысли, что он его защищает – значит, нужно продолжать путь к нему. – Дин, есть еще поднявшиеся?

– Господин, мы никого не нашли, – сказал урод по имени “Дин” и брошенный зверек возрадовался тому, что его мысли с прелестным созданием совпадают. С каждым мгновением сознание этого зверька обретало форму, но он все еще мало понимал, кем и в каком мире очнулся. То, что он понимал речь остальных говорило о том, что ему стоит их держаться.

Он стал выползать из кучи сваленных тел, рассматривая себя и части свои – вот его руки, на каждой по пять пальцев с острыми когтями, а вот его ноги, сильные и крепкие. Он может быть полезен. То, что он был нагим, нисколько не смущало – тело прикрывали слои налипшей чужой плоти и слизи так надежно, что потребовалось бы долго вариться в котелке для того, чтобы разваренное мясо отделилось от его собственной кожи.

Зверек заметил, что его мысли довольно странные. Зачем ему варить самого себя? И холода  больше не чувствовал…

– Эти земли не принадлежат ни одному из шести владык, господин. Может быть, вы возьмете их? – подал голос похожий на треножника Цзюэ урод.

– Может быть. Посадите семена по кругу, взрастим на этой крови рощу, – сказало белое существо.

Белый господин? Белый Владыка, славно, что такое красивое создание будет управлять этим местом…

Если такое прекрасное существо хочет посадить тут рощу, то значит, он прекрасен и своими помыслами. Может быть, тут вырастет прелестная роща кипариса<span class="footnote" id="fn_39029275_10"></span>, которая радует глаз?

Брошенный зверек постепенно полз к говорящим. Он не догадался сразу подняться на ноги, но почему-то решил, что посреди пути это будет странностью. Постепенно в его голову приходили образы и понятия из мира, который он покинул, но собственное имя было невозможно вспомнить. Раз он где-то в после-жизни, то прижизненное имя ему не носить – даже ван после смерти носит лишь посмертный титул, а чего удостоится такой как он?