Часть 16. Трудная неделя. (1/2)

— Не потрудишься рассказать, где ты был?

Гермиона уютно устроилась на диване напротив камина, поглаживая своего кота.

— Гермиона? Ты почему не спишь? — Мокрые волосы падали на лицо, оставляя влажные следы, отчего Гарри с глупой улыбкой вытирал их рукавом. Странным образом, настроение его было приподнятым.

— Да вот решила почитать кое-что интересное. — Она подняла пергамент, на котором не было ни единой записи, и сердце Гарри замерло.

— Ты рылась в моих вещах? — произнес он, чувствуя липкий страх, сжимающий его горло. Его голос звучал неуверенно, словно он был не способен выдать правду.

— Об этом поговорим потом. Сейчас у меня два вопроса: почему ты был в ванне старост и почему там, черт возьми, был Малфой?! — Гермиона скрестила руки на груди, её тон был строгим, а глаза, пылающие любопытством, искали ответ.

— Я… я всё объясню.

Гарри подошел к камину и сел на рядом стоящее кресло, чувствуя, как по спине пробегает холодок от её пристального взгляда.

— Да уж, постарайся, пожалуйста. — слегка усмехнулась Гермиона, хотя её голос звучал скорее как предостережение.

Гарри подошел к камину и сел на рядом стоящее кресло. Его мысли запутались. Он понимал, что Гермиона не собирается его ругать, но как его друг она имеет право знать правду.

— Помнишь, я говорил, что общаюсь с кем-то, не зная, кто это? Так вот… это оказался Малфой.

— Господи, как до этого дошло вообще?! Это же чертов слизеринец!

— Ну… на самом деле, он оказывается не такой уж и плохой. Он помогал мне трижды и поддерживал меня после смерти Седрика. — Его голос дрогнул, и он взглянул на Гермиону в надежде увидеть понимание. Говоря всё это, глубоко внутри Гарри чувствовал, что это звучит как бред.

— А мы с Роном чем хуже?

— Нет-нет! Вы — мои лучшие друзья! Просто… это нечто иное, не знаю, как объяснить.

Гарри чувствовал себя раздражённым, так как ему приходилось объяснять то, что он сам не способен понять, то в чем он не успел разобраться.

— А как же Волдеморт? Его отец ведь Пожиратель! — Гермиона смотрела на него с недоумением, как будто вся эта ситуация была из какого-то сумасшедшего сна.

— Он уверяет, что никак не связан с этим.

Гарри пытался звучать убедительно, но нота сомнения всё же проскакивала в его голосе.

— Ну конечно, и ты ему веришь!

— Да, верю!

— Гарри, я тебя не узнаю. Кажется, мы совсем перестали разговаривать.

— Извини, но он тот, кто меня понимает. Мы, вроде как, дружим. — Слова выходили из его уст, и он понимал, что пытается объясниться не только Гермионе, но и самому себе.

— Ох… — Гермиона тяжело вздохнула, её плечи упали под грузом осознания.

— Только… не говори Рону пока что. Он не поймёт… — Гарри смотрел на неё с серьезным выражением лица, в надежде, что она поддержит его.

— Не скажу. — Она взяла Гарри за руку. — Обещай мне, что это не зайдёт слишком далеко, и если что-то пойдёт не так, ты мне скажешь — мы разберёмся вместе, хорошо?

— Обещаю, — с лёгкой настороженностью ответил Гарри, чувствуя, как его сердце бьётся быстрее. Он понимал, что беспокойство Гермионы было искренне.

Гарри кивнул. Молчание, повисшее в комнате, напоминало о том, что они уже не просто дети, юные волшебники, а молодые взрослые, которым в какой-то момент пришлось взять на себя ответственность за свои поступки и решения.

— Ты знаешь, Малфой на самом деле другой. Он… он говорит, что не хочет участвовать в игре своих родителей. Я верю, что он может измениться. — Гарри высказал свои мысли, и на его лице читалось желание доверия.

Гермиона подняла одну бровь, находя в этом утверждении что-то недосказанное, её инстинкты настороженно шептали тревожные сигналы.

— Верь в лучшее, Гарри, — с некоторой долей скепсиса сказала она. — Но помни, что это может быть опасно. Не забывай, с кем ты имеешь дело.

— Я знаю, но я не могу просто игнорировать то, что он стал мне ближе.

Гермиона обдумала его слова. Она всегда считала Гарри очень чутким и уважающим чувства других, но его связь с Малфоем ставила под сомнение многие вещи, о которых она знала. Она вздохнула и решила, что поддержит его, дабы не потерять его окончательно.

— Хорошо. Я тебе верю. Но помни: ты всегда можешь поделиться со мной любыми своими переживаниями.

— Спасибо, Гермиона, — сказал Гарри, улыбаясь, ощущая, как напряжение постепенно отступает в тени камина.

***

— Вы должны помнить, — пропищал малорослый профессор Флитвик, взгромоздясь, как обычно, на стопку книг, чтобы голова оказалась выше поверхности стола, — что эти экзамены могут повлиять на вашу будущность на многие годы! Если вы еще не задумывались всерьез о выборе профессии, сейчас для этого самое время. А пока же нам с вами, боюсь, придется работать больше обычного, чтобы вы все смогли показать себя с лучшей стороны!

После этого они час с лишним повторяли Манящие чары, без которых, сказал профессор Флитвик, на экзамене никак не обойдется, а под конец урока он задал им такое большое домашнее задание, какого по заклинаниям еще не бывало.

То же самое, если не хуже, — на трансфигурации.

— Невозможно сдать СОВ, — сурово провозгласила профессор МакГонагалл, — без серьезной практики, без прилежания, без упорства. Я не вижу причин для того, чтобы каждый в этом классе не добился успеха на экзамене по трансфигурации, — надо только потрудиться.

Невилл испустил тихий недоверчивый стон.

— Да, и вы, Долгопупс, — сказала профессор МакГонагалл. — Вы работаете очень неплохо, вам не хватает только уверенности в себе. Итак, сегодня мы приступаем к Заклятию исчезновения. Оно проще, чем Чары восстановления, которые вам предстоит систематически изучать только при подготовке к ЖАБА, но оно принадлежит к числу труднейших актов волшебства из всех, что входят в программу по СОВ.

Она сказала сущую правду. Для Гарри Заклятие исчезновения оказалось чрезвычайно трудным. До конца сдвоенного урока ни ему, ни Рону так и не удалось заставить исчезнуть улитку, хотя Рон оптимистически заявил, что его улитка, кажется, стала чуточку бледнее. А вот Гермиона со своей улиткой успешно справилась уже с третьей попытки, заработав для Гриффиндора десятиочковую премию от профессора МакГонагалл. Она единственная не получила домашнего задания; всем остальным было велено отрабатывать чары вечером и готовиться к завтрашнему новому сражению с улиткой.

В легкой панике из-за горы домашней работы, которая перед ними высилась, Гарри и Рон провели большую перемену в библиотеке, где читали об использовании лунного камня в зельеварении.

К началу следующего урока у Гарри уже опять болела голова.

День немного разгулялся, было прохладно и ветрено, и, пока они шли, на лица им время от времени падали отдельные дождевые капли.

Профессор Стебль начала урок, конечно же, с наставлений по поводу важности СОВ. Гарри бы не возражал, если бы учителя уже и перестали им это вдалбливать; стоило ему вспомнить, сколько назадавали на дом, как внутренности словно скручивало жгутом. Это ощущение было особенно сильным в конце урока, когда Стебль задала очередную письменную работу. Утомленные и крепко пахнущие драконьим навозом, который был любимым удобрением профессора Стебль, гриффиндорцы потянулись обратно в замок. Разговаривали мало. Позади был еще один трудный день.

Гарри очень хотелось есть, и поскольку в пять у него был первый сеанс наказания, назначенного профессором Амбридж, он сразу же, даже не занося сумку в башню Гриффиндора, отправился на ужин. Перед тем неизвестным, что его ожидало, надо было подкрепиться.

Без пяти пять Гарри попрощался с друзьями и пошел на четвертый этаж в кабинет Амбридж. Когда он постучал, она сахарным голоском откликнулась: «Входите». Он осторожно вошел, оглядываясь по сторонам.

Он помнил этот кабинет при каждом из троих его прежних владельцев. Когда его занимал Златопуст Локонс, стены были оклеены его портретами. Придя к Люпину, почти наверняка можно было увидеть какое-нибудь диковинное Темное существо в клетке или аквариуме. При самозванце, выдававшем себя за Грюма, кабинет был набит разнообразными инструментами и приспособлениями для раскрытия тайных козней.

Теперь, однако, кабинет изменился до неузнаваемости. На все поверхности были наброшены ткани — кружевные или обычные. Стояло несколько ваз с засушенными цветами, каждая на своей салфеточке, а на одной из стен висела коллекция декоративных тарелочек с яркими цветными котятами, которые различались, помимо прочего, повязанными на шею бантиками. Котята были такие мерзкие, что Гарри ошеломленно пялился на них и пялился, пока профессор Амбридж снова не заговорила.

— Добрый вечер, мистер Поттер.

Гарри вздрогнул и обернулся. Он потому не сразу ее заметил, что ее мантия с ярким цветочным узором уж слишком хорошо гармонировала со скатертью на письменном столе.

— Добрый вечер, профессор Амбридж, — деревянным голосом отозвался Гарри.

— Ну что ж, садитесь, — сказала она, показывая на маленький столик, покрытый кружевной скатертью, у которого она заранее поставила стул с прямой спинкой. На столике, явно дожидаясь Гарри, лежал чистый пергамент.

— Э... — сказал Гарри, не двигаясь. — Профессор Амбридж, прежде чем мы начали, я... я хочу попросить вас об... одолжении.

Ее выпуклые глаза сузились.

— Я вас слушаю.

— Видите ли, я вхожу в команду Гриффиндора по квиддичу. В пятницу в пять часов я должен быть на испытаниях кандидатов во вратари, и я... я подумал, может быть, вы освободите меня на этот вечер от наказания, я тогда... я тогда отбуду его в другой день...

Задолго до того, как он кончил, ему было ясно, что ничего не выйдет.

— Ну, что вы, — сказала Амбридж, улыбаясь так широко, словно только что проглотила на редкость сочную муху. — Нет-нет, что вы, что вы. Мистер Поттер, вы наказаны за распространение скверных и вредных историй в целях саморекламы, и никто не будет ради вашего удобства ничего переносить. Нет, вы явитесь сюда в пять часов и завтра, и послезавтра, и в пятницу, все ваши наказания пройдут как намечено. Будет совсем неплохо, если вам придется пропустить то, от чего вы не хотели бы отказываться. Это сделает урок, который я намерена вам преподать, еще более поучительным.

Гарри почувствовал, как кровь приливает к голове, в ушах застучало молотом. Он в целях саморекламы рассказывает скверные и вредные истории?

Она смотрела на него, слегка склонив голову на сторону, и по-прежнему широко улыбалась, как будто в точности знала, о чем он думает, и хотела посмотреть, начнет он снова кричать или нет. Сделав колоссальное усилие, Гарри отвел от нее взгляд, уронил сумку на пол около стула с прямой спинкой и сел на него.

— Ну вот, — ласково сказала Амбридж, — мы уже лучше владеем собой, не правда ли? Теперь, мистер Поттер, вы напишете для меня некоторое количество строк. Нет, не вашим пером, — добавила она, когда Гарри потянулся к сумке. — Вы воспользуетесь моим пером, специальным. Вот, пожалуйста.

Она протянула ему черное перо, длинное и тонкое, с необычно острым кончиком.

— Я попросила бы вас написать: «Я не должен лгать», — мягко сказала она.

— Сколько раз? — спросил Гарри, довольно убедительно имитируя вежливость.

— Столько, сколько понадобится, чтобы смысл впечатался, — ласково ответила Амбридж. — Приступайте.

Она отошла к своему столу, села и склонилась над стопкой пергаментов, которые скорее всего были сданными на проверку письменными работами. Гарри приподнял острое черное перо, но понял, что кое-чего не хватает.

— Вы не дали мне чернил, — сказал он.

— О, чернила вам не понадобятся, — заверила его профессор Амбридж с крохотнейшей смешинкой в голосе.

Гарри поднес острие пера к бумаге и вывел: «Я не должен лгать».

Он испустил вздох боли. Слова, появившиеся на пергаменте, были написаны чем-то ярко-красным. Те же слова возникли и на тыльной стороне его правой руки, будто проведенные скальпелем; но не успел он отвести взгляда от свежих надрезов, как их затянуло гладкой кожей — осталась лишь небольшая краснота.

Гарри оглянулся на Амбридж. Она смотрела на него, растянув в улыбке большой жабий рот.

— Да-да?

— Нет, ничего, — тихо сказал Гарри.