Последний акт (2/2)

— Ты бы и сам мог это сделать, — бросил Оминис, но всё-таки двинулся к кухне, волоча ноги.

— Эй, я и так уже многое сделал: дом нашёл, вас сюда притащил, — почти обиженно ответил Сэллоу. — Теперь ещё и чай должен заваривать?

— Во-первых, ещё не нас, а только меня. Во-вторых… Спасибо, Себастьян. Ты ведь знаешь, что я очень тебе благодарен.

— Ну всё, прекрати, — перебил его Сэллоу. — Иди делай чай, и мы в расчёте.

Оминис улыбнулся. Он действительно был благодарен другу. Себастьян продумал план до мелочей: нашёл дом, наложил чары доверия, чтобы никто их не отыскал. Оминис даже не знал, как выразить свою благодарность. Впрочем, стоило ему начать, как Сэллоу тут же обрывал его, утверждая, что это пустяки, и добавляя, что рад видеть друга счастливым вдали от «его чокнутой семейки».

Парень как раз доставал чашки, когда услышал лёгкий стук в окно из гостиной. Его рука дрогнула, и чашки слабо звякнули друг о друга. Он уже знал, что это сова. А значит, Хестер добралась до друзей Себастьяна. Оставалось только забрать её — этим и займётся Сэллоу. Он перенесётся к друзьям через портал и вернётся тем же путём.

Оминис выдохнул. Осталось совсем чуть-чуть.

— Это сова? — громко спросил он у Себастьяна.

— Да, я возьму письмо, а ты делай чай, — донёсся ответ.

Оминис кивнул и продолжил заниматься своим делом, но закончить ему было не суждено. Сначала он услышал скрип открывающегося окна, потом — глухой звук упавшего на пол письма, а за ним — протяжный крик.

Оминис вылетел в гостиную, сбитый с толку.

— Что…?

Сова продолжала оглушительно кричать и носиться по комнате. Оминис почувствовал, как в сантиметре от его лица пронеслось крыло, едва не зацепив щеку. Он стоял в полной растерянности, не понимая, что происходит.

— Это же сова Блэк? Чёрная такая? — закричал Себастьян, пытаясь перекричать птицу. — Она что, каждое письмо так приносит?

— Мортис! — громко позвал Оминис, надеясь успокоить птицу.

— Да заткнись ты, чёрт тебя дери, замолчи! — вновь крикнул Себастьян. На удивление, это сработало: сова ухнула и наконец села на спинку кресла, затихнув.

Себастьян шумно выдохнул, наклонился и поднял письмо.

— Оминису, — сказал он, протягивая конверт другу. — Держи, а я всё же пойду сделаю чай. Надо успокоиться перед отъездом, — добавил он и, буркнув что-то себе под нос, ушёл на кухню.

Оминис осторожно взял письмо, чувствуя, как в груди нарастает странное напряжение. Его пальцы пробежались по запечатанному конверту, пока он не решился вскрыть его. Бумага шуршала в руках, а сердце, казалось, стучало громче потрескивания огня в камине.

Сова, сидящая на спинке кресла, наблюдала за ним своими проницательными глазами, как будто понимала, что именно написано в письме. Конечно Оминис не видел как смотрел на него Мортис, возможно если бы он мог видеть, то понял бы все намного раньше, раньше чем прочитает те самые страшные строки.

Его пальцы чуть подрагивали когда он развернул письмо, поднял палочку с красным огоньком и начал медленно водить по строкам.

«Привет, мой дорогой,

прошло всего несколько дней с нашей разлуки, а я уже чувствую, как сердце стонет от тоски. Как ты там? Я не могу перестать думать о тебе. Где ты сейчас? Какое это место? Может, оно у моря? Тихое, спокойное? Далеко ли от Лондона?

Его губы дрогнули в слабой улыбке, когда он прочёл первые строки. Они вернули ему момент из прошлого: её голос, момент, когда она впервые назвала его «мой дорогой».

Хотя, знаешь… это всё неважно. Единственное, что имеет значение, — чтобы это место подарило тебе счастье. Это всё, что для меня сейчас важно.

Я люблю тебя, Оминис. Так сильно, что ни одно слово, ни одна строка не смогут передать это. Я пыталась, пыталась подобрать подходящие слова, но они лишь слабы и бесполезны перед моей любовью. Поэтому я прошу тебя: просто поверь мне. Поверь, что каждое биение моего сердца принадлежит тебе.

Слова заставили его сердце болезненно сжаться. Он почувствовал, как что-то незримое ломается внутри. Это были слова любви, но что-то в них звучало не так. Было ощущение… словно она прощалась.

Его рука дрогнула, и огонёк палочки слегка угас. Он напрягся, пытаясь сосредоточиться на тексте, но её голос в голове звучал громче, чем слова на бумаге. Он слышал, как она шепчет это — будто в последний раз.

Он глубоко вдохнул, но воздух показался тяжёлым, словно пропитанным её болью.

Мне так жаль. Жаль, что у нас было так мало времени. Жаль, что я не поняла раньше, как сильно ты мне дорог. Жаль, что тьма вокруг меня поглотила всё, оставив лишь боль. И больше всего мне жаль, что я пишу это письмо, зная, что оно разобьёт твоё сердце.

Оминис, я не могу сбежать с тобой. Никогда не могла.

Дело не в страхе — я никогда не боялась покинуть это место. Всё куда сложнее. Как бы сильно я ни хотела сбежать, я не могу. На мне кровная метка. Уже пять долгих лет она висит надо мной, словно клеймо, лишающее меня свободы. И, клянусь, я пыталась найти выход. Все эти годы я перелистывала пыльные тома, перечитывала старинные книги, спрашивала всех, кого только могла, искала любые зацепки… но всё напрасно.

Я хотела рассказать тебе. Хотела поделиться этим, но мне не хватило смелости. Как я могла? Когда? Когда ты обнимал меня, целовал, шептал, что любишь? Как я могла разрушить эти моменты? Каждый раз, когда я видела, как твоя надежда зажигала огонь в твоих глазах, как ты мечтал увезти меня подальше от этой тьмы, я просто не могла. Эта надежда давала тебе силы бороться, и я не могла, не хотела отнять её у тебя.

Мне так жаль, мой милый. Прости меня. Пойми, если сможешь. Или хотя бы попытайся. Я солгала ради тебя. Потому что знала: если бы ты узнал правду, ты бы никогда не уехал. Ты бы не оставил меня здесь, ты бы остался — и продолжил бороться, даже когда битва уже окончена. Прости меня.

Возможно, в эту самую минуту ты думаешь всё бросить и вернуться. Наплевав на свою свободу, наплевав на всё, лишь бы спасти меня. Я знаю тебя, мой Оминис. Наверное, именно так ты сейчас и думаешь.

Кровная метка.

Его пальцы с силой сжали письмо, оставляя вмятины на тонкой бумаге. Желание закричать захлестнуло его, волной прокатившись по телу. Как она могла скрыть это? Почему не сказала?

Горло сжалось от злости и бессилия. Ему казалось, что воздух стал тяжелее, словно он застревал в лёгких. Он бы понял. Боролся бы за неё. Сделал бы всё, что в его силах.

Оминис зажмурил глаза, стиснув зубы. Конечно, он вернётся. Конечно, будет бороться. Никогда больше он не оставит её. Никогда.

Его мысли лихорадочно метались, превращаясь в одно-единственное решение: он заберёт её. Даже если придётся убить всех, кто встанет на его пути, он сделает это. Без колебаний, без сомнений.

Он резко открыл глаза. Горячее решение пульсировало в его жилах. Сейчас он дочитает письмо… и сразу же отправится за ней.

И именно поэтому я прошу у тебя прощения… За ещё одно.

Мне жаль, мой милый. Очень жаль. Если бы я могла, клянусь, я бы никогда не сделала этого. Но у меня не было другого выхода. Я должна была сделать так, чтобы у тебя больше не осталось причин возвращаться. Чтобы ничто не удерживало тебя здесь, в этом месте, полном тьмы и боли.

Когда ты читаешь эти строки… меня уже нет.

— Нет, — шепнул он, словно хотел переубедить невидимого собеседника. — Нет, нет, нет… Хестер, прошу… — голос начал срываться, и слова задохнулись в горле.

На глаза тут же навернулись слёзы, горячие и обжигающие, словно они хотели выжечь то, что разрывает его изнутри. Он почувствовал, как будто весь мир вмиг пошатнулся. Комната, казалось, закружилась вокруг него, и земля начала уходить с под ног.

Только не это. Прошу, только не это, — звучало в его голове, как мольба, обращённая к пустоте. Ноги подкосились, и он схватился за край стола, стараясь удержаться, но пальцы дрожали так сильно, что хватка была бесполезной.

Письмо в руке сжалось, бумага жалобно заскрипела, грозя разорваться на куски. Его пальцы вонзились в хрупкий материал, словно это могло притормозить реальность, разрушавшую его мир.

— Вот и я, — радостно протянул Себастьян, входя в комнату. Его голос эхом отразился от стен, но тут же оборвался, когда он увидел друга.

— Оминис, что… что случилось? — спросил он, полный тревоги и растерянности.

Себастьян замер в дверях, его бодрая улыбка мгновенно исчезла. Оминис стоял посреди комнаты, сжимая письмо в дрожащей руке, а по его лицу струились слёзы, которых Себастьян никак не ожидал увидеть.

Он застыл в полной беспомощности, не понимая, что могло так сломить того, кто казался ему всегда таким непоколебимым.

— Оминис, — мягче позвал Себастьян, делая шаг вперёд.

Но Оминис не ответил. Он разжал руки, и письмо, вместе с палочкой, с глухим стуком упало на пол. Его плечи дрогнули, словно от тяжести, которую он больше не мог нести, и он качнулся, будто находился в бреду.

Не говоря ни слова, он направился к двери, ноги не слушались, но его воля гнала его вперёд.

— Оминис! — позвал Себастьян, его голос наполнился отчаянием.

Но Оминис не обернулся. Распахнув дверь с такой силой, что она ударилась о стену, он вышел из дома.

Себастьян остался стоять, его взгляд метался между упавшим письмом и пустотой, оставленной за порогом. Он вдруг почувствовал, как холод пронзил его до костей.

— Что же ты прочитал, Оминис? — прошептал он, медленно опускаясь на колени, чтобы поднять письмо.

«Когда ты читаешь эти строки… меня уже нет.»

— Твою мать… — Он прикрыл рот рукой, в ужасе уставившись на эти слова, чувствуя, как его сердце замирает.

«Теперь тебе незачем возвращаться. Всё кончено. Я умоляю тебя, Оминис, живи. Живи свободно. И, пожалуйста, будь счастлив. Это единственное, о чём я прошу. Если хочешь, можешь ненавидеть меня за мой поступок — даже это лучше, чем если бы ты разрушил свою жизнь ради меня. Ненавидь меня, но живи.

Я люблю тебя, Оминис. Сильнее всего на свете.

Навеки твоя,

Хестер.»

Дочитав последние строки, он потрясённо опустился на стул, не в силах поверить в то, что только что прочитал. Шок сковал его, и сердце, казалось, замерло в груди.

— Как же так, Хестер… — прошептал он, будто не мог осознать случившееся.

Мысли хаотично роились в голове. Он вспомнил их разговор в пабе. Только сейчас он начал понимать, почему ей так нужно было, что бы Оминис бежал первым. Перед глазами всплыли её глаза — полные мольбы, когда она умоляюще смотрела на него, прося согласиться с её планом, и грустная улыбка, тронувшая её губы, когда он наконец уступил. Как? Почему он не разглядел всего этого раньше?

Себастьян резко обернулся к дверям, через которые несколько минут назад вышел Оминис. Не раздумывая больше ни секунды, он ринулся за ним, будто ведомый безумным порывом.

Выскочив на улицу, Себастьян лихорадочно огляделся. Его взгляд метался, пока он не заметил фигуру у самого края пляжа неподалёку. Оминис стоял на коленях, сгорбленный, как будто под тяжестью всего мира. Его руки безжизненно лежали на коленях, а голова была опущена.

Себастьян почувствовал, как его собственное сердце болезненно сжалось. Он никогда ещё не видел друга таким — сломленным, лишённым привычной уверенности и внутренней силы. И вдруг он понял: Оминис потерял не просто кого-то, он потерял ту, кто была для него всем.

Себастьян застыл в нескольких метрах от него, не зная, что делать, как быть рядом с тем, кто так безнадёжно утратил свою любовь. Казалось, что в этот момент никакие слова не смогут вернуть Оминиса, что все его надежды и мечты утонули в этой пустоте. Ничто уже не сможет его утешить.

Оминис резко вздохнул, этот звук был полон боли, словно каждый его вдох был мучением. Следом за вздохом раздался всхлип, и Оминис закричал — так громко и так отчаянно, что казалось, весь мир, вся вселенная могла услышать его скорбь. Его крик был не просто звуком, это было выражение всей безнадёжности, всей его души, поглощённой горем. Он склонился и уткнулся лбом в землю, как будто пытаясь в ней раствориться, не в силах выдержать этот катастрофический удар. Тихие всхлипы продолжались, и каждый из них был как нож в сердце Себастьяна. Он мог только стоять и смотреть на своего друга, чувствуя, как его собственное сердце разрывается от этой боли, которая не была его, но была так близка.

Себастьян не знал, что делать, как утешить того, кто переживал самое страшное из возможных страданий — потерю любви. Он медленно подошёл к Оминису, его рука, словно по инерции, легла на плечо друга, но слов не было. Какими бы они ни были, они были бы пустыми. Невозможно было найти слов, которые могли бы хоть как-то облегчить этот момент, который казался невыносимым.

Вдруг, сквозь всхлипы, прорвалось:

— Я убью их, — прорычал Оминис, и его голос звучал с такой яростью, что Себастьян почувствовал, как кровь стынет в жилах. — Клянусь, я оборву род Блэков и Мраксов.

Хоть его слова были и пронизаны слезами, в них была такая твёрдость, что Себастьян не усомнился ни на мгновение, что Оминис сдержит своё обещание. В каждом слове была сила, которая могла бы разорвать всё на своём пути.

— Я отомщу за неё, за нас…

Эти слова не были адресованы Себастьяну, нет. Они были сказаны скорее себе, чтобы утвердить свою решимость, чтобы дать самому себе клятву, которую он не осмелится нарушить. Это было обещание, которое могло бы изменить всё вокруг. Он отомстит. И ничто в этом мире не остановит его.