Глава 6. #SWAG (2/2)
— Ты представляешь меня в платье, — сказал он.
— Вовсе нет, — ответил он, как будто выдернул руку. — Я думаю: почему?
Принц кивнул и проговорил нараспев:
— Концептуальный взгляд на вещи. Хорошо.
Шико посмотрел на него, как из параллельной линии видимости. На его губах появилась улыбка, которой он не понял. Странное ощущение проковыляло в нем. Смятение. Радость.
— Что, — сказал Анжуйский почему-то с некоторым напряжением. В ответ на его туманное покачивание головой: — Отвечай.
Шико взвесил последствия и решил послать их к черту.
— Я думал, вы идиот, — сказал он. — Вы производили такое впечатление, ваше высочество. Не обижайтесь. Обычно все идиоты.
Взлет идеальных бровей под корни блестящих волос.
— Это даже не наглость…
Похоже он пляшет на лезвии ножа: эти его пухлые бархатные губы (бархатные?) сжались на полпути от гнева к презрению; лицо стало неприязненно жестким. Глаза, темные в полутьме, потемнели еще сильнее. Взгляд почти склонился к пустоте бойцовского пса.
Шико снова развел руками.
— Я предупреждал вас, что это может быть похоже на удар бейсбольной битой по голове. На самом деле я пытался сказать, что вы определенно не идиот, монсеньор. Я рад.
Анжуйский почувствовал его любопытство и смущение с гранью робости, немного расслабился и отвернулся лицом к тонированному окну, которое дружелюбно показало ему его отражение,
— Bestiame, — пробормотал он. — Un giorno potrei ancora tagliarti la lingua. <span class="footnote" id="fn_37895623_0"></span>
Его профиль так же красив, как и лицо в анфас. Странная монета, у которой аверс сделан из другого металла, чем реверс.
Герцог затушил сигарету и вернулся к прежней тактике игнорирования. Интересно, чего он ждал? Что я заохаю, заахаю и задифирамблю его до смерти? Я даже сделал ему комплимент. Высший комплимент в моем понимании: «Ты не идиот». Для остальных похвал у него есть группа поддержки. А панегирики его внешности ему возносят зеркала. В любом случае, я не стану хвалить парня: «Ой, ваше высочество, у вас такие пухлые бархатные губы». Тьфу, блин, дались мне его губы. Я уже дал ему прикурить, как девчонке. Хорошо, что я ему также дал понять, что на этом все и закончится. Лучше сразу расставить точки над тире. Извините, ваше высочество, я обычный нормальный мужчина, в задницу не трахаюсь. Надеюсь, он это понял. Предполагая, что ему интересно, хотя это, конечно, не так.
Кажется, мы могли бы быть на одной широте-долготе (за исключением бара «Голубая устрица»), но в нем слишком много перепадов. У меня уже такое чувство, будто я катаюсь на американских горках. Когда он говорил о Наваррском, казалось, что передо мной не клубный мальчик, а глубокий старик, которого тошнит от собственной заплесневелой мудрости. Возможно, я никогда не пойму его мелодию, а просто буду развлекать его, потому что я не такое ничтожество, как остальные, и это щекочет ему нервишки. Некоторым нравится сыр с плесенью, соленый шоколад и собаки с жесткой шерстью. Вероятно, он так пресыщен, что все это ненадолго попало в его зону внимания.
Принц набрел на музыку в своем телефоне, и в салоне материализовался профессиональный тусовщик.
— «Тебе нравится моя задница, мой пресс и видео о беспорядочных связях
Мой стиль нелепый
Если ты увидишь нас в клубе, мы будем вести себя очень хорошо.
Если ты увидишь нас на танцполе, ты будешь смотреть всю ночь…»
Шико вдруг заухмылялся.
Анжуйский вдруг заухмылялся в ответ.
— Ты головой качал, — сказал он. — И ногой.
— Под это нельзя не качать головой. Оно так сделано, чтобы тебя раскачивать.
— Под твой гангста-рэп не будешь качать головой.
— Да, эта музыка для другого.
— Для чего?
— А вы как думаете, монсеньор?
— Сократ нашелся, — хмыкнул он, но беззлобно. — Кстати, о голове, которой ты качал. Можно ли что-нибудь с этим сделать? — кивнул он в не совсем конкретном направлении.
— С чем? — удивился Шико.
— С волосами, торчащими во все стороны. Вероятно, они очень жесткие.
И снова стервозная интонация, рассеивающая невольную хмурость по моему лицу.
— А, — сказал Шико. — В армии с этим машинка неплохо справлялась. Вообще они такие от природы, ваше высочество. Прямо как цвет моей кожи.
Наваррского они тоже попытаются подстричь? Конечно, нет, в его жилах течет королевская кровь. У него свое маленькое, но отдельное государство. И я надеюсь, что вертел он вас всех на хую. Вообще, я всякое в своей жизни слышал о своей внешности, но почему-то сейчас стало как-то совсем неприятно. Хотя вроде на что обижаться. Рядом с ним просто нужно выглядеть более гладко, быть собакой с более мягкой шерсткой.
Несколько секунд Анжуйский на него не глядел.
— Машинка нам не понадобится, — сказал он почти мягко. — Думаю, обойдемся стрижкой и укладкой.
Ладно, про верчение на хую всех отменяется. Хотя посмотрим.
— Вы жестоки, монсеньор, — сказал он.
Принц улыбнулся.
— Вы знакомы с гелем для волос, сударь?
— Я знаком с мылом и шампунем.
— Боюсь, этого уже недостаточно. У вас появятся новые знакомства, которые вам придется завести.
— Мне взять блокнот, чтобы всех записывать?
— Лучше, да. Вы не запомните сразу.
Шико сделал вид, что собирается записывать.
— Валяйте, — сказал он. — По алфавиту. На «а»: «Ахуенно высокая самооценка». На «б»: «Бесконечное количество времени перед зеркалом». На «в»: «Вот ты сегодня на свэге», должно быть сказано в мою сторону не менее десяти раз…
В улыбке Анжу появилась грань лучезарности, которой он тоже пока не видел. Не ослепительный телевизионный блеск, не сверкание для обложек, а что-то другое, неуловимая летучая субстанция между детским и вечным.
— Какой ты прикольный, — повторил принц, и голос его прозвучал глухо и нежно.
Спасибо за цвет моей кожи, иначе он бы увидел, как я краснею.
Пора сделать неутешительный вывод: что-то в нем пробивает мою броню. Нужно укрепить ее, пока это не зашло слишком далеко. Вероятно, дело в том, что я никогда не встречал таких, как он. Бесстыжих педерастов, выставляющих напоказ свои склонности. Другие (один или два, о которых я это знал) сидели в раковине и не высовывались. Где им самое место. Мне все равно, чем вы занимаетесь на заляпанных простынях, только не посвящайте меня в свои дела. Мне не противно, мне безразлично, я просто не хочу этого знать. Я держу дистанцию со всем светом и с вашим странноватым миром переливания из пустого в порожнее — тоже. Хотя тогда я очень сильно не на месте с принцем Содома, как в тайне зовут его высочество. Ну, я просто буду держать дистанцию. В конце концов, я знал это о нем, когда опустился на колено в туалете, чтобы поцеловать его руку с маникюром. Каково прозвучало! Я сейчас лопну со смеху. Какой у нас следующий пункт развлекательной программы? Я стою перед ним на коленях в туалете, чтобы сделать что?..
Блеск экрана отпустил внимание Анжуйского.
— Почему ты хихикаешь? — спросил он.
— Анекдот вспомнил.
— Какой?
— Дурацкий.
Между ними установилось очень тяжелое мгновение, когда Шико чуть не начал ерзать на сиденье. От него искры. Спину обливает мурашками.
— Я буду ставить минусы в блокноте, когда ты будешь мне врать, — сказал принц. Его голова склонилась к другому плечу; тусклый свет зажелтил перламутровую скулу. — Я полагал, мы обо всем договорились, месье. Я хочу, чтобы вы говорили мне правду. Даже если вы считаете, что я идиот. Или… Кем вы меня считаете?
Шико усилием воли не отвел взгляд.
— Это ваша прихоть? — спросил он.
— Это не ваше дело.
— Я подумал о том, что вы предпочитаете мужчин. — Он произнес это и услышал в себе горячий стыд. Он утвердил обе ступни на скользящем полу, но не ощутил устойчивости; мир катился кубарем. — А я, монсеньор…
Стыд раздулся.
Почему я испытываю такое липкое, скукоживающее чувство? Оно делает меня меньше меня самого. Если я сужу книгу по обложке, чем я лучше других? И кто сказал, что я лучше? Может быть, лучше он. Он не притворяется, для этого нужна смелость.
Отражение принца нефтяной рябью скользнул по тонированном стеклу. Какой-то тернистый цветок меланхолии в нем, выросший в отравленной воде его вен. Веки кажутся уставшими.
— Я знаю, — сказал принц.