Глава 6: "Утренние газеты" (1/2)
В предрассветной тишине пентхауса Миранда стояла у окна, наблюдая, как город медленно просыпается. Каждое утро начиналось одинаково – идеально выверенный ритуал, где не было места неожиданностям. До появления Андреа. Она привнесла в этот выстроенный годами порядок что-то новое, тревожащее своей непривычностью.
Миранда ловила себя на том, что её завораживает эта способность Андреа быть настоящей – в мире, где искренность считалась почти дурным тоном. История с Найджелом и часами Cartier, рассказанная так просто, без попытки произвести впечатление, открыла в ней что-то удивительное – умение дружить, хранить чужие тайны, быть преданной не из страха или выгоды, а по велению сердца.
То, как она говорила о своих сотрудниках – с теплотой и заботой, как защищала их интересы, как умела создавать вокруг себя пространство доверия и поддержки – всё это было таким чужеродным в безжалостном мире моды. И одновременно таким притягательным.
Но почему тогда каждая их встреча стала напоминать сложный танец – где каждое движение выверено, каждый взгляд значит больше, чем все произнесённые слова? Миранда привыкла читать людей, видеть их истинные мотивы за маской вежливых улыбок. Но с Андреа всё было иначе. Она словно размывала границы привычного мира, вносила что-то новое, ещё неизведанное.
Телефон на прикроватной тумбочке завибрировал – сообщение от близнецов. Кэролайн прислала фотографию их школьного проекта, и Миранда поймала себя на желании показать снимок Андреа. Когда успело стать нормальным делиться такими моментами? Когда грань между профессиональным и личным стала настолько тонкой, что её почти невозможно различить?
***
В другом конце города, в своей квартире в Трайбеке, Андреа тоже не спала. Её лофт, заполненный компьютерным оборудованием и винтажной мебелью, отражал двойственность её натуры – технологии и искусство, логика и страсть.
На главном мониторе мерцали строчки кода, но взгляд Андреа то и дело возвращался к фотографии на рабочем столе – случайный кадр, сделанный во время одного из их поздних совещаний. Миранда в профиль, серебристые волосы светятся в луче заходящего солнца, на губах едва заметная улыбка – такая редкая, такая настоящая.
Андреа работала над укреплением защиты серверов Runway. Но мысли то и дело возвращались к вчерашнему вечеру, к тому, как Миранда рассказывала об Элизабет, фотографе из французского Vogue. В её голосе тогда появились особые интонации – мягкие, почти мечтательные, когда она описывала их прогулки по Парижу. История, рассказанная словно случайно, но заставившая сердце Андреа биться чаще.
Она помнила каждую деталь того разговора: как Миранда на мгновение прикрыла глаза, вспоминая ”особенный свет в объективе Элизабет”, как её пальцы рассеянно поглаживали ножку бокала с вином, как голос становился тише, интимнее при упоминании их ”долгих разговоров об искусстве”. В тот момент Андреа увидела другую Миранду – не Снежную Королеву мира моды, а женщину, способную на глубокие чувства, на ту особенную нежность, которую не спрячешь за профессиональной маской.
”Сосредоточься,” – приказала себе Андреа, отхлебывая остывший кофе. Она не имела права строить предположения, основываясь на одном откровенном разговоре. И всё же... было что-то в том, как Миранда говорила об Элизабет, что давало надежду. Надежду на то, что она правильно считывает эти едва уловимые сигналы, эти моменты невысказанного понимания между ними. Она здесь для того, чтобы защитить Миранду от Стива, от его махинаций, от возможного скандала. Не для того, чтобы замечать, как свет падает на её серебристые волосы. Не для того, чтобы коллекционировать редкие улыбки, появляющиеся в уголках губ, когда она думает, что никто не видит.
***
В своём кабинете, расположенном в восточном крыле Runway, Найджел стоял у стены, увешанной фотографиями всех значимых показов за последние двадцать лет. Утренний свет, проникающий сквозь жалюзи, создавал на глянцевых поверхностях снимков причудливую игру теней.
Его пространство всегда отражало его натуру: идеальный порядок в разложенных образцах тканей соседствовал с творческим хаосом эскизов, небрежно разбросанных по массивному столу красного дерева. На стеклянных полках теснились винтажные номера модных журналов – молчаливые свидетели бесчисленных взлётов и падений в мире моды. В углу примостился антикварный торшер – подарок Миранды на его десятилетие в Runway, символ их странной, но крепкой дружбы.
Отсюда, из своего убежища, он мог наблюдать за происходящим с той особой проницательностью, которую приобретаешь за годы работы в модной индустрии. Через стеклянную стену он видел, как Миранда движется по коридору – стремительно и грациозно. Видел, как Андреа провожает её взглядом – едва заметное движение головы, которое не укрылось от его натренированного глаза. Он помнил молодую Андреа в Милане, её смелость быть собой в мире, где честность считалась почти пороком. Помнил, как она танцевала в том клубе, свободная и счастливая, впервые позволившая себе быть настоящей.
И теперь он видел, как эта же искренность медленно, но неумолимо разрушает стены, которые Миранда возводила вокруг себя двадцать лет. Маленькие детали, почти незаметные для непосвящённых: как она задерживается в офисе допоздна, хотя раньше всегда уходила ровно в семь; как её голос теряет привычные ледяные нотки, когда она обращается к Андреа; как иногда, думая, что никто не видит, она наблюдает за ней с выражением, похожим на удивление – словно не может поверить, что такие люди действительно существуют.
Найджел помнил и другое – историю с Элизабет, которую Миранда рассказала ему много лет назад, после третьей бутылки вина на крыше Элиас-Кларк. Тогда она говорила о ”несбывшихся возможностях” и ”правильных решениях”, но в её глазах плескалась такая тоска, что становилось больно смотреть.
Он поправил очки в тонкой металлической оправе и направился к кабинету Миранды. Пора было вмешаться – пока газетчики или Стив не сделали это по-своему.
***
— Ты смотришь на неё, — произнёс он, закрывая за собой дверь кабинета.
Миранда подняла взгляд от макетов: — Я смотрю на многих людей, Найджел. Это часть моей работы.
— Нет, — он опустился в кресло напротив. — Ты смотришь на неё так, как смотрела на парижские фотографии Элизабет. С тем же выражением – словно видишь что-то, чего никто другой не замечает.
Миранда замерла. В утреннем свете, льющемся через окна, её лицо казалось бледным.
— Мы не будем это обсуждать, — её голос звучал тихо, но твёрдо.
— Будем, — Найджел подался вперёд. — Потому что я вижу, как она тоже смотрит на тебя. И потому что через пятнадцать минут сюда принесут утренние газеты, и мы оба знаем, что Стивен не упустит возможности использовать любой намёк на скандал.
— Она просто делает свою работу, — Миранда отвернулась к окну, но Найджел успел заметить, как дрогнули её пальцы на подлокотнике кресла.
— Как Элизабет просто делала фотографии? — мягко спросил он. — Миранда, я знаю тебя слишком много лет. Я видел, как ты строила эту империю, как создавала образ неприступной Снежной Королевы. Но я также помню, как ты говорила о тех прогулках по Парижу – с той же тоской, с какой сейчас смотришь на её пустое рабочее место.
Повисла тишина, наполненная невысказанными словами и застарелыми страхами. За стеклянными стенами офис жил своей обычной жизнью: Эмили раздавала указания, младшие редакторы спешили с папками, телефоны звонили не переставая. Но здесь, в этом хрустальном аквариуме, время словно остановилось.
— Она другая, — наконец произнесла Миранда так тихо, что Найджел едва расслышал. —Она не играет, не пытается использовать ситуацию. Она просто... есть.
Найджел улыбнулся – той особенной улыбкой, которую приберегал для редких моментов, когда Миранда позволяла себе быть человеком, а не иконой стиля.
В этот момент в кабинет вошла Эмили, держа в руках свежие газеты. Её лицо было бледнее обычного, а руки заметно дрожали. Миранда перевела взгляд с окна на помощницу, и что-то в её выражении заставило Найджела напрячься.
— Что там? — спросила Миранда тем особенным тоном, который появлялся у неё перед бурей.
Эмили молча положила на стол Page Six. На первой полосе красовалась серия фотографий: Миранда и Андреа, покидающие офис Runway поздним вечером — их силуэты, отражающиеся в стеклянных дверях небоскрёба; они же, входящие в дом Миранды в Верхнем Ист-Сайде — момент, когда Миранда, забывшись, коснулась плеча Андреа, направляя её к двери. Каждый снимок был пропитан той особенной интимностью, которая возникает между людьми, забывшими о существовании внешнего мира. Заголовок кричал: ”Ледяное сердце оттаяло? Секретная жизнь Миранды Пристли”.
Найджел видел, как побелели костяшки пальцев Миранды, сжимающих газету. Её безупречный макияж не мог скрыть, как стремительно отлила кровь от лица. На ней был темно-синий костюм от Tom Ford — броня, которую она выбирала для особенно сложных дней, словно предчувствуя беду.
— Это уничтожит всё, — произнесла она едва слышно, не поднимая глаз от фотографии.
— Только если вы позволите, — раздался от двери спокойный голос Андреа.
Она стояла в дверном проёме — прямая спина, уверенный взгляд, в чёрном брючном костюме с серебристой блузкой, подчёркивающей бледность лица. Её присутствие моментально изменило энергетику помещения.
— Вы не понимаете, — Миранда наконец подняла взгляд, и в её глазах плескалась такая смесь страха и отчаяния, что у Найджела сжалось сердце. — Я не могу...
— Нет, это вы не понимаете, — Андреа шагнула в кабинет, прикрывая за собой дверь. — Стив специально выбрал этот момент. Через неделю совет директоров, и он надеется, что вы сорвётесь. Что начнёте отрицать, прятаться, давать опровержения. Это именно то, чего он добивается.
Найджел наблюдал за этим обменом репликами, как за теннисным матчем. Эмили, застывшая у стены, казалось, даже не дышала.