Часть 18. Рождественское утро. (1/2)

Получасом позже вернувшись в гостиную, он застал там Рона и Гермиону на лучших местах перед камином; почти все уже разошлись по спальням. Гермиона писала длиннющее письмо; исписана была половина свитка, конец которого свешивался со стола. Рон валялся на коврике и домучивал сочинение по трансфигурации.

— Ты чего там застрял? — спросил он, когда Гарри уселся в кресло рядом с Гермионой.

Гарри не ответил. Он был в шоке. Половина его жаждала поведать друзьям о том, что с ним произошло, другая половина желала унести эту тайну в могилу.

— Ты нездоров? — спросила Гермиона, приподняв бровь и глядя на него поверх своего пера, как будто стараясь разгадать сложный ребус в его глазах. Гарри неопределенно пожал плечами. По правде, он сам не понимал, здоров он или нет, но в горле у него застрял ком, который не позволял сказать ни слова.

— В чем дело? — сказал Рон и приподнялся на локте, чтобы лучше его видеть. — Что случилось?

Гарри не знал, как к этому подступиться, да и не был уверен, что хочет рассказать. И как раз когда решил ничего не говорить, Гермиона сама взялась за дело.

— Это Чжоу? — деловито спросила она. — Она зацепила тебя после урока?

Ошеломленный Гарри кивнул. Рон засмеялся было и сразу осекся под взглядом Гермионы.

— Так... э-э... что ей надо? — спросил он с напускным равнодушием.

— Она... — вдруг осипнув, начал Гарри, потом откашлялся и начал снова.

— Целовались? — все так же деловито спросила Гермиона.

Рон сел так порывисто, что чернильница покатилась по коврику. Не обратив на нее внимания, он алчно вперился в Гарри.

— Ну?

Гарри перевел взгляд с его насмешливо-любопытного лица на сосредоточенную Гермиону и покачал головой:

—Ну почти…

Рон ликующе вскинул кулак и разразился громовым хохотом, заставившим вздрогнуть двух робких второкурсников у окна. Глядя, как Рон катается по ковру, Гарри невольно расплылся в улыбке.

— Ну? — выговорил наконец Рон. — И что помешало?

Гарри немного задумался и честно ответил:

— Не знаю…

Рон отреагировал непонятным звуком. Его лицо легко сменилось от радости до недоумения, когда он ждал дальнейших объяснений.

— Она плакала, — серьезно объяснил Гарри. — Мы почти… поцеловались, и она сказала, что я ей нравлюсь...

— Ну? — Улыбка Рона притухла.

— Не знаю. Я не смог. Я просто обнял её. Она плакала из-за Седрика… Наверное, это ужасно?

Странности тут две: Гарри и вправду нравилась Чжоу, как он думал, но с другой стороны, он вдруг осознал, что не может дать ей то, чего она просила в тот момент. Она была так идеальна, с взъерошенными волосами и красными глазами от слез — невыносимо уязвимой, и это пробуждало в нем нежные чувства заботы. Но отпугнуло его не только это; внезапно в голову врезалась мысль о том, что ему совсем не хочется целоваться, ни капли.

— Ничего подобного, Гарри, — рассеянно сказала Гермиона, её голос звучал со спокойствием, несмотря на окружающий хаос. — Ты поступил как приличный мальчик.

— Ох, — сказал Гарри с легким отчаянием в голосе, его ладони невольно сжались. — Что мне теперь делать?

Почему, когда дело дошло до действия, губы Гарри сжались в тонкую полоску? Почему он чувствовал к ней только сочувствие, когда она была так близка к его лицу, будто между ними простиралась бездна нерешительности? Он искал уверенность в своих чувствах, но это ощущение, словно покрывало из тряпок, только затягивало его вниз, и он не знал, как вырваться.

— Ну, очевидно, что она глубоко опечалена смертью Седрика, — задумчиво произнесла Гермиона, её тон стал более серьезным. — Кроме того, я думаю, она растеряна, потому что ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может решить, кто ей нравится больше. К тому же она испытывает чувство вины — ей кажется, что, водясь с Гарри, она оскорбляет память о Седрике. Её беспокоит, что будут говорить о ней, если она начнет встречаться с Гарри. Вдобавок, она, вероятно, не может разобраться в своих чувствах к Гарри: ведь это он был с Седриком, когда Седрик погиб. Так что все это очень запутанно и болезненно.

Каждое слово Гермионы словно резонировало в сознании Гарри, поднимая тучи неуверенности и даже угрызений совести. Он смотрел в огонь, пытаясь найти ответ на вопрос, что же делать дальше. В этот момент вся ситуация показалась ему запутанным клубком, который стоило распутывать, чтобы понять, что делать с этими новыми, неожиданными эмоциями.

Гарри и Чжоу? Почему-то Гриффиндорец не может сложить эти два слова рядом у себя в голове. Эта мысль, как звук разбивающегося стекла, неожиданно раздалась в его сознании, вызывая бурю эмоций, которые он пытался подавить.

Речь была встречена ошеломленным молчанием. Напряжение повисло в воздухе, как густой туман, оставляя пространство между ними наполненным вопросами. Затем Рон, наконец, выдавил из себя:

— Один человек не может столько всего чувствовать сразу — он разорвется.

— Если у тебя эмоциональный диапазон, как у чайной ложки, это не значит, что у нас такой же, — сварливо произнесла Гермиона и взялась за перо.

Тишина снова окутала их, и Гарри продолжил, как будто его губы подгоняли его к признанию:

— Она сама начала, — сказал он, поднимая взгляд к друзьям, его голос казался заглушенным собственными переживаниями. — Я бы не... вроде она подошла ко мне, а потом смотрю, чуть ли не вся слезами залила... Я не знал, что делать.

Гермиона оторвалась от письма:

— Ты должен был отнестись к ней чутко. Надеюсь, так и было?

— Ну, — Гарри ощутил неприятный прилив жара к лицу, — я вроде... обнял и похлопал ее по спине.

Еще бы чуть-чуть, и Гермиона, кажется, возвела бы глаза к небу.

— Могло быть и хуже, — сказала она, её голос стал более рассудительным, — Ты намерен с ней встречаться?

— Придется, наверное. У нас же собрания ОД, правда?

— Ты знаешь, о чем я, — в сердцах сказала Гермиона. Гарри ничего не ответил. Слова Гермионы раскрыли перед ним пугающую перспективу. Он пытался вообразить, как идет куда-то с Чжоу - например, в Хогсмид — и проводит наедине с ней многие часы. Конечно, она ожидает от него приглашения после того, что сегодня чуть не произошло... От этой мысли внутри у него что-то болезненно сжалось.

— Ну что ж, — сухо сказала Гермиона, с головой уйдя в свое письмо, — у тебя будет масса возможностей пригласить ее.

— А если он не хочет ее приглашать? — сказал Рон, наблюдавший за Гарри с несвойственной ему пристальностью.

— Не говори глупостей. Она давным-давно ему нравится.

Гарри промолчал, его голова была забита мыслями. Да, Чжоу действительно давным-давно ему нравилась, но когда он представлял себя с ней вдвоем, в его душе не возникало того теплого ощущения, которое он ожидал. В уме разразилось нечто пугающее — а вдруг он вообще не сможет никого поцеловать? Что если с любой другой девушкой будет также? Что если он не испытает ни капли предвкушения, волнения и желания? Огромная пропасть неуверенности открывалась перед ним, и он заглянул в неё, словно к своему собственному бледному отражению, полному страха и недоумения.

— А кому ты вообще пишешь этот роман? — спросил Рон у Гермионы, пытаясь прочесть ту часть пергамента, которая свесилась уже на пол.

Гермиона отдернула ее.

— Виктору.

— Краму?

— А сколько еще у нас Викторов?

Рон ничего не сказал, но вид у него был недовольный. Двадцать минут они провели в молчании: Рон дописывал сочинение по трансфигурации, то и дело раздраженно крякая и зачеркивая фразы; Гермиона неутомимо писала письмо и, исписав пергамент до конца, свернула его и запечатала; Гарри смотрел в огонь и мечтал о том, чтобы там появилась голова Сириуса и дала ему какой-нибудь совет насчет девушек. Но пламя только потрескивало и оседало, покуда красные угли не обратились в золу, и тогда, оглянувшись, Гарри увидел, что они опять остались последними в гостиной.

— Ну, спокойной ночи. — Гермиона широко зевнула и ушла по лестнице в девичью спальню.

— И что она нашла в Краме? — сказал Рон, когда они поднимались по лестнице.

Гарри подумал и сказал:

— Наверное, он старше... и играет за сборную страны в квиддич.

— Ну, а кроме? — досадовал Рон. — Мрачный тип, и всё.

— Да, мрачноват, — согласился Гарри, целиком занятый мыслями о Чжоу.

Молча они разделись и надели пижамы; Дин, Симус и Невилл видели уже десятый сон. Гарри снял очки, положил на тумбочку и лег, но полог не задернул и стал смотреть на квадрат звездного неба в окне возле кровати Невилла. Мог ли он подумать прошлой ночью, что через двадцать четыре часа он откажет в поцелуе Чжоу...

— Спокойной ночи, — буркнул справа Рон.

— Спокойной ночи.