Bad bad news (2/2)

Слова звучат ровно, но 120 слышит в них искаженное удовольствие. Позади нее раздается благодарный шепот и имя последнего игрока, но Хён Джи не до радости. На какие условия согласился Ки Хун? Что такого произошло на верхних этажах и где остальные?

— Уже через час вы сможете покинуть остров с суммой, что причиталась каждому после последней игры, — тем временем инструктирует мужчина. — Заранее предупреждаю вас, что если вы попробуете распространить информацию об играх или рассказать о данном месте, то мы найдем причины, по которым вы скоропостижно скончаетесь, — темным обещанием сквозит из-под маски. В окружении автоматов и в перепачканной кровью одежде — охотно верится. — Мы всегда будем наблюдать за вами и вашей жизнью. Наслаждайтесь выкупленным временем и не ищите встречи или отмщения.

120 кажется, что под ногами рушится земля — она слушает голос Фронтмена и словно падает все ниже и ниже. Она — свободна, но вместо этого по рукам и ногам вяжутся огромные многотонные цепи. Чо вспоминает Сон Ки Хуна, как тот кричал на грани, пытался доности до них все разрушительное влияние игр, как бился против жадности и ослепленности, поддерживал и не давал сдаваться. Хён Джи помнит, как тот страдал и дрожал, когда люди нажимали на синюю кнопку, не понимая, что творят. И, слыша, что в какой-то мере Сон добился своего, вынуждая отпустить игроков, кислый привкус поражения остается на языке.

— Чтите жертву игрока 456 ради вас.

И эти слова добивают.

***

Ки Хун с шипением утирает сочащуюся кровью губу. Смотрит на разводы алой жидкости на пальцах, кривится и еще несколько раз пытается протереть губы, горящие магмой — влажным отпечатком ощущается язык Ин Хо, его мягкость и развязность, прошедшая от одного уголка до другого. Рукав темной рубашки покорно принимает «грязь», размазанную по манжете.

Проходит несколько долгих минут после того, как Фронтмен покидает комнату, и только тогда, до этого ошалело уткнувшись в блестящую черную поверхность экрана, Ки Хун откидывается в кресле и прикрывает глаза рукой. В голове все еще гуляет голос Ведущего, на губах чувствуется горький привкус — он встает в глотке комком, рвет кончики рта, не давая забыть о себе. Позорно вспоминается, как он стоял на коленях и отсасывал гребаному Ведущему. Отсасывал Ён Илю.

Хотя нет, уже Ин Хо.

Тошнота кружится в желудке, атакует мозг неприятными позывами, и мужчина нехотя встает, понимая, что если он сейчас не найдет ванну или туалет, то скудное содержимое желудка окажется на полу. Кто знает, может, желая поиздеваться, Ин Хо заставит его «убирать» за собой все языком? Мурашки отвращения бегут по спине, когда в голове услужливо рисуется картина его самого, ползающего по полу, и Ки Хун поспешно направляется к коридору с дверями. Прикрывает рот рукой, вжимает губы в зубы, отвлекаясь на боль. Поврежденная рука дрожит, а ладонь — холодеет, но сил хватает, чтобы поспешно распахнуть двери. Одна ведет в спальню, другая — во что-то наподобие столовой-гостиной с небольшим столом, еще одна — в библиотеку, третья — в кабинет. Ки Хун не успевает дойти до последней, как желчь жжет язык: сгибается у стены, кислое и горькое содержимое наполняет рот вместе со слезящимися глазами. Переборов себя, с остервенением отбросив мысль испачкать блестящие темные стены, мужчина просто глотает обратно то, что хотелось бы выблевать. В носу щиплет, по ребрам бежит холод, во рту — ужас мертвечины. Он с небывалой силой открывает последнюю дверь, попадая в уборную, и с грохотом захлопывает кусок дерева обратно, подлетая к раковине.

Его крутит в позывах, в глазах двоится, и тянущее ощущение у солнечного сплетения нервирует. Бесясь от реакции организма, желая избавиться от тошноты, Ки Хун сует два пальца глубоко в рот, давит на корень с силой, царапает ногтями слизистую. Диафрагма отзывается, живот напрягается, и в раковину с хлюпающим звуком извергается бело-желтая масса. Остальные позывы пустые, и Сон лишь опирается руками о кафель, открывает рот и сплевывает вязкую слюну. Дрожащими пальцами открывает кран, набирает в рот воды и нещадно полоскает, вымывает всю грязь, попавшую внутрь. Счищает пальцем неприятный налет, осевший на эмали, и дышит, отходя от состояния.

Шум воды немного успокаивает. Ки Хун подставляет ладони под теплую струю, обволакивающую кожу, и отвлекается на это ощущение. Ноги едва подрагивают, в животе — слабость и стонущий желудок. Колени немного саднит вместе с уголками рта. Смех, загнанный, сардонический, рвется из груди, и пленник не сдерживает его, прогоняя и насмехаясь им над своей наивностью и верой. Какой же он доверчивый придурок! На одни и те же грабли дважды — это надо постараться. Браво, Ки Хун, медалька самой неудачной удачи достается тебе. Сначала — Иль Нам, потом — Ведущий. Интересно, может, под маской солдата или игрока прячется до кучи какой-то вип? Что за больная тяга у людей к этим чертовым играм, к страданиям и чужому горю? Ки Хун предпочел бы, чтобы Ён Иль — родной, близкий, его опора и новый друг — умер, а не оказался распорядителем игр. Что же до их разговоров, до теплых взглядов и поддержки, которая была, которая казалась настоящей? Его филигранно обвели вокруг пальца, усмехнулись, толкнули в бок и отправили в полет предательством. Зачем это было Ведущему? Показать Ки Хуну тщетность попыток, слабость перед системой? Ему было весело, когда Сон рассказывал о прошлых играх, о нем самом, о том, как планирует разрушить здесь все? А когда они пошли на штурм, и Фронтмен своими же руками расстреливал подчиненных? Ничего в сердце не екнуло у этой твари?

И о чем только думал Ки Хун, надеясь обхитрить систему и кошельки, своими же силами вскрыть панцирь и вытащить верхушку из-под масок на ответ за свои действия? Его самого нагнули, унизили, растоптали любое желание. И что же в итоге стало спасением для игроков, а, Ки Хун? Иди расскажи своим друзьям, что их жизни разменялись на унизительный минет, сделанный практически добровольно. Скажи, что ты, желавший уничтожить Ведущего, послушной собачкой будешь ползать у того в ногах, исполняя прихоти на радость чужому эго. Несомненно, малая цена для количества спасенных жизней, но червяк внутри кричит и стонет о нежелании, рвется несправедливостью и желанием собственного благополучия. Ки Хун затыкает его, но настойчивое мычание, напоминание о том, что он такой же человек, все равно гуляет на задворках сознания вместе с горькой участью и бунтом. Ему не хочется быть растоптанным, использованным и брошенным по истечению времени, когда интерес пропадет, собственная участь кажется горькой насмешкой над прожитыми годами и желанием даровать свободу людям. Ну, игрок 456, это же равная плата — твоя дорогая свобода, твои муки и компромисс в обмен на то, чего ты так желал. Так радуйся, улыбайся!

Но только это не компромисс. Это — чертово издевательство, плотский интерес и прихоть понаблюдать за тем, как он прогинается под чужой волей. Ки Хун, у меня для тебя плохие новости — согласившись на сделку с Дьяволом, ты проиграл. Подписался кровью на вечное пользование, продал свободу, душу и тело, и твоему контрактнику только это и было необходимо от тебя. Отныне ты не принадлежишь себе.

Приятный теплый свет, обволакивающий темный коридор, не бил по глазам, но вот ощущение обвитой бархатом коробки, накрытой пледом клетки — вот, что стесняло и давило. Воздух несомненно был, но для Ки Хуна в легких чувствовался усыпляющим газом, влажной прикормкой и затхлым понятием заключения. Он даже не пытался вызвать лифт — на кой черт, если в подобном состоянии, более похожим на труп, он не смог бы не то, что сбежать, но даже с одним «кружочком» справиться. Да и судьба людей, повешенная на него ограничивающими путами, тяжелым плащом давящая на плечи, никуда не девалась. Не желая садиться в кресло, Ки Хун со стоном опустился сбоку, опираясь спиной о подлокотник и откидывая голову. Вытянутые вперед ноги через брюки обжигал холод плитки. Он не мешал, наоборот, даже приносил какое-то облегчение. Сон поправил пояс брюк, врезавшийся в живот, и неожиданно обратил внимание на свои туфли, отбросившие блик прямо в глаза. Моргнул пару раз, поворачивая щиколотку, замечая удлиненный каблук и лакированную кожу. Вау, его что, приодели? Какая тошная и ненужная забота.

«Придурок» — поправляет себя Ки Хун. «Тебя приодели не для того, чтобы ты чувствовал себя лучше, а для того, чтобы усладить взгляд Ведущего». Мужчина качает головой, растягивая губы в улыбке и поражаясь самому себе.

«Игрушка» — вот, чем он стал. Его будут испытывать, следить за реакцией, одевать по собственному вкусу и играть. Он же послушной марионеткой должен танцевать, смеяться и отвечать на прикосновения, соответствуя возложенным ожиданиям. Только сейчас до сознания доходит далекий смысл в темном взгляде Ён Иля — за теплым обещанием таился голод и эгоизм, жажда обладания, сводящая кости с ума. Долгие прикосновения, обжигающие в своей заботе, теперь ожогами-воспоминаниями алели на коже, отпечатались алыми следами на бедрах, коленях, плечах, руках, губах.

Предательские слезы наворачиваются на глаза — мужчина запрокидывает голову, не моргает и смотрит на люстру, совсем не видя ту. Он не может контролировать их, потому что те вызваны запятнанными воспоминаниями, перевернутым смыслом и эмоциями. Ки Хун думал, что нашел друга. Близкого друга. Но этот самый близкий друг безжалостно и эгоистично заточил его, возвел вокруг стены и рамки, сдерживающие Ки Хуна рядом даже без насилия. Этот самый друг в обжигающей ревности едва не убил Чон Бэ, того, кто был дорог сердцу как память.

Чужие руки смыкались на шее, давили, ограничивали и пятнали. Ки Хун не мог поверить, что столь жестоко ошибся в выборе человека, которому доверился.

Оставалось лишь, глотая слезы, смириться, что он проиграл.

***

Фаза самокопания и страдания по отношению к самому себе прошла после беспокойного короткого сна. Ки Хун не заметил, как заснул — только почувствовал, как проснулся и задохнулся от боли в напряженной шее. Тут же накрыл рукой спазмированные мышцы и с силой впился подушечками пальцев, разминая. Сон помог скинуть с себя тяжелую усталость и немного освободиться от мыслей. Жалость к себе тлела на дне души, а над ней вихрями встала неприязнь — к Ин Хо и исходу, к которому они пришли. Вставая, Ки Хун разминал конечности, оглядывая комнату. Раз ему теперь тут жить, нужно исследовать все хорошенько. Может, получится найти что-то. Что именно — Ки Хун не знал, но надеялся, что в процессе поисков поймет.

В комнате с экраном, кроме самого экрана, кресла, небольшой тумбочки и стола, также был непонятный ящик, закрытый на увесистый замок. Сон осмотрел его со всех сторон, увидел небольшой люк, но более ничего видно не было. Справа от экрана стоял комод, на нем — музыкальная шкатулка, выключенная и отчего-то печальная. Девушка-певица застыла с открытым ртом, музыканты — в процессе игры. Ки Хун поискал какие-то кнопки, но ничего не нашел, а потому лишь мазну по красивым фигуркам взглядом. Пооткрывав ящики, большинство из которых были пустыми, пульта ни от телевизора, ни от чего-либо еще он не обнаружил. Лишь всякую мелочь по типу бумажек, батареек, салфеток и канцелярии. На самом экране, к сожалению, не было кнопок, и Ки Хун не удержался от разочарованного вздоха и скорбного выражения лица. Желание понаблюдать за солдатами и игроками полетело трехочковым броском в мусорку. Впрочем, как и хитрый замысел скрытно, через камеры, изучить строение этого места. Привлекающий внимание телефон ярко-зеленого цвета не реагировал ни на какие комбинации цифр. Подумав, что тот подсоединен к внутренней сети, пленник оставил аппарат в покое и пошел дальше. Все-таки хотелось успеть осмотреть тут все до прихода Ин Хо.

В столовой ничего, кроме стола и двух стульев, не находилось, поэтому быстро осмотрев ту, Ки Хун покинул комнату, мысленно запоминая, куда какая дверь ведет.

Библиотека встретила его рядами книжных шкафов и несколькими такими же, как и в «смотровой», стульями около одной из стен. Рядом с ними стоял низкий столик и по торшеру с каждой из сторон. Уже сейчас Ки Хун мысленно принял решение, что облюбует библиотеку — было в тихой атмосфере в окружении книг нечто успокаивающее, возвращающее к тому миру за пределами острова. Библиотека, в отличие от кабинета, спальни, «смотровой» и комнаты с обеденным столом была оплотом спокойствия, нейтральной территорией. Воодушевившись собственному решению, немного непривычно слыша от каждого своего шага звонкий стук каблука о пол, мужчина направился к одному из шкафов: книги были скрыты за стеклом, и он потянул за ручку. И да, дверца не открылась. Ки Хун попробовал еще раз, подошел к другому шкафу и проверил, но все тщетно — предательская щель для ключа насмешливо взирала на Ки Хуна. Нет, конечно, можно вполне легко выбить стекло, но что-то ломать и рушить в апартаментах Ведущего не совсем хотелось. Мало ли как это отразится на нем или других игроках. Да и раз книги скрыты, то есть причина, не так ли?

Хотя, если честно, желание поднасолить присутствовало.

Разочаровавшись, Ки Хун вернулся в коридор и направился к кабинету. С одной стороны в нем стоял широкий стол с экраном, блоком и принтером, с другой — шкаф и еще одна дверь. Сначала бывший игрок попробовал открыть дверь, но та ожидаемо не поддалась напору, поэтому интерес погас довольно быстро. В ящиках стола не обнаружилось, опять же, ничего, что могло бы заинтересовать Ки Хуна — нет, телефонная книга вполне занятна своим содержанием, но без телефона бесполезна, да и слишком была бы заметна ее пропажа. Возможно, передай ее Ки Хун ребятам снаружи, что-то да получилось бы, но возможности у него такой, скорее всего, и в помине не будет. Компьютер оказался вполне логично запоролен. Пленник даже не пытался подобрать пароль — смысла ноль. Хотя…

Если не лукавить, то Ки Хун, вводя в строку свое имя, кое на что да рассчитывал. Но выскочившая ошибка ввода заставила сердце лишний раз удариться о ребра. Не то чтобы он прямо-таки рассчитывал, что Ин Хо поставит столь ужасный пароль, однако некоторая надежда и вера присутствовали. Непонятно из-за чего обиженный, Ки Хун бросил технику включенной, прекрасно понимая, что Ин Хо знает о его поползновениях. Оглядел стоящий около противоположной стены шкаф, залез внутрь, с унынием находя только привычную серую одежду Ведущего. Больше — ничего. В карманах тоже оказалось пусто, но от вещей отчетливо пахло парфюмом Ён Иля.

Только сейчас Ки Хун понял, что его изначально смущало в игроке 001. То, как Ён Иль держался, как смотрел на остальных, насколько аккуратны были его слова и запах… Сон списал все на возраст и воспитание, оставшийся шлейф дорогого парфюма, впитавшегося в кожу, но теперь понимал, что на самом деле стояло за личностью Ён Иля — истинная личина Ведущего, привычная власть и контроль, жесткость во взгляде и действиях. Почему же он не обратил внимания на то, как легко Ин Хо повалил Таноса и еще одного паренька, когда те кинулись на номера 333, кажется?

Нельзя было быть таким идеальным. Впрочем, Ин Хо и не был.

Кабинет перестал интересовать Ки Хуна в тот же момент, когда знакомый запах впился в рецепторы, даря иллюзорное спокойствие и поддержку. Запах Ин Хо не был резким — скорее обволакивающим, как мед, терпким и пряным. Тяжелый, но приятный аромат. И от теплоты, которую тот поселил в груди, хотелось сбежать подальше.

Последней комнатой оказалась спальня. В ней находилась широкая и, по виду, мягкая кровать, застеленная черным покрывалом с несколькими подушками, брошенными сверху. Плазма напротив вполне ожидаемо не подавала признаков жизни, а шкаф слева от кровати, рядом с небольшой тумбой, был более внушительного размера. Было немного непривычно видеть зеркало во всю стену, но теперь Ки Хун хотя бы мог оценить свой вид целиком: он не помнил, когда в последний раз так одевался, но рубашка и брюки чертовски шли ему, как бы Сон не хотел отрицать. Благодаря времени, что он посвятил на поиски Вербовщика, он сумел привести себя не в идеальную, конечно, физическую форму, но очень даже солидную. Поэтому было немного неловко смотреть на то, как ткань обтягивает мышцы и конечности, смотрясь больше как вторая кожа, а не одежда. Каблуки удлиняли и так длинные ноги, и Ки Хун на секунду засмотрелся на обувь, оценивая выбор в пользу каблука. Он не то чтобы вообще ощущался, но был вполне приятен глазу. Где-то далеко в сознании появилось четкое понятие, что он, вообще-то, и так был выше Ин Хо. Конечно, весь вид портило его серое лицо и взлохмаченные волосы, а еще — наливающийся синяк на губе. Глаза, кажется, и вовсе опухли, и мужчина скривился, более не желая смотреться в зеркало. В конце концов, не он сам виноват в подобном виде.

В шкафу обнаружилась другая одежда: рубашки, пиджаки, смокинги, галстуки, ремни и нижнее белье. В общем, именно эта комната казалась наиболее обжитой хотя бы из-за разнообразия одежды, от которой так же — черт возьми — пахло Ведущим. Сморщив нос, бывший игрок закрыл шкаф. Направился к последней имеющейся двери, не надеясь на то, что та будет открыта, и оказался неправ. За идентичной остальным деревяшкой оказалась ванна. Довольно большая, но пустая: на полках стояло всего несколько баночек, в которых Ки Хун угадал шампунь и гель для душа, флакон с парфюмом, зубную щетку, расческу и пасту. Скудный, но вполне логичный набор без излишеств.

Бритву, впрочем, Ки Хун так и не нашел.

Закончив свой первый обход, пленник вернулся обратно в «смотровую», теперь преследуя цель найти камеры. Которые, к его удивлению, не обнаружились.

«Или были хорошо спрятаны» — поправил сам себя Ки Хун.

Побродив по комнатам еще немного, бывший игрок расположился в библиотеке, заняв кресло и уставившись в потолок. Кажется, ему нарочно не давали никакого развлечения и занятия, дабы тот ждал прихода «Хозяина» и радовался составляемой компанией и обществом. Дешевый, но чертовски рабочий трюк. Это бесило и нервировало, но ничего поделать пока что Сон не мог. Поэтому, вздохнув, Ки Хун прикрыл глаза.

***

— Ки Хун, вставай.

Мужчина поморщился, отворачиваясь и закрываясь от рук, что пытались разбудить. Подобрался в кресле, хмурясь.

— Ки Хун, нам пора ужинать. Пойдем.

— Я не хочу, Ён Иль. Возьми за меня мою порцию, — отбивается от друга Ки Хун, жалобно простанывая слова.

Ки Хуна резко дергают за подбородок, и мужчина от столь неожиданного действия, едва не защемившего нерв в шее, распахивает глаза.

— Ин Хо, Ки Хун. Меня зовут Хван Ин Хо. Запомни это раз и навсегда.

Темные глаза клиньями вонзаются в мозг, давят своей темнотой, воскрешая события прошлых часов. Сонная пелена слетает с ума в момент, чужие руки намеренно давят большим пальцем на пульсирующую губу, вызывая шипение, и Сон дергается, стараясь избежать прикосновения. Но ему не дают, другой рукой вцепившись в волосы и приподнимая голову. Оттягивают пальцем раненную губу, открывая вид на зубы.

— Проснулся? — насмешливо спрашивает Ведущий. Улыбается практически мягко, поглощая эмоции на любимом лице.

— Отпусти, — едва дергает головой Ки Хун, здоровой рукой накрывая запястье руки, держащей за челюсть.

Легкий азарт скользит в глазах Хван Ин Хо.

— Назовешь по имени — отпущу, — легко ставит условие Фронтмен.

— Ин Хо, — быстро проговаривает Ки Хун, стреляя глазами в мучителя.

— Неправильно, — неожиданно изрекает Ведущий с довольной усмешкой. — Давай, Ки Хун, поприветствуй меня как надо. «Да, Ин Хо, спасибо. Пойдем поужинаем вместе». Просто повтори.

— Такого уговора не было, — щурит глаза бывший игрок, предостерегающе сжимая запястье.

— Но и не тебе тут ставить условия, дорогой, — напоминает Фронтмен.

Ки Хун хмурится и недовольно смотрит в испытывающие глаза мужчины. Положение незавидное, но просьба легкая, поэтому плевать. Сон вздыхает, но покорно повторяет:

— Да, Ин Хо, проснулся, спасибо. Пойдем поужинаем вместе.

— Ну вот, так бы сразу, — кивает Ведущий.

Отпускает волосы, но вторую руку не спешит убирать: под удивленный взгляд Ки Хуна легко соскальзывает подушечкой пальца с внешней стороны губы на внутреннюю, проводя от края до края, и только тогда отпускает и разгибается, переставая накрывать сидящего пленника собой.

С удовольствием и наслаждением погружает мокрый палец к себе в рот, облизывая подушечку. Довольно усмехается, видя, как Ки Хун покрывается прелестным румянцем.

У Ки Хуна есть некоторые плохие новости для себя самого же.

Кажется, интерес Ин Хо носит в себе более жаркий смысл.